Этот случай связан со спектаклем «Ромео и Джульетта». Я близорукий, но всегда танцевал без линз, а мой Тибальд был близорукий, который носил линзы. У него один глаз минус пять, другой – минус семь, и у него одна линза выпала в начале боя, а вторая линза выпала в конце.
И когда он уже должен был меня убить, он так сильно по мне рубил, потому что ничего не видел. А я как-то там отбивался, видимо, отбивался уже и левой рукой тоже, пытаясь прикрыться, а он так со злостью в эмоцию вошел, что он мне разрубил на правой руке фалангу. У меня теперь большой шрам на третьем пальце.
Но так как в театре уже привыкли, что я немножко такой как бы театральный ребенок, люблю чего-то там выпендриться, а там, значит, сцена такая, что Меркуцио хватается за сердце, раскрывает ладонь, а там якобы кровь, а до этого момента достаточно большое время – он все помирает-помирает и вдруг я смотрю на свою руку и понимаю, что – кровь!
Откуда кровь? Не знаю, но вот просто все в крови. Я смотрю на левую руку – и левая рука в крови. И я куда ни махну рукой – кровь летит красиво, и все в крови.
А когда Меркуцио умирает, он же еще лежит долго, потому что над ним там клятвы, проклятия должны произнести – ну, в общем, я умирал-умирал и... помер.
Мало того, что я всех забрызгал кровью, так я еще лежу, и лужа растет, а унести меня должны только на определенную музыку.
В дирекции, которая слева, оттуда уже выбежали руководители. Они уже приготовились меня разносить, все считали, что я что-то раздавил в руке – какую-то краску, что меня сейчас будут штрафовать, выговоры, ну и так далее.
И когда меня внесли в кулису, то поняли, что у меня из пальца просто хлещет. Он, видимо, в сосуд попал, так что просто крови было очень много.
Но самое интересное, что когда меня унесли, лужа осталась и в антракте лужу стали смывать с половика. Смыть ее не смогли. Но, когда половик сняли, так как еще шел третий акт, на следующий день был спектакль, представляете, кровь пропитала пол Большого театра и два сезона, пока пол не поциклевали дважды, эта лужа – пятно кровавое – оно было посреди сцены.
Вот так, моей кровью была обагрена сцена Большого театра. Так что я это место «пометил». Как бы ни боролись они со мной, не повезло им.
