Алексей Тараканов
Этой чаше рассудок хвалу воздаёт, С ней влюблённый целуется ночь напролёт. А безумный гончар столь изящную чашу Создаёт и об землю без жалости бьёт!
Чуть ясной синевой взыграет день в окне, Прозрачного вина желанна влага мне. Раз принято считать, что истина горька, Я вывод делаю, что истина – в вине.
Омар Хайям. Рубаи.
Когда Лёшка задумался быть лётчиком, он уже и не помнит. Вернее сказать, то, что будет лётчиком, он знал всегда. Вокруг были одни пилоты, разговоры про самолёты, аэропорты, аэродромы и авиацию он слышал каждый день. Лётная форма в доме висела на вешалке, в шкафу, на гвоздике, вбитом в стенку. Лётные куртки, унты, планшеты, линейки НЛ-10 и НЛ-8, да и другие авиационные вещички были расположены везде. Особенно завороженно он смотрел на отцовскую синюю фуражку с золотистыми листьями дуба на козырьке и китель с такими же золотыми полосками на рукавах. Вообще, кителей было два: папин и мамин. Папин китель висел в шкафу, на нём были медальки, значки и орден, как казалось Лёшке. Золотые полоски были сначала на рукавах, потом, со временем, перебрались на плечи и располагались на погонах. У папы на погонах их было три штуки. Иногда Лёха пробовал открутить этот орден, но он был так крепко прикручен, что сил не хватало. Поэтому Лёха отворачивал полу кителя и с гордостью читал надпись, на, как ему казалось, самом настоящем отцовском ордене «За безаварийный налёт часов – 10000». На мамином кителе ничего не было, кроме «птичек» на петличках. Мама всегда вешала его на плечики на дверцу шкафа, когда была дома. Но зато от него пахло мамой, а этот запах был самый лучший на свете.
Отец учился в Тамбовском военном авиационном училище лётчиков и сразу после его окончания попал под сокращение. В 1960 году на самом верху власти было принято решение о масштабном сокращении Вооружённых Сил, в том числе и авиации. В авиации тогда оно называлось «миллион двести». Но так как душа папы уже была захвачена авиацией и полётами, а также, наверное, и с подсказки старшего брата, уже служившего военным лётчиком в Дальней авиации, папа решил продолжить летать и поступил в гражданское Краснокутсткое лётное училище, расположенное в степях и полях Саратовской области. Туда принимали бывших военных, лейтенантов запаса, на ускоренные курсы подготовки пилотов на самолёт АН-2, попросту «кукурузник». В советское время все пилоты начинали летать на самолёте АН-2, а потом переучивались, росли по службе и пересаживались на ИЛ-14, АН-24, затем - на ИЛ-18, а венцом карьеры были полёты на флагманах ГВФ ИЛ-62 и ТУ -154. После окончания этого гражданского лётного училища папу по распределению направили в Иркутскую область, в славный город Киренск, где в 1962 году и родился Лёшка-Лёха. Потом был Майкоп, потом Владимир и, наконец, семья «приземлилась» в Ярославле. В Ярославле жили папины и мамины родители, а Лёхины - бабушка и дедушка. Папа был заместителем командира эскадрильи в Ярославском объединённом авиаотряде, пилотом первого класса, у него было много друзей и товарищей. В доме часто бывали шумные компании пилотов и всегда, после принятия на грудь, начинались разговоры, а иногда и споры, которые всегда любил подслушивать Лёха. Там можно было услышать специфические словечки - крен, вираж, метеоминимум, санитарная норма, подхват, элероны и прочие слова, смысл которых был непонятен, но причастность себя к авиации в этот миг Лёха ощущал полностью. В конце этих встреч к вечеру, а иногда уже и ближе к полночи, шли дискуссии о том, чем лучше утром зажевать, чтобы не было запаха перегара изо рта. Кто-то говорил про чеснок или лук, кто-то про лаврушку. Лёха пока этого не понимал, только думал, как же это всё-таки противно жевать.
После того, как Лёха смог самостоятельно передвигаться и «передвинулся» в детский сад, мама начала работать в аэропорту, диспетчером в отделе перевозок. На работу она ходила в форме, а форма очень идёт женщинам, и мама была самой красивой женщиной на свете. И когда Лёха шёл по улице с мамой за ручку, он был уверен, что ему все вокруг завидуют. Иногда мама или папа брали Лёху в аэропорт. В аэропорт отвозил автобус, полностью набитый пассажирами в лётной форме, кто в кителях, кто в лётных куртках, ехали на нём около часа, и на протяжении этого времени всегда стоял смех и шум, особенно там, где сидели молодые пилоты. А более взрослые пилоты и техники успевали даже поиграть в карты, на расположенном на коленках портфеле. В аэропорту родителям заниматься Лёхой было некогда, и он болтался, где хотел. Правда мама предупреждала, чтобы Лёха никогда не выходил за ворота. Лёшка изучил там все здания и помещения и, когда его спрашивали: «И кто это здесь пришёл?», он с гордостью называл свою фамилию, и люди в ответ всегда улыбались ему, звали в гости и показывали своё хозяйство. Особенно нравилось бывать на лётной вышке. Туда вела высокая, почти вертикальная лестница, и Лёха, с трудом поднимаясь и хватаясь за ступени руками, с благоговеньем слушал радиообмен руководителя полётов с экипажами самолётов. Рации хрипели, голоса были как из космоса, но иногда Лёхе казалось, что он узнает папин голос. Иногда, папа сам сидел наверху и, подмигивая Лёхе, что-то говорил экипажам. А внизу в классе было много плакатов с самолётами, на стенах висели картинки, тоже с самолётами, на столах лежало множество книг и журналов. И почти во всех были самолёты, самолёты, самолёты... Даже на столе, в центре помещения, стояли модельки самолётов из фанеры или из дерева, почему-то совсем не похожие на самолёты. Лёха иногда ими играл. Листать журналы и смотреть на картинки с самолётами было одно удовольствие. Лёха перелистывал их много раз и всегда удивлялся, почему такое множество самолётиков, и все они с разными стрелками. Самолётики со стрелками были почти на каждой странице. Они то поднимали нос, то опускали. В классе всегда было много людей: одни готовились к полёту, другие возвращались после прилёта. И тогда сразу становилось шумно. Пилоты делились друг с другом подробностями полёта. Многие курили, и в классе висел небольшой туман из табачного дыма. Иногда руководитель полётов орал сверху: «Хватит дымить, дышать нечем!». А когда приходил самый главный командир, все пилоты вставали, и Лёха вставал вместе с ними. Командир был некурящий, недовольно смотрел на всех, лез наверх по лестнице и уже с лестницы бросал: «Степаныч, проветри помещение». Степаныч, старый дежурный штурман, сам всё время с неизменной папироской в зубах, открывал окна и всех выгонял на улицу, приговаривая: «Накурили, топор вешать можно, а малец аэродинамику никак не выучит из-за вас». И трепал шершавой рукой Лёху по голове.
Ещё Лёхе очень нравилось заходить в домик, где было много приборов и разных железных коробочек. Они были везде: на столах, на полках, на полу. Иногда - в разобранном виде и рядом был горячий паяльник, вкусно пахнувший, кажется, канифолью. Добродушный хозяин домика с большими чёрными усами в таком же синем кителе, как и у папы, только почему-то не с золотыми, а с серебристыми полосками, разрешал включать на этих приборах разные тумблеры и нажимать на кнопки. Многие коробочки были со стрелками, самолётиками, циферками и буковками. А ещё дядька показывал фокус: накрывал себя и Лёху с головой лётной курткой, а приборы светились в темноте. Это был вообще восторг! Так и хотелось этим похвастаться в детском саду. Но толку-то хвастаться, перед этой малышней. Всё равно не поверят, так как они ничего не понимают в авиации!
Обычно в конце обхода территории Лёха заходил в медицинский кабинет. Тут, в отличие от всех других помещений, было всё белое и какое-то серьёзное. Правда, врач в белом халате была весёлой, молодой, красивой и всегда угощала Лёху жёлтыми витаминами. Лёха слизывал сладкий слой, а внутренности, от которых во рту становилось кисло, выплёвывал. Врач хохотала, запрокидывая белокурую голову назад, и давала ещё одну витамининку, а потом поила чаем с конфетами и звонила маме, говорила, что нашлась пропажа, никуда от витаминчиков и от конфет не денется, пришёл. Лёха примерно догадывался, почему у тёти доктора было так много конфет и шоколадок, и кто их ей приносил, и, главное, за что.
Но самое радостное было, когда Лёхе разрешали пройти на стоянку самолётов, влезать в кабину АН-2, садиться в кресло и крутить штурвал. Очень было непонятно, почему крутишь один штурвал, а штурвал рядом тоже поворачивается в ту же сторону. Здесь пилоты не разрешали ничего нажимать и трогать. Особенно пугали красным цветом. Говорили не притрагиваться к красным кнопкам и переключателям, иначе вывалишься из самолёта на землю, вместе с креслом. Это Лёха запомнил на всю жизнь.
Несколько раз Лёха летал на самолёте АН-2 пассажиром, вернее, зайцем. Мама договаривалась с пилотами и провожала Лёху, махала рукой, пилоты улыбались, говорили, что Лёха скоро папку сменит на «химии», и летели в какую-нибудь деревню. Иногда пилоты брали Лёху в кабину и сажали его между собой на подвесное сиденье. Это было высшим наслаждением, взлёт завораживал, только было шумно, и самолёт сильно трясло при разбеге. Ну, а уж если пилоты одни запирались в кабине, а Лёху пересаживали в грузовой отсек, то плохо дело. Хорошо, мама подсказывала, где гигиенические пакеты взять. В такие моменты Лёху всего выворачивало наизнанку, и полёт был не в радость, и ну его, этот самолёт, хотелось быстрее домой!
Что такое «химия», Лёха не знал. Папа часто улетал на неё, в основном, на юг России или в Среднюю Азию. А Лёха с мамой ждали его, иногда месяцами. Папа прилетал всегда с подарками, однажды даже привёз куст хлопка с белыми бутонами. Что с ним делать, Лёха не знал и, с подсказки мамы, отнёс его в школу. Учительница была удивлена и долго расспрашивала: «А кто у вас папа, и откуда он это привёз?». Лёха стеснялся, сказать ничего не мог, только пролепетал что-то про папу и про «химию», тем самым встревожив учительницу, потому что в гражданской жизни словосочетание «уехал на «химию» на несколько месяцев» означало что-то нехорошее, и она попросила прийти маму в школу. Мама долго потом смеялась, говорила: «Подведёшь, Лёшка, под монастырь своими высказываниями!» И вспомнила ещё про то, как в детском садике в подготовительной группе дали задание сочинить задачу по математике с цифрами 2 и 3. Лёха, недолго думая, сочинил: «Папа в первый день выпил две рюмки водки, во второй три рюмки водки, сколько всего рюмок водки выпил папа?» Воспитательница тоже поинтересовалась, откуда такие познания, и кто у нас папа, и что в Лёхиной семье творится? Маме пришлось оправдываться, а папе она потом высказала за все эти сборища пилотов после работы и командировок. Папа рассказал Лёхе про какого-то Павлика Морозова. Но Лёха ничего не понял, он же в садик ещё ходил, и никаких павликов морозовых не знал.
У мамы, в отделе перевозок, тоже было интересно, но не так как у папы. Мама сидела за барьером и всегда с кем-то разговаривала по телефону. Лёха сидел рядом и рисовал самолёты разноцветными ручками и карандашами. В зале толпились пассажиры с вещами, все куда-то ходили-выходили. За маминой спиной висел плакат, на нём была фотография стюардессы и большой-пребольшой серебристый самолёт с четырьмя моторами и надпись: «Летайте самолётами Аэрофлота». Стюардесса была очень похожа на маму, а, может, это она и была. Лёха часто слышал от посторонних пассажиров, в основном, конечно, от мужчин, как они спрашивали у мамы, где это её сфотографировали на плакат. Мама всегда со смехом отвечала: «Где-где! В Закобякине!». В расписании полётов были и большие областные города Владимир и Иваново, и многие другие малые города и сёла, разбросанные по Ярославской области, со странными названиями: Закобякино, Нерехта, Брейтово. Это были и основные аэропорты, и маленькие площадки, куда перевозили грузы и пассажиров, самолёты из небольшого ярославского аэропорта. Особенно смешно было, когда самолёт летел в село Коза. По громкоговорителю, на весь аэропорт, звучало: «Внимание! Производится посадка на Козу!»
…А ещё была папина лётная коричневая кожаная куртка! Папа курил, в основном, папиросы «Казбек», а куртка пахла и кожей, и табаком, и папой одновременно. Запах этот не повторялся никогда, ни на одной куртке в мире! Когда куртка висела на вешалке в коридоре, Лёха снимал её, надевал на себя, подворачивал рукава, надевал папину синюю фуражку с золотистыми дубами на козырьке, садился на стул, брал в руки лыжные палки и представлял себя пилотом, управляющим большим самолётом.
Но это было в раннем детстве.
Продолжение: https://dzen.ru/a/YjIaOA2NwD1OXi5T?referrer_clid=1400&
