10 — Ты сможешь что-нибудь сделать с этим? Ей нельзя выходить на сцену в таком виде.
Костя со своей девушкой стояли над Настей. Свежий крọвоподтёк начинался у неё под глазом и сползал дальше на опухшую щёку, а на губе взялась коркой запекшаяся крọвь. Она смотрела в одну точку за ними и была словно не здесь. Это должно было когда-то случится. Одним щелчком она отняла жизнь. Жизнь человека, который всего лишь боролся за своё дело и семью. Настя пыталась представить его жену и детей. Вроде бы, у него их двое. Вечером он возвращался домой и проводил время с теми, кто его любит. Сейчас они стоят все трое - жена и дети - стоят вон у той стены перед Настиным взором и спрашивают её потухшим взглядом впалых глаз: за что?
"Это моя работа. Ничего личного."
"Это не работа. Это ты. Лично ты. И после этого ты больше не человек, а что-то смердящее, прогнившее... Так что ты такое? Откуда берутся такие, как ты?"
"Простите меня, простите... Я не хотела."
Фигуры у стены растворялись, исчезали, оставляя за собой три слова: "ни за что".
— Эй, Настя, Настя! Ты слышишь меня?
Костя потряс её за плечи, но Настя не реагировала и только шептала под нос: "Простите, простите..." Её глаза застилали слёзы. Он застегнул на ней рубашку, чтобы не смущаться от вида её гọлой гҏуди.
— Мне кажется, у неё шọк, - девушка Кости опустилась рядом с ней на колени и провела ладонью перед неморгающими глазами. - Настя, моргни, если ты меня понимаешь.
Настя моргнула и на щёки сорвались слёзы. Алина, так звали девушку, осторожно вытерла их. Она никогда не видела вблизи такого разбитого лица.
— Что случилось? Расскажи нам.
— Можешь не пытаться. Она же зарабатывает с теми ẏблюдками, а эта тема у нас под табу. Наверное, пришили кого-то. Возможно, этот человек был ей дорог, - Костя наклонился и шепнул своей спутнице на ухо: - но если это один из бандитов, я рад что он сдọх.
Алина оттолкнула его локтем.
— Настя, у тебя выступление через полтора часа. Я постараюсь что-нибудь сделать... с этим, - она указала на крọвоподтёки, - ты не против?
Настя посмотрела ей в глаза и Алина на мгновение замерла от застывшего в них омута боли. Девушка прерывисто вздохнула.
— Костя, знаешь, ты иди пожалуй. Дальше мы сами.
— Ладно, только не опаздывайте.
Дверь за ним захлопнулась. Алина взяла Настю за руку.
— Пересядь на диван? Мне так будет удобнее.
Алина смочила вату в воде и промокнула Настины губы и как могла убрала запекшуюся крọвь. Потом она достала из сумки свою косметичку и стала очень бережно наносить первый слой тонального крема на изурọдованные части Настиного лица.
— Ну, вот. Пусть немного подсохнет. Ещё два слоя как минимум. Кофе хочешь?
— Можно, - хрипло ответила Настя.
Погремев на кухне, Алина вернулась с чашками и бутербродами.
— Похозяйничала у тебя немного, - улыбнулась она, протягивая Насте чашку.
Пили молча. На тёмной улице резвился май и с шумом машин в открытую форточку залетало его чистое, юное дыхание. Где-то цветут яблони и вишни, а во дворе родительского дома благоухает белыми гроздьями сладкая сирень. Бумер любил валяться летом в её тени. Славный пёс, верный.
— Так ты, значит, живёшь здесь одна?
— Да. А ты?
— С родителями. Я учусь на парикмахера.
— Молодец.
— Тяжело, наверное, одной?
— Смотря с какой стороны посмотреть. Таким, как я, лучше быть одной. Я не умею уживаться с людьми.
— Почему?
Алина выглядела наивным ангелом, которого любящие люди старательно оберегали от тёмной стороны жизни. Она видела в Насте свою противоположность или даже своё альтер-эго... Да, именно в такую личность она вложила бы потаённые черты себя, если бы стала писателем. Слишком дерзкая, слишком самобытная... а Алине слишком не хватало смелости, чтобы быть такой.
— Спрашиваешь, почему не умею? Потому что я всё разрушаю. Рушу всё, что хоть немного идёт не так, как я хочу. Вот этими руками... - она показала Алине свои вновь разбитые костяшки пальцев.
— Ты не такая. Это же просто маска, чтобы...
— Чтобы отшить посторонних? Да ты прям повторяешь мои мысли в тот день, когда я ушла из дома. Проблема в том, что рано или поздно посторонними в моей жизни оказываются решительно все. Поэтому я и говорю, что сломана. Я неудачный проект бога.
Алина сочувственно погладила её по руке:
— Настя, ну что ты! Просто ты ещё не встретила своего человека...
Настя выдернула руку:
— Да что ты понимаешь! Что ты видела вообще? Ты взращенная в теплице кукла! А я... во мне... За последний год ничего человеческого во мне почти не осталось.
— Это не так. Ты ошибаешься. У тебя такие песни! Я вижу в тебе...
Настя вдруг резко вытянула руки и схватила Алину за шею и слегка придушила.
— Знаешь, что я уже натворила этими руками? Знаешь?! Ни черта ты не знаешь, фифочка! Так что лучше заткнись и просто замажь мне синяки, а сеансы психоанализа проведи для кого-нибудь другого.
Настя отпустила её. Алина потёрла шею, склонилась над косметичкой и закопалась там. Внутрь, на тени, помады и тюбики, закапали её слёзы. Насте стало стыдно. Испугала нежную барышню...
— Слушай, прости меня. Правда, прости. Я больше так не буду.
Алина шмыгнула носом. Настя обняла её и, отпуская, чмокнула в щёку.
— Ладно, замазывай мне этот ẏжас, я ещё хочу, чтобы ты успела меня подстричь.
— Подстричь? Но у меня ничего нет с собой и я не уверена, что смогу сделать это хорошо!
Настя выдвинула ящик тумбочки и вручила ей ножницы.
— Чуть выше плеч, идёт?
Когда они уже выходили из дома и накидывали ветровки, Алина смотрела на Настю так, словно видела впервые.
— У тебя лицо экранное, ты знаешь? С этой причёской ты похожа на Брэда Питта.
Настя рассмеялась.
— Вот уж спасибо! Пожалуй, пора носить что-то более женское!
***
Первые две песни дались Насте с трудом, но потом она втянулась. Музыка заставляла её забывать обо всём на свете. В пылании софитов она могла быть кем-то другим. В звуках собственного голоса, в словах её личных песен оживала другая Настя: незамаранная, искренняя, не сбившаяся с пути, но идущая верной дорогой навстречу мечтам, в ногу с юностью, с чистой юностью, с будущим, которое казалось ей возможным только когда она стояла на сцене.
Завтра всё закончится. Завтра Анатолий Сергеевич должен рассчитаться с Ильёй за добытые им сведения и Настя, как договаривались, покинет их мерзкую компашку.
***
Квартира Анатолия Сергеевича была в старом, изысканном доме с лепниной. Это не какой-нибудь захудалый район с хрущёвками, где Настя снимала жильё. От сырости дорожки под окнами обрастали мхом, кованые лавочки блестели после свежей покраски, а в тёмных окнах, уходящих прямоугольниками ввысь, отражалось подёрнутое розовым небо.
Едва Настя отворила массивную дверь подъезда, как на неё вылетел Илья. Он был очень взволнован и даже разъярён, насколько может быть разъярён прилизанный и тощий интеллигент.
Настя схватила его за локоть.
— Илья? Что случилось?
— Ничего. Отстань.
Он вырвал руку и быстро зашагал прочь.
Консьерж скучающе взглянул на вошедшую Настю.
— В 304?
— Здравствуйте, тёть Тань. Куда же ещё.
Консьерж кивнула. Настя со всеми остальными головорезами уже давно ей примелькалась.
Она не стала нажимать на звонок. Дверь была не на замке и Настя бесшумно вошла внутрь. Она решила пока не обнаруживать своё присутствие и прислушалась. Колючий голос Виктора отвечал на возмущённое шипение босса, состоящее в основном из мата:
— По-моему, этот Илюшенька в конец оборзел. Полный расчёт ему и немедленно, слыхали? Он вам не доверяет, босс. Не может подождать какую-то неделю.
— Ещё и угрожает, что раскроет все ваши карты, несмотря на увольнение, - добавил Мазута.
Наступила тишина. Скрипнуло то ли кресло, то ли стул и Настя по звуку шагов догадалась, что это Анатолий Сергеевич. Он прошлёпал в комнатных тапочках по дорого обставленной гостиной.
— Он просит слишком много. Мы не можем ему столько заплатить. Дела идут неважно, мы лọханулись с тем дельцем, да ещё и остались в долгу... А эти угрозы... Даже если бы мы ему заплатили... Всё слишком серьёзно. На кону моя будущая должность. И ваши.
Виктор согласно угукнул, послышался звук наливаемой в бокал жидкости.
— Я устал от такой жизни и считаю, что заслужил стабильности и покоя. Я должен быть уверен, что в будущем никто не узнает о наших методах... Вы понимаете о чём я? - он опять продолжил после паузы: - Этого щенка нужно убрать.
