Из писем великой княгини Александры Фёдоровны и императора Александра I
6 (18) августа 1824 г., 8 часов вечера
После многих препятствий, после очень долгого и тягостного путешествия, вот мы, наконец, счастливые и довольные, у Мекленбургских берегов. Дорогой брат, дорогой друг, вы поймете мое счастье! Мой отец, два брата, две сестры! Все это ожидает меня завтра (Александра Федоровна бывшая принцесса Шарлотта Прусская. Потеряла мать в 12 лет).
Вам пришлось пережить несколько дней беспокойства о нас - мое сердце говорит мне это, - ведь вы были очень долго без известий о путешественниках. И я в особенности представляю себе, каким мрачным мыслям предавалась maman (здесь императрица Мария Федоровна). Вот что усиливало мою тоску среди тех физических и нравственных мук, через которые я прошла.
Да, должно сознаться вам, что у меня была морская болезнь и в очень сильной степени. Один раз я пролежала в постели 36 часов подряд, больная, точно какая-нибудь несчастная, а затем прекрасный день, период хорошего ветра или спокойствия возвращали мне здоровье и надежду, чтобы затем снова отдать меня во власть всех ужасов тошноты.
Мне потребовалось напряжение всех моих душевных сил и вся моя вера в Божественную благость, чтобы не впасть в полное уныние. Несмотря на это, мне представляется, что впоследствии мы с удовольствием будем вспоминать об этом путешествии и даже об его невзгодах.
Были очаровательный мгновения, лунные ночи, которых я никогда не забуду. Сколько раз ваш облик вставал в моей душе, а когда я начинала терять терпение, я думала, что вы стали бы порицать меня, и это придавало мне сил.
В письме к maman я описала достаточно пространно и достаточно скверно наше путешествие, а так как все письма не минуют вас, то вы тоже будете осведомлены о наших приключениях. Что касается сегодняшнего дня, то глаза и руки опускаются у меня от усталости и волнения, и, нежно обнимая вас со всею дружбой, которую, вы знаете, я чувствую к вам, остаюсь на всю жизнь ваш верный друг Александра.
Ваш бинокль не расстаётся со мною.
10 (22) декабря, 1824 Берлин
Довольно продолжительное нездоровье, вынуждавшее меня лежать, мешало мне до сих пор отвечать на ваше милое письмо. А какую пользу принесло оно мне, это письмо, как ваши слова проникли прямо в сердце, так нуждавшееся в участии!
Но сами вы были поглощены столь горестными треволнениями, вы пережили столь грустное время, что я должна быть вдвойне благодарна вам за эти слова сострадания (смерть Софьи Дмитриевны Нарышкиной), плохое состояние здоровья императрицы (Марии Федоровны), смерть бедного Уварова (Федора Петровича), петербургское наводнение (7 (19).11.1824) - все это должно было ужасно подействовать на вас.
О, дорогой друг, ваше письмо заставило меня пролить очень горячие слезы! Мне казалось, что этим летом небо ниспослало вам довольно страшный удар, что чаша была довольно-таки горькая, но, по-видимому, небом было предрешено, что в этом году одно несчастье должно сменяться другим, и что этот 1824-й год навсегда должен остаться отмеченным в вашей жизни черной чертой.
Я думаю, что не грех молиться страстно о том, чтобы будущий год был менее несчастным. Если будет иначе, то, нечего делать, нужно будет нести крест с покорностью и извлечь из этого действительную пользу для души и, в особенности, работать над собою, чтобы превратности не сделали нас озлобленными.
Как вы легко можете представить себе, мое пребывание здесь не было все время розовым. Однако, я солгала бы, если бы сказала, что принцесса Лигниц (вторая (морганатическая) супруга Фридриха-Вильгельма III, короля прусского, отца А.Ф.) ввела какое бы то ни было изменение в обыденном распорядке жизни. Все остается так же, как было прежде, но, тем не менее, сущность всего изменилась.
Мы близки к отъезду, хотя еще не можем назначить дня. Почти уже решено, что в виду ужасного состояния дорог в Пруссии, мы поедем через Варшаву. Я заранее радуюсь свиданию с Константином (Павловичем) и Жаннетой (Грудзинская, вторая (морганатическая) супруга Константина Павловича (княгиня Лович)), и, в особенности, возможности возобновить знакомство с последней, которую я так нежно люблю.
12-го декабря
Вы легко можете сказать себе, дорогой друг, думаю ли я о вас в сегодняшний день и возношу ли мольбы о вашем счастье. Я надеюсь, что на будущий год я проведу этот день вместе с вами, и тогда нам можно будет окинуть вместе взором события года, который теперь еще прикрыт для нас густой завесой.
Нам сообщают более успокоительные известия на счет здоровья императрицы; раз только зима пройдет, нужно будет, чтобы она выдержала вполне систематический курс лечения, и чтобы она заботилась о себе в большей степени, чем она делала это до настоящего времени.
24-го декабря
Вместо того чтобы уехать 15-го, мы вот все еще ждем здесь, чтобы дороги стали менее ужасны, чего, быть может, совершенно не будет, так как я не запомню зимы более теплой и дождливой, чем эта.
Моя семья так радуется этому промедлению, что я была бы в высшей степени неблагодарной, если бы не воспользовалась с признательностью этими днями и этими неделями, которые небу угодно даровать мне в моем прежнем отечестве; но, тем не менее, признаюсь, что, будучи принуждена ехать, я желала бы, чтобы это большое путешествие было совершено в первую половину моей беременности (здесь Александрой Николаевной).
Но что делать! Ожидать с терпением? Это - добродетель, которую с некоторого времени мне выпало на долю приложить к делу.
Прежде чем закончить это письмо, я не могу не сказать вам о том чистом наслаждении, которое я испытала, читая различные письма из Петербурга, в каждом из которых с восторгом говорилось о государе, о том, как он после наводнения явился среди несчастных ангелом-утешителем, и тем самым покорил жестокие сердца и увлек отзывчивые души. Вообще, если бы вы могли иногда читать в глубине многих сердец, вы, несомненно, нашли бы там очень чистую и искреннюю любовь, которая явилась бы для вас утешением даже в том случае, если бы злоба и неблагодарность людей привели вас в вашей жизни к грустным опытам.
Прощайте, дорогой брат, дорогой друг; я очень нежно обнимаю вас, прося небо, чтобы оно вскоре привело меня в Петербурга, к моим детям (Александр, Мария, Ольга) и к вашей дружбе. Ваш верный друг А.
Письма императора Александра I к великой княгине Александре Фёдоровне
С.-Петербург, 19-го ноября (1-го декабря, 1824)
Ваше письмо от 30-го октября (11-го ноября), дорогой друг, вывело нас из полной неизвестности, в которую поставили нас ваши предыдущие письма к моей матушке. Теперь, по крайней мере, объяснилась причина ваших огорчение, и наше воображение уже не блуждает более от одного к другому, столь же мало обоснованному предположению.
Но знать вас в печали для меня то же, что испытывать ее самому. Я так хорошо понял все, что должно было происходить в вашем сердце, и насколько живо воспоминание о вашей неоцененной матушке должно было пробуждаться в вас при подобных обстоятельствах!
Это испытание, дорогой друг, ниспослано вам Провидением и одно из тех чувствительных испытаний, который бывает трудно перенести. Еще не одно из них ожидает каждого из нас! Но не забывайте, дорогой друг, того, что было сказано и неоднократно повторено нам, что кого оно любит, того и испытывает по преимуществу!
Николай (Павлович, муж Александры Федоровны) говорил мне обо всем с величайшими подробностями и показывал мне места из ваших писем, касающиеся этого неожиданного события. Я, так сказать, мысленно следил за вами во всех тягостных положениях, через которые вы прошли последовательно, и ваше сердце сумеет подсказать вам, делалось ли это с участием и чувством.
Будьте покойны, дорогой друг, насчет моего суждения по отношению к королю (Прусскому). Никто еще никогда не слышал от меня чего-либо неблагоприятного для него. Теперь, когда дело кончено (король вторично женился поздним морганатическим браком), у меня одна лишь мысль, одно желание - знать, что король счастлив, на сколько он заслуживает этого; и если его супруге удастся доставить ему это счастье, уверяю вас, я буду питать к ней чувство расположения и признательности.
Уверение с вашей стороны, что согласие в семье, слава Богу, не было нарушено, явилось для меня настоящими облегчением, и я из глубины сердца благодарю Его за это.
С каким нетерпением я ожидаю вас, дорогой друг! возвращайтесь к нам; столько интересов призывает вас сюда! Ваши дети более очаровательны, чем когда-либо. Я не могу в достаточной степени выразить вам, на сколько вас не хватает здесь для меня, и насколько тягостно было для меня, по возвращении сюда, не найти вас в нашем кругу.
Мне доставило очень большое удовольствие увидать при своем возвращении сестер; но это удовольствие не замедлило быть отравленным рядом прискорбных происшествий, быстро следующих одно за другим.
Я нашел жену (Елизавета Алексеевна) сильно пораженною грудными катаром, который, в особенности со времени ее прибытия в Зимний дворец, лишь все сильнее развивается и, вместе с другими, еще более тревожными симптомами, делает ее положение одними из самых критических.
Три дня спустя после нашего возвращения в город, а именно 7-го ноября, ужасное наводнение, подобное бывшему в 1777 году ("Академических Ведомостях" после наводнения было напечатано объявление о продаже с одной дачи на Петергофской дороге двух тысяч мачтовых сосен, вырванных с корнем бурей. Число человеческих жертв не поддавалось учету. На взморье смыло острог, в котором было до трехсот человек), залило водой все улицы, за исключением Литейной части, и поселило ужас в Петербурге, так как в городе и его окрестностях сделались жертвами волн свыше 500 человек.
Вы можете себе представить, дорогой друг, что происходит в моем сердце, и до какой степени оно опечалено.
Затем, чтобы закончить эту грустную картину, которую я начал набрасывать вам вчера и должен был приостановиться, чтобы отправиться провести несколько мгновений с одним умирающим, с достойным генералом Уваровым, я скажу вам сегодня, что он перестал существовать, и что меня постигло горе потерять в нем человека, с которым меня тесно связывали около 30 лет испытаний и привязанности!
Я подавлен скорбью, дорогой друг, и лишен возможности сказать вам что-либо большее. Вы сумеете понять эту печаль и ваше сострадательное сердце уделит несколько сожаления испытываемым мною мукам.
Сердцем и душою всецело ваш на всю жизнь.
20-го ноября (2-го декабря)
Р. S. Благоволите передать прилагаемое королю и кланяйтесь от меня всей семье.
Петербург, 29-го ноября 1824 г.
Хотя еще не очень давно, как я писал вам, дорогой друг, но мне не хочется отпустить Николая, не дав ему нескольких строк для вас, хотя бы только для того, чтобы напомнить вам о себе. Быть может, вам суждено принести нам с собою несколько утешений, так как до сих пор все вокруг меня носит мрачный оттенок.
Вчера мы присутствовали на похоронах Уварова, а за несколько дней перед этим на панихиде по всем тем, которые погибли во время бедственного наводнения 7-го ноября.
Пока что, моя жена все находится в очень тревожном положении, хотя и заметно легкое улучшение. Поэтому вы поймете, дорогой друг, что мое настроение не может быть светлым, и, значит, я сильно рассчитываю на вашу снисходительность ко мне, если пишу вам в подобном душевном настроении.
Я пишу королю сам, поэтому не даю вам никаких поручений для него. Но зато благоволите принять на себя труд передать мой привет вашим братьям. Повергните меня к стопам наследной принцессы, ваших сестер и тетушки Марианны. А вы сами, дорогой друг, тщательно берегите себя в течение этого зимнего переезда, в особенности, в виду того положения, в котором находитесь, и думайте иногда о брате, который от всего сердца нежно любит вас.
А.
При прибытии каждой почты я надеялся, дорогой друг, получить известие, что вы уже находитесь в дороге, и что, следовательно, письмо, которое я адресовал бы вам, уже не застало бы вас в Берлине.
Но, к несчастью, небо, по-видимому, решило иначе. Состояние дорог не позволяет вам двинуться и подвергает мое нетерпение увидеть вас очень тяжелому испытанию. Я не в состоянии высказать вам, сколько мне недостает вас здесь, дорогой друг, и как горячо я желаю вашего возвращения.
Но не подумайте, чтобы я был до такой степени жесток, чтобы не понимать, что вы должны испытывать удовольствие от того, что находитесь среди нежно любимой семьи (Александра Федоровна была дочерью прусского короля Фридриха III); и если, по-видимому, сами стихии содействуют тому, чтобы продолжить для вас это удовольствие, то мне не остается ничего другого, как покориться; но, при всем том, я хочу несколькими строками напомнить вам о себе и поблагодарить вас за столь чудное письмо от 10-го, 12-го и 24-го декабря, которое было получено с бесконечной признательностью, равно как и то, что вам угодно было высказать по поводу дня моего рождения (12 (23) декабря).
Все то, что доказывает мне хоть некоторую дружбу с вашей стороны, доставляет мне громадное удовольствие, и несомненно, что не неблагодарному вы выказываете ее.
С наступлением нового года удовольствия снова вошли в свою обычную колею. Танцуют достаточно; даже в то время как я пишу вам эти строки, у моей матушки происходит бал. Что касается меня, то я остаюсь верен своим привычкам к уединению, которые одни согласуются с моими вкусами, моими занятиями и моим здоровьем.
При всем том, большой бал в Белом зале будет 28-го, в день рождения Михаила (Павловича), а большой бал-маскарад 4-го февраля, в день рождения Марии (Павловны); на них я рассчитываю присутствовать как обыкновенно.
Это ежегодная дань, которую я выплачиваю каждую зиму, и она представляется мне достаточной для того, чтобы затем я имел возможность считать себя освобожденным от остального.
Мне нет надобности, я думаю, прибавлять, что в этом году оба эти бала будут представлять для меня еще менее очарования, так как на них не будет вас. Ваше положение должно также служить препятствием к тому, чтобы вы попользовались много Берлинским карнавалом, и, как мне кажется, спокойствие должно быть необходимо вам более чем, что бы то ни было другое.
Поэтому-то невольно мои мысли постоянно приводят меня к желанию увидеть вас спокойно сидящей в вашем зеленом кабинете, на голубой софе. Когда-то наступит это время?
Прощайте, дорогой, добрый друг; думайте иногда о брате, который из глубины своего сердца нежно любит вас.
#librapress
