Вы, наверное, удивлены, друзья, что сегодня на моем канале я публикую статьи, которые не привязаны к конкретным историческим датам. Хотя, скорее наоборот: они привязаны.
Они имеют непосредственное отношение к истории города и страны. Но я хочу, чтобы их, в первую очередь, прочитали те, кто у кого короткая память. Кто не понимает, что это такое, когда мирное население оказывается годами зажатым во вражеские тиски, хотя время на политическом календаре еще вчера формально было мирным. Но кому на огромном глобусе было дело до маленьких республик на другом континенте! Я зарекалась не писать на подобные темы, но, получая в личку и под материалами десятки провокационных комментариев, поняла, что респонденты, оставляющие их, не угомонятся. Им плевать на то, что происходит. У них другая задача - противопоставить нас друг другу. Стравить. Чтобы в Сети развязалась настоящая "гражданская война". Чтобы национальность "русский" стала словом ругательным. Но этого не произойдет. Мы учились в советской школе.
Готовя материалы к юбилейным датам освобождения города от фашистской блокады, мы с коллегами-журналистами практически ежедневно встречались с ветеранами и бывшими детьми блокадного Ленинграда. Часть материалов нам предоставило городское Общество "Жители блокадного Ленинграда", что на Невском проспекте.
Посмотри – они живые!
Семья ветерана войны Лидии Романовой – а тогда еще девочки Лиды – до войны жила в обычной коммуналке вблизи Смольного, на Суворовском проспекте. В августе 1941-го Лиде исполнилось 6 лет. Вскоре привычная жизнь простой ленинградской семьи - наравне с жизнями десятков тысяч таких же семей - вошла в жесткий режим военного времени.
- День начала блокады – 8 сентября - помню хорошо, - рассказывала мне тогда Лидия Николаевна.- Горели Бадаевские склады.
Бомбежки и обстрелы в сентябре стали частыми, и, когда взрослых не было дома, я, шестилетняя, по сигналу тревоги вставала между входными дверями – так, по мнению знатоков, было безопаснее.
19 сентября 1941 года я стояла в очереди в булочной, которая была при магазине на «Стрелке» (нынешний Суворовский проспект,67). Вдруг от удара страшной силы выбило стекла, мы высыпали на улицу и увидели, что противоположная сторона проспекта объята огнем. Казалось, что горят все дома, а горел только госпиталь на углу. Из его окон выпрыгивали люди, раздавались крики, стоны…Пламя бушевало несколько дней. В огне погибло много раненых и медперсонала.
В октябре стало очень холодно. Стекол в окнах почти не осталось, и дыры забили фанерой. В комнате была изразцовая печь, но дрова, запасенные с лета, быстро закончились, и тогда отец принес «буржуйку» - она выручала тогда жителей блокадного города тем, что «съедала» топливо экономно. Но и ее вскоре стало нечем «кормить»: книги, мебель, все, что могло гореть – сгорело за пару месяцев.
А потом начался и настоящий голод: отнимались ноги, кружилась голова.
Но посмотреть на протараненный нашим, советским асом Алексеем Севастьяновым фашистский самолет, рухнувший в Таврический сад, мы все же пошли, хотя сил передвигаться уже не было. Мы поверили тогда, что конец войны близок.
В декабре вместо умершего от голода и ран отца на завод пошла мама, но не на инженерную, а на рабочую специальность, чтобы получить рабочую карточку.
Я была совсем слаба, постоянно лежала дома - в детсад не брали из-за сильной дистрофии – и слушала наше ленинградское радио. Отношение к нему было как к хорошему товарищу и верному другу. Помню звуки метронома и…сказку «Черная курица», которую читала Мария Григорьевна Петрова. Как я презирала предателя Алешу! Негодовала просто, насколько хватало сил в хрупком тельце!
И отчетливо помню первый - блокадный - новый год - 31 декабря 1941 года. Мама с соседкой тетей Аней ушли на завод, а рядом с моей кроваткой, так как я не вставала, усадили пару кукол и любимого мишку. Вернулись вечером, а куклы и плюшевый медведь лежат - кто вниз лицом, кто мордочкой. И головы покрыты черной тряпкой.
Я увидела тогда испуг в глазах матери и объяснила ей, что игрушки умерли от голода. А потом заснула. А мама с тетей Аней при свете коптилки всю ночь из подручных тряпиц шили куклам наряды, завязывали бантики. Утром мама сказала твердым голосом: «Видишь, они – живые…Надо жить!».
Зима 1941-42 гг. казалась нам бесконечной. Все ждали весну как спасения от холода. Как саму жизнь.
И весна принесла с собой надежду. В марте я снова пошла в детский сад.
Ленинград выжил тогда во многом благодаря самоотверженности матерей, стойкости женского духа.
И сегодня он, Петербург, несмотря ни на что, будет жить.
