На днях произошло извержение вулкана Хунга-Тонга-Хунга-Хаапай. Он вызывал мощное цунами по всему Тихому океану, уничтожил часть острова. Однако можно сказать, что нам повезло: столб извержения всего 20 км., так что вулкану присвоен 5й класс (а вот всё что выше могло бы быть чувствительно). В связи с этим один небольшой текст о прошлом и возможно будущем.
У нынешней двухлетней ситуации с ковидом есть одна неочевидная культурная особенность (которую нам просто не с чем сравнить в личном опыте). Это cozy-катастрофа, уютный кризис, протекающий на фоне переизбытка объясненности. С самого начала многие понимали, что это вирус вроде азиатских эпидемий гриппа, но в мировых масштабах. Даже когда конспирология предлагает иное объяснение (излучение, массовый упадок иммунитета etc.), сперва рассказывают о том, как нечто маскируется под вирус. В части причин того, как подобное произошло тоже предостаточно версий: от естественных мутаций, отягощенных глобальной связанностью мира до случайностей (связей с животным миром) и искусственного происхождения ковида. Но в целом мы знаем, что люди заражаются, разносят заразу, болеют и умирают.
А вот представьте себе ситуацию, когда целые народы оказываются на грани выживания, но никаких рациональных версий нет вообще (не относить же к таковым извечное кликушество о «наступлении последних дней»). Удивительно, но нечто подобное происходило совсем недавно, по историческим, конечно, меркам. Например, 1816 год, «год без лета», «бедный год», также известный в англоязычном мире как «eighteen hundred and froze to death». И ещё несколько раз ранее: «Великая Зима» 1708-1709, «Великий голод в России» 1601-1603 и т.д.
В период тех кризисов даже в узких учёных кругах не было хоть сколько-нибудь правдоподобной версии, объясняющей внезапные изменения климата и последовавшие эпидемии (тифа, холеры). На таком фоне даже астрологические версии о приобретении воздухом токсичных миазматических свойств от соединения сатурна и марса в шестом доме могли показаться пригодными. Первые научные версии этих событий появятся через 100-200 лет, они свяжут климатические минимумы с крупными извержениями («вулканическая зима») и солнечной активностью («минимум Маундера»). Мне кажется, довольно интересным попробовать представить, что происходило с умами людей в подобной ситуации нехватки объяснений.
Больше всего мы знаем про кризисы 1816 и 1883, вызванные извержением вулканов Тамбора и Кракатау (оба в районе Индонезии). В самой юго-восточной Азии они привели к масштабным разрушениям и жертвам от пепла, лавы, ударной волны и цунами, а затем от голода, однако, в те времена западные СМИ писали об этом довольно мало. Очевидные последствия в развитых странах: резкое похолодание в отдельных регионах (например, Европа и часть США в 1816 году вместо лета получили заморозки и ледяные дожди с градом, а в России погоды стали теплее, чем обычно), ведущее к серьёзным проблемам с продовольствием, отсюда волны переселения и резкие политические решения. Однако стоит понимать, что голод – это будни простого народа почти во все времена (в Европе до 50х гг. ХХ в.), поэтому особый след «год без лета» оставил прежде всего в искусстве.
Занятно, но подобные кризисы очень явно соседствуют с усилением романтической линии в искусстве. Необычайно яркие закаты, долгие сумерки, красные и жёлтые туманы, а также очень мощные бури оказались близки сперва романтическому искусству (Тёрнер, Каспар Давид Фридрих), а затем импрессионистско-символистскому (Дега, Мунк). Самый же известный пример – компания Байрона на вилле Диодати возле Женевского озера. Именно в 1816 году Джордж Байрон, его врач Джон Полидори, а также Перси Биш Шелли с невестой Мэри Годвин и её сестрой Клэр, вместе коротая унылые ненастные дни, создали классические образцы готической и романтической литературы («Франкенштейн» Мэри Шелли, «Вампир» Полидори, «Мазепа» Байрона).
Схожие обострения романтико-апокалиптических настроений в последующее столетия будет вызывать разве что комета Галлея (1835 и 1910 годы). Однако ужасный год быстро забылся, оставив лишь несколько заметок в дневниках аристократов; весна 1817 года была холоднее, чем обычно, но всё-таки резкие скачки погоды исчезли и первые ростки урожая выжили под майским солнцем.
И лишь из британской Индии понемногу стали доноситься тревожные вести о непривычно быстро и легко распространяющейся холере – так начнётся история семи холерных пандемий. Для учёных подобное событие остаётся загадкой: холера типична для нескольких регионов Индии, но почему-то именно в XIX веке возникает более заразный и видимо более устойчивый к холоду штамм. Что иронично первую мощную волну остановит именно аномально холодная зима 1823-24 гг. (увы ненадолго).
Холера приучит целые поколения XIX века к регулярным неудобствам вроде самоизоляции, карантинов и постов на дорогах, перебоям в доставке депеш и продовольствия. И если первая пандемия слегка потрепала самый юг Российской империи, а затем удачно свернулась, то вторая будет сопровождаться паникой на Нижегородской ярмарке, карантином в Москве, холерными бунтами и известной «болдинской осенью» Пушкина. Беспорядки с паранойяльными идеями (о том, что врачи травят людей, что закапывают больных холерой живьем и т.п.) будут сотрясать всю Европу вплоть до 60х годов (хотя в России к 1837 году она сойдет на нет). В том числе и потому что никто до 60-80х гг. так и не сможет продемонстрировать ни доказательства того, что холера – это бактериальное заболевание (некоторые симптомы, вроде мышечных спазмов напоминают отравление ядом), ни явных примеров эффективности карантинов, существующих способов лечения.
В Россию холера вернётся в 1865 году – причем, в это раз она будет занесена уже не из Азии, а из Западной Европы и Константинополя, а к концу века вернутся и холерные бунты. В южной России и Малороссии толпой будут растерзаны более сотни медиков. И только в период пятой холерной пандемии 1881-1896 гг. на сцене появится наука. Роберт Кох выделит холерный вибрион, Гамалея, Мечников и Хавкин будут работать над вакциной. Впрочем, и после этого будут и шестая (1899-1923), и седьмая (1961-1971) волны холеры, не считая локальных крупных эпидемий.
Могло ли всё это начаться с одной случайности – выплеска мощного вулкана, чья эруптивная колонна достигла стратосферы (выбросив в атмосферу около 1,4*10 в 14 степени кг. вулканического материала)? Это хороший вопрос, на который у меня как у дилетанта в естественных науках, нет ответа. Хотя сегодня очевидно, что высота столба и количество выбросов ощутимо влияет на общую температуру на всей планете (понижает её на 0,5-1,5 и более градусов), а также меняет химический состав воздуха в некоторых регионах. Достаточно ли этого для мутаций? — не берусь судить. Но лично у меня от этой сложной системы связей между мнениями простых людей, ученых и деятелей искусства, между социальными, эпидемиологическими и природными процессами – поистине дух захватывает. Так что продолжаю изучать.
