По-разному переживала: ну скажем, взять хотя бы масштабную реконструкцию Москвы, о которой я писал в связи со спорткомплексом «Олимпийский» и его судьбой. Кстати говоря, в комментариях к этому тексту схлестнулись мнения тех, кто оплакивает «старую советскую Москву» и тех, кто превозносит новую (последних, конечно, гораздо меньше).
Ок, но я ни слова не писал о том, устаревший это был стадион или нет, правильно ли его снесли или неправильно — я описывал лишь историю «Олимпийского» и самого района.
Ну так вот, пролистав внимательно путеводитель-справочник «Москва: архитектура советского модернизма 1955-1991» — я с некоторым изумлением обнаружил, что вообще-то к Олимпиаде-80 подогнали отнюдь не только новые гостиницы и стадионы.
Ну, к примеру, знаменитый «Космос» на проспекте Мира был тоже построен к Олимпиаде, я уж не говорю про универсальный спортивный зал «Дружба», велотрек в Крылатском, легкоатлетический манеж на Ходынке, дворец спорта «Динамо», футбольно-легкоатлетический манеж ЦСКА и еще кучу спортивных объектов в столице и по всей стране. Нет, как оказалось, к Олимпиаде (по плану реконструкции) решили построить огромное количество грандиозных объектов, к ней никакого отношения вроде бы не имевших. Успели или нет — другой вопрос, но старались изо всех сил, чтобы «гости Олимпиады» увидели все эти чудеса.
Ну например: комплекс зданий 2-го медицинского Института им. Пирогова (ныне «Пироговка») — 1981 год. Дом правительства РСФСР (в 90-е просто «Белый дом») — 1981. Новое здание театра на Таганке (1980). Музей АЗЛК (футуристическая «летающая тарелка») — 1980. Центральный дом туриста (1980). Онкологический центр на Каширке (1979). Детский музыкальный театр Сац возле метро «Университет» (1980). Центральный дом художника (1979). И даже жилой дом на Беговой (ныне «дом на ножках) — тоже построен к Олимпиаде-80. Вокруг моей «Профсоюзной» возвели целый квартал «модерновых» (по архитектуре) научных институтов — к 1978-79 году. Я уж не говорю про довольно большой жилой квартал на Юго-Западе, который и сейчас называется «Олимпийская деревня».
Еще раз повторяю — вряд ли все вышеперечисленные грандиозные объекты имели прямое отношение к Олимпиаде, дело в другом — городу предписали измениться к открытию Олимпийских игр. Он должен был поражать своей смелой современностью, шагать в ногу с мировой архитектурной модой, быть, знаете, таким крутым и слегка футуристическим. Ну… по крайней мере, так было задумано.
Всю жизнь я не любил весь этот, как мне казалось, уныло-помпезный стеклобетон поздней брежневской эпохи. Да, невероятные масштабы, огромные стеклянные стены, но… на мой вкус, все это было как-то очень неуютно и у меня в голове рифмовалось с бесконечными спальными районами. Однако благодаря архитектурному критику Николаю Малинину, автору путеводителя, я осознал, что нет, в проекты всегда закладывалось, хоть и не всегда осуществлялось, действительно что-то новаторское — пропорции, материалы, формы, конструктивные идеи, и даже в некоторым смысле гуманитарные иллюзии.
Что ж, Олимпиада действительно радикально изменила Москву. По крайней мере, внешне. Она и так вся была в состоянии перманентной стройплощадки, начиная с конца 1950-х, ну а к Олимпиаде начали строить уже практически новый город. Были и другие вещи, которые незаметно подтянули его к общемировому тренду — например, такси стали желтыми именно накануне Олимпиады-80. Или — кафе быстрого питания «Минутка» с двигающимся резиновым подносом, до Олимпиады их не было.
Мой друг, знаменитый фотокорреспондент Юрий Феклистов, во время Олимпиады был волонтером, как сказали бы сейчас. Он был первокурсником ВГИКа, и вот ему выдали удостоверение, в котором его работа на Олимпиаде обозначалась как «горничная» (слова «горничный» в русском языке, как вы знаете, нет). Вместе с другими будущими кинематографистами (к слову сказать, на Олимпиаде работали студенты практически всех московских вузов) Юра поехал на склад и получил форменную одежду: светло-коричневые вельветовые штаны, модные ботинки, рубашку, куртку, бейсболку. Все в тон, и все высшего качества. И, кстати, хотя билетов на соревнования им не давали, но вручили пригласительные билеты на генеральную репетицию церемонии закрытия. Само закрытие Юра смотрел по телевизору.
«И знаешь, — сказал он мне, — когда Мишка улетел, мы все рыдали. Вот буквально». Что уж там, рыдала вся страна. О том, почему так получилось и как улетел Мишка, написаны уже тонны слов — я просто хочу подытожить: да, Олимпиада в Москве подарила людям нереальные эмоции. И это при том, что в спортивном смысле это была, пожалуй, самая порезанная, самая покоцанная Олимпиада — достаточно сказать, что своих спортсменов не прислали такие страны как США, ФРГ, десятки стран, включая практически всю Латинскую Америку, например.
Кто не помнит — бойкот был объявлен из-за вторжения в Афганистан. Хуану Антонио Самаранчу, председателю МОК, удалось уговорить правительства европейских стран разрешить своим спортсменам поехать на Олимпиаду под белым олимпийским флагом (под каким сегодня выступают наши атлеты в Пекине). Это был отдельный сюжет, когда спорт очень однозначно и жестко стал политикой, сюжет очень острый и болезненный — через четыре года наши отреагировали зеркально, и уж страны «соцлагеря» не поехали на следующую Олимпиаду в Лос-Анжелес, проведя свои собственные «Игры доброй воли».
И, тем не менее, несмотря на то что соревнования нельзя было считать полноценными, люди переживали каждый старт, каждый рекорд как событие своей жизни. Я не говорю про тех, кто сидел на трибунах — о них отдельно. Я говорю о простых людях, которые смотрели телевизор, иногда не отрываясь на завтрак, обед и ужин, смотрели все что угодно. Потому что случилось в их жизни что-то небывалое… Что же? Мир пришел к нам. Да, за границу в советское время тоже ездили, иностранцы ездили к нам порой (но это отдельная история, куда ездили и как ездили), и все же большой мир за нашей госграницей для многих был абсолютно виртуальным понятием. А тут этот большой мир приехал к нам в гости, своей собственной персоной, и в это даже трудно было поверить!
Те, кто видел своими глазами чемпионат мира 2018 года, могут приблизительно оценить и понять эти эмоции, но есть два резких отличия: режим общения с иностранцами на Олимпиаде-80 был в сто раз жестче, а эмоции были при этом в сто раз сильнее!
Да, так что же делал «горничная» Феклистов и другие студенты ВГИКа на Олимпиаде? Ну, дело в том, что тогда на улице Галушкина построили новое ВГИКовское общежитие (еще одна «олимпийская» стройка) – вот туда-то и поселили гостей Олимпиады из разных городов СССР, приехавших в «организованном порядке», то есть туристическими группами, со своими руководителями. Не сомневаюсь, что все эти люди у себя на предприятиях прошли некий отбор, и тем, кто вызывал у руководства какие-то сомнения в своей благонадежности и «моральной чистоте», эти «путевки» даже не предлагали. Кстати, стоили ли эти «путевки на Олимпиаду» каких-то денег? Думаю, что стоили и не малых. Но — продавали их с большой профсоюзной скидкой.
В общем, вгиковцы просто-напросто дежурили в своем будущем общежитии, меняя в комнатах постельное белье, драя санузлы и полы, подметая и убирая, помогая в столовой. А гости столицы ходили тем временем на олимпийские соревнования.
Гостиниц в Москве для Олимпиады явно не хватало. В «России» и в новом «Космосе» должны были жить иностранцы, словом, общежитие на улице Галушкина (как и другие общежития московских вузов) – во время Олимпиады очень даже пригодились.
И тут мы подступаем к еще одной проблеме, которую решали власти во время Олимпийских игр — в то время как одних («желательных») людей нужно было где-то в Москве поселить, других («нежелательных») — нужно было из Москвы выселить.
Десятки, может быть, сотни тысяч приехали сюда, такие же десятки (может быть, сотни тысяч) поехали отсюда, причем с вещами. Сейчас в интернете можно найти такую формулировку: из Москвы выселяли «диссидентов и криминальный элемент». Но сколько было в Москве этих самых «диссидентов» — ну десятки, ну от силы, сотня. Понятно, что их выселили за сто первый километр, чтоб не дай бог не устроили демонстраций с плакатами. Но остальные товарищи — они-то чем провинились?
Еще мне нравится такая формулировка: «проститутки, бомжи, уголовники». Но если не брать последних, никаких проституток и бомжей в советское время официально не было. То есть милиция, составляя список на выселение, основывалась, как я понимаю, исключительно на «сигналах граждан»: вот эта девица, проживающая в такой-то квартире, «водит к себе гостей», а этот гражданин, проживающий там-то, «пьет и дебоширит». Да, и пьяниц, и девушек легкого поведения в Москве было немало всегда, но, пардон, а правовые основания для таких жестких мер – были какие?
Не удалось мне пока найти никаких следов этой довольно внушительной репрессии брежневских времен ни в исторической литературе, ни в мемуарах: кого выселяли официально, по судебному постановлению или предписанию прокуратуры, кого — просто по бумажке от участкового, удалось ли вернуться этим людям или нет, ничего не понятно.
О том, что массовое выселение из Москвы стало для живого человеческого организма города — довольно неожиданной и болезненной мерой — свидетельствуют пьесы и другие тексты уже 1990-х годов. Например, экзистенциальный герой Петра Мамонова из пьесы «Лысый брюнет», это вот такой персонаж из советской Москвы, выселенный, выгнанный милицией накануне Олимпиады. Пьеса с успехом шла на сцене драматического театра имени Станиславского много лет (это был, собственно, первый театральный опыт Мамонова) — и когда Петр говорил: «Город радостно встречает своей пустотой» — зрители горько смеялись и аплодировали.
Если людей, которые были на заметке у милиции, ждала (хоть и на время) довольно печальная участь, то некоторых просто настойчиво попросили из города на время Олимпиады уехать. Это были, во-первых, подростки — еще в конце лета на родительских и классных собраниях прозвучала настойчивая мысль педагогов, спущенная «сверху». От родителей и детей требовали даже что-то вроде расписок о том, что, мол, во время Олимпиады мой сын, моя дочь будет находиться там-то. (Бытовая версия — чтоб жвачки у иностранцев не просили, но, конечно, подростки народ вообще плохо управляемый).
Взрослых на предприятиях, не связанных с обслуживанием гостей, тоже попросили определиться — поскольку на ранней стадии продаж билеты на Олимпиаду были в страшном дефиците, их распределяли в основном через профкомы и комитеты комсомола, многим было сказано полуофициально: поскольку вы на Олимпиаду ходить не планируете, лучше бы вам взять отпуск на это время. Задача — освободить город от «лишних людей», чтобы не было ни давки в транспорте, ни очередей в магазинах, была поставлена вполне официально.
Да и то сказать — ведь на время Олимпиады было решено завезти в торговую сеть такие невиданные доселе товары, как нарезку финской колбасы, жевательную резинку, пепси-колу (ее начали производить в Москве по лицензии), баночное пиво и другие страшно дефицитные вещи (некоторые из них остались в продаже и после Олимпиады, а некоторые враз кончились). Представить себе, что в магазинах выстроится громадная очередь за олимпийским дефицитом — это был страшный сон для руководства города.
И все же Олимпиаде москвичи были благодарны — и за новые удивительные товары в магазинах (ну, та же жвачка), и за новые здания, и за яркие желтые такси, и за хорошую работу транспорта, и за бесплатную красивую униформу (вельветовые штаны, бейсболка, рубашка и так далее) которые выдали десяткам тысяч «волонтеров», ну и вообще — за ощущение праздника.
Вообще об Олимпиаде есть сотни, возможно, тысячи воспоминаний — жаль, что все это не собрано и не систематизировано в одной книге, я по крайней мере, о такой не знаю. Например, где-то встретил такую деталь — в КГБ СССР был создан специальный отдел для «обеспечения» Олимпиады. Понятно, почему. В обстановке политического скандала наши власти как огня боялись «враждебных провокаций». А ведь несмотря на бойкот, в столицу приехали тысячи иностранцев.
Работа милиции, КГБ на Олимпиаде — это вообще отдельная песня. Многого мы не знаем до сих пор. Впервые со времен Великой Отечественной войны — въезд в город был разрешен только людям с московской пропиской. То есть билеты можно было брать только по паспорту, и кассирша проверяла штамп. Словом, как и любое огромное, масштабное явление Олимпиаду невозможно поместить в какой-то один шаблон — с одной стороны, все это было и уникально, и удивительно радостно, с другой стороны, пустой и наполненный искусственным дефицитом город был, конечно, большой потемкинской деревней для иностранцев.
Мы с женой в то время поехали в Юрмалу. Баров с телевизорами тогда было мало. Я мучился, что не могу смотреть соревнования. Наконец, отпуск у моря кончился, и мы пришли на совершенно пустой вокзал в Риге. Это была абсолютно сюрреалистическая по советским меркам картина — не было очередей за билетами!
Приехав в Москву, я быстро обнаружил, что билеты на соревнования опять-таки достать не сложно. Если сначала их придерживали, то в последние дни Олимпиады — предлагали даже бесплатно (ну, по крайней мере, на легкую атлетику и греблю, куда нам предложили сходить наши знакомые). Сидя на трибунах гребного канала в Крылатском, я улыбался. Было такое, знаете, глупое ощущение детской радости — ну вот, я попал на Олимпиаду!
