Разбираемся с сюжетом «Капитанской дочки». Программа-максимум — понять, чего написано. Дома читали несколько глав, на уроке задаю вопросы на понимание — по тексту. Сначала отвечают на них письменно, потом пытаемся соотнести разные ответы и работать вместе.
— Кто кого вызвал на дуэль — Гринев Швабрина или Швабрин Гринева?
Полкласса считает, что Гринев, полкласса, что Швабрин. Есть и те, кто полагает, что одновременно (типа «цу-е-фа», видимо, скидывались)…
Когда выясняем, что формально вызвал все-таки Швабрин, наступает ступор: ведь за критику своих стихов обиделся Гринев? Почему же вызвал Швабрин?
Понимание приходит волнами: со стихов только началось, но не они стали поводом для самого вызова.
— Да он не за стихи вызвал, он за Машу обиделся! (это типа прочитавший ученик укоряет остальных — дураки, что ль, ясное же дело).
Уточняю:
— Кто вызвал?
— Гринев.
— Но мы ж только что выяснили, что вызвал-таки Швабрин.
Опять ступор. Гринев и за стихи в обиде, и за Машу — а вызвал Швабрин. Как так?
Пока дошли до того, что Гринев назвал Швабрина лжецом, семь потов сошло.
Ладно, а в чем он лжет-то? Он лжет, говоря, что по опыту знает распутный норов Маши. Намекая, что за серьги она к нему, Швабрину, в сумерках ходила.
Ок, выяснили. Тут я возьми и спроси:
— А на самом деле ходила или нет?
Полкласса считает, что ходила… Ёклмн.
— Стоп. Как так? Мы ж с вами десять минут назад говорили о том, что она отказалась выйти за Гринева без благословения его родителей, что она чтит заповеди, устои, верит в Бога, имеет нравственные принципы — и вы так кивали вроде. И эта же Маша за серьги встречалась с Швабриным, который ей неприятен?
Молчат. Да, неувязочка… Этот разговор о Маше уже в какой-то другой части головы хранится. Или не хранится вовсе… Целых десять минут же прошло!
Еще через несколько минут:
— Стойте! А разве Маша вышла в итоге за Гринева? Он же в метель попал! (это ученик кричит с места).
Теперь ступор у меня:
— Вышла. Пугачев же помог Гриневу со Швабриным справиться.
Ученик смотрит с большим сомнением:
— Нет, вы путаете. Гринев попал в метель и проехал мимо.
Не сразу, но выясняем: в голове ученика склеились «Капитанская дочка» и «Метель». И Гринев превратился во Владимира… Легко и естественно.
— Ага, а еще рядом князь Игорь собирается в поход и его метель останавливает! И Гектор вокруг Трои бегает по снегу и никак добежать не может! (идея перепутывания сюжетов овладевает классом на некоторое время, я отчасти радуюсь тому, что хоть что-то помнят из «Илиады» и «Слова о полку»).
— Да у Пушкина одни свадьбы, метели и Маши! Как тут не запутаться! (этот ученик с досадой)
Действительно, а если еще «Дубровского» вспомнить… Тоже Маша и тоже обвенчана — и тоже не с тем…
Следующая картинка:
— Почему ты главу «Приступ» поместил в плане после разговора Гринева и Пугачева во взятой крепости?
— Я думал, приступ — это когда болеют. А там Маша заболела же…
— Слушай, ну вот ты начал читать главу. Она называется «Приступ». Ты такой думаешь: «О, это про болезнь!» Дочитываешь — а там болезни никакой нет. У тебя должно в голове щелкнуть, что приступ еще что-то значит?
Смотрит на меня, взгляд медленно проясняется:
— Д-д-должно… Но не щелкнуло!
Хит сезона — разговор про сарафан. Вопрос: «Капитан Миронов говорит: «Ступайте домой, да коли успеешь, надень на Машу сарафан». Зачем Маше сарафан?».
Ученик грызет ручку, явно не знает, потом решает пойти ва-банк и раскрутить меня на ответ:
— СВ, зачем действительно этой Маше этот сарафан?
— Ты знаешь, меня это тоже весьма интересует, именно поэтому этот вопрос задал первым я. Я — тебе. Ты ж читал?
— Я читал, но тут как-то нелогично. Бой начинается, стреляют. При чем тут сарафан?
— Вот и я о том же. Если б было написано: «Надень на Машу бронежилет», тогда бы норм. А тут что за бред?
— Так и я про бред. Сарафан… А собственно, что такое сарафан? Я вот знаю кушак (жестом показывает, как наматывают чалму).
— Вообще-то, кушак — это пояс. Это так, на всякий случай.
— Дааа? Интересное дело. А сарафан?
Тут девочки закатывают глаза и исполняют короткую партию на тему «что такое сарафан». Минута гендерного торжества.
— Ну, вот! Я так примерно и думал. От пуль защита никакая. Так в чем идея?
— Давай думать. Какие версии?
— Может, она голая была? Тогда логично: солдаты кругом, неудобно.
— В логике тебе не откажешь. Еще идеи?
— Ну, еще так: если у женщины есть новый сарафан, а она его еще не померила, а тут битва и она может погибнуть, то она не может умереть, не померив. Для них же наряды важнее жизни. Надо успеть померить! Вот в чем смысл этих слов. Я правильно догадался, да?
И так далее. До идеи, что в сарафане капитанскую дочь примут за простую девушку и помилуют, было еще далеко…
Можно примерно каждые пять минут урока биться головой об стол. Но смысла в этом немного, поэтому мы весело и неуклонно со скоростью стреноженного коня ковыляем по тексту.
У меня литература один раз в неделю, спаренный урок. До высоких смыслов, философии, наблюдений над формой и прочего филологического три года скачи — разобраться бы с сюжетом, с тем, кому кто что сказал и что при этом подумал, с реакциями на поступки, с мотивами поведения, со значением слов, с логикой, включить бы хоть чуть-чуть критическое мышление, чтоб понять, что если персонаж «засвистал французскую песенку», то вряд ли его фамилия Пугачев…
