Сегодня мы посмотрим в глаза нарушителям. Нарушителям регламентов, приказов и прочих предписаний начальства, касающихся правил ношения военной формы одежды и в целом внешнего облика военнослужащих.
Нарушения и отступления от требований регламентов, определяющих внешний вид военных, появляются очевидным образом в то же самое время, что и сами регламенты. Причин у этого явления множество – недостаток необходимого количества предписанных элементов униформы и снаряжения, неудобство предписанных образцов, приводящее к стремлению это неудобство устранить, просто небрежность. Но есть и еще одна причина «мундирных вольностей» - мода. Уставные требования к обмундированию хотя, безусловно, и следуют в определенной степени за зависящими от моды изменениями костюма в целом, но все же в большинстве случаев не слишком быстро и чаще всего не принимают во внимание совсем уж сиюминутные модные тенденции. Плюс к этому учтем существование в среде военных и собственных модных, как сейчас принято выражаться, трендов. Поэтому те военнослужащие, которым это позволяют обстоятельства, несколько модифицируют свой внешний вид в сторону его большего соответствия веяниям моды и собственному чувству прекрасного. Иногда возникающие в результате этого нарушения мундирных регламентов и вольности в трактовании предписаний оказываются запечатлены на портретах. Посмотрим некоторые такие вольности на портретах начала XIX в.
Первый портрет - работы Ореста Кипренского - изображает Алексея Павловича Ланского и создан в 1813 г. в период заграничных походов русской армии.
А.П.Ланской числился в Лейб-гвардии Егерском полку, то есть в гвардейской части легкой пехоты, но с октября 1812 г. состоял адъютантом при генерал-лейтенанте Б.А Голицыне. Собственно с адъютантскими отличиями он и представлен на портрете – плетеным погоном на правом плече, переходящим в аксельбант. Но, помимо этого, он представлен с еще одним бросающимся в глаза «элементом» - усами. Между тем, права их носить он не имел, поскольку в описываемый период право носить усы среди офицеров было закреплено исключительно за офицерами легкой кавалерии, как регулярной, так и иррегулярной. Лейб-егерь же Ланской к легкой кавалерии отношения не имел. Но Александр Павлович носит не только усы. Его длинным завитым локонам позавидовали бы гусары XVIII века! Такая прическа, конечно, тоже никак не отвечает требованиям к внешнему виду офицеров. Но, как видим, ослабление контроля начальства в условиях заграничных походов и, возможно, положение адъютанта при генерале, состоявшем в осадном корпусе под Данцигом, то есть вдали от главных сил, где находились высочайшие особы, позволяло Ланскому не только щеголять в «неуставном» виде, но даже запечатлеться в таком виде на портрете.
Впрочем, подобная вольность Алексея Павловича Ланского пользовалась полной поддержкой его родного брата Михаила Павловича. На еще одном карандашном портрете Кипренского того же 1813 г. запечатлен уже Михаил Павлович Ланской.
Подробности те же – числится в том же Лейб-гвардии Егерском полку, также состоит адъютантом, только при генерале от кавалерии Л.Л.Беннигсене, также носит мундир с адъютантскими отличиями и также позирует «в усах», на которые не имеет права.
Следующий портрет, более позднего времени (1820-е гг.) представляет генерал-майора, декабриста Михаила Александровича Фонвизина.
Фонвизин изображен в однобортном общегенеральском мундире, установленном для генералов, числящихся по пехоте и пешей артиллерии в 1817 г. – Михаил Александрович с 1820 по 1822 гг. командовал разными бригадами 12-й пехотной дивизии. С прической у генерала все в порядке. Однако он (о, непросительная вольность!) выпустил сверху воротника мундира воротничок нижней рубахи, что строжайше запрещалось при мундирах военных и гражданских чинов, но было очень модно.
О следующих двух видах «модных нарушений» расскажет декабрист Андрей Евгеньевич Розен, с 1818 по 1825 г. служивший в Лейб-Гвардии Финляндском полку:
«Педантом не был никогда; хотя в одном случае можно было почитать меня таковым: всегда, во всякое время, даже в ночное, когда за полночь возвращался домой по пустынным отдаленным линиям Васильевского острова, соблюдал я строжайшую форму в одежде; шляпу треугольную носил всегда по форме поперек, хотя это часто и летом и зимой вредило глазам моим. Кто судил меня по форменной одежде, тот мог называть меня педантом, или оригиналом, или выскочкой, как прозывали тех, которые всеми средствами старались отличиться пред другими. У меня была на то другая причина: в первые годы моей службы, еще в 1818 году, когда H. M. Сипягин был начальником штаба, то он сам, и граф М. А. Милорадович, и Я. А. Потемкин, и вообще генералы-щеголи или франты, а за ними и офицеры носили зеленые перчатки и шляпу с поля. Летом, в теплую погоду, отправился чрез Исаакиевский мост для прогулки; под расстегнутым мундиром виден был белый жилет, шляпа надета была с поля, а на руках зеленые перчатки, одним словом, все было против формы, по образцу тогдашнего щеголя. С Невского проспекта повернув в Малую Морскую, встретил императора Александра; я остановился, смешался, потерялся, успел только повернуть поперек шляпу. Государь заметил мое смущение, улыбнулся и, погрозив мне пальцем, прошел и не сказал ни слова. Я нанял извозчика, поскакал на квартиру и был в нерешимости, сказать ли о случившемся полковому командиру или выждать, когда сделают запрос по начальству. Я молчал, но долго с беспокойством ожидал последствий этой встречи; за такую вину переводили в армейские полки или целый месяц держали на гауптвахте под строгим арестом. Запросов в полк не было по этому случаю, и с тех пор я дал себе слово свято соблюдать форму, что и сдержал до последнего часа моей службы».
С перчатками все просто – офицерам всех частей и служб русской армии они полагались белые, ношение зеленых было нарушением.
Что касается манеры ношения шляпы, то носить ее «с поля», то есть таким образом, что ее углы (а, несмотря на то, что шляпа официально продолжала называться треугольной, фактически она с начала александровского царствования превратилась в двуугольную) находились спереди и сзади головы, было предписано в разное время офицерам штабов, адъютантам, чинам Свиты Его Императорского Величества и, насколько помню, военным инженерам и военным топографам. Все остальные офицеры, то есть большинство (включая Розена) должны были носить ее «в поле», то есть так, чтобы углы шляпы находились слева и справа от головы.
Мне, к сожалению, не вспомнилось ни одного портрета, изображающих офицеров-нарушителей в зеленых перчатках или в шляпе без всякого на то права надетой «с поля». Но, чтобы наглядно продемонстрировать такую манеру ношения этого головного убора, мы можем воспользоваться портретом персонажа, который носит так шляпу с полным на то правом.
На портрете работы известного Дж Доу изображен светлейший князь Александр Сергеевич Меншиков, потомок петровского фаворита, на момент написания картины (1826 г.) – генерал-майор Свиты Его Императорского Величества по квартирмейстерской части (прообраза будущего Генерального штаба). Именно на основании принадлежности к этой структуре Меншиков носит шляпу таким образом.
Остальные же офицеры должны были носить шляпы так:
Представляется интересным привести еще одно свидетельство, на этот раз офицера Лейб-Гвардии Егерского полка П.А. Степанова: «Строго также возобновлялось приказание, чтобы офицеры иначе не носили шляпы, как по форме, т. е. поперек головы. Шляпа с поля, т. е. углом против лба и затылка, была еще сносна, но по форме составляла род паруса; ветер при ударе в этот парус или откидывал голову назад, или срывал шляпу с головы».
Как видим, упорное стремление нарушать мундирные регламенты в данном случае было вызвано не только модой, но и желанием уменьшить неудобства.
Все использованные в материале изображения взяты из открытых источников и по первому требованию правообладателей могут быть удалены.
