Каждый человек имеет право не желать испытывать эмоцию. Просто отстраниться от чего-то эмоционально и не чувствовать. Это тоже часть нашей свободы. Я могу не хотеть вот этой музыки. Меня может физически отвращать вот эта живопись. Меня может до мигрени раздражать манера вот этого кинорежиссера. Не хочу смотреть, слушать, вникать. Не мое. Противно. Тяжело. Сейчас мне это незачем. Я как будто задыхаюсь. Можно, я не буду портить настроение? За всеми этими «не хочу делать» стоит нежелание испытывать эмоцию – «не хочу чувствовать». Законное желание. Часть моей свободы.
Как раз к эмоциям, а не только к сознанию ученика старается апеллировать школьный предмет литература. С ними работать, их формировать, вытаскивать, делать предметом рефлексии. Стоит ли читать художественный текст, если ничего не чувствовать? Например, для знаний и умений, тестов и аттестаций?
Но нельзя забыть о праве человека не желать чувствовать. О праве сказать «не хочу читать», «начал, но не идет», «это не моё» -- или просто ускользнуть, прикрываясь разными другими причинами. О праве тосковать, если ускользнуть не удается, а желание не чувствовать не осознано. О праве заснуть – даже с открытыми глазами.
Как только это право мы, учителя, нарушаем любым способом («Это программа»; «Ты должен»; «Достоевский – гений человечества, его читают во всем мире»; «А сочинение кто будет писать, Пушкин?»), мы на самом деле сигнализируем о том, что нам бы хотелось, чтоб предмет «литература» был в каком-то смысле таким же, как точные предметы. Не апеллирующим к эмоциям, не зависящим от них. Чтоб надо было только мозгой работать. И чтоб права уклониться не было.
Но оно есть, это право. И я не могу его не признать, потому что им руководствуюсь сам.
Русская литература славна непосильными вопросами, бередящими душу. Она с большим мастерством говорит о том, как человек ощущает собственную ненужность, ничтожность и неполноценность, она все знает про разные душевные мучения и космические страдания, про депрессию и болезненную тоску, она ставит под подозрение радость и душевное равновесие. Мы должны проволакивать наших 9-10-классников сквозь этот строй шпицрутенов с маниакальностью толстовского полковника Б. и под какой-то неприятный аккомпанемент визгливых инструментов, схожих с описанными в «После бала». Мы обязательно хотим, чтоб ни один из классиков не «мазал», не жалел, опускал свое пыточное орудие на спину провинившегося со всей необходимой силой. Спина должна превратиться в исполосованное месиво, должна, должна, должна. Уюта нет, покоя нет. Чувствуй, ощущай, испытывай.
Это точно надо? Всем, всегда и в полном объеме? Все четыреста ударов? А если их будет триста или двести? Сто или всего десять?
И да, коллеги, я опять забыл, что мы делаем, если ученик не хочет читать программное произведение русской классики? И что бы мы хотели, чтобы сделали с нами, если бы мы не хотели чувствовать, а нас бы заставляли, а мы бы сказали: «Фигвам, не будем?»
