Это было давно, тогда сотовых телефонов не было. Домашние были. У одного художника-оформителя был, недавно поставили. Он прямо нарадоваться не мог на свой новенький телефонный аппарат. Еще и трубка беспроводная. Шикарная вещь этот телефон…
И вот телефон зазвонил. Художник Антон взял трубку и сказал чинно так: «Алло! Слушаю!». В трубке были помехи, треск и низкий гул, как в трансформаторной будке. И он даже не понял сразу, кто звонит. Голос тихий, прорезывается сквозь помехи. Наверное, что-то с трубкой.
А голос сказал: «Антоша, это мама. Мама твоя!». Это было неприятно и странно. Мать художник не видел с детства, с тех пор, как его в детский дом поместили. Ему тогда было пять. Нашли его голодного, замерзшего в куче тряпья на полу комнаты. А маму посадили тогда на несколько лет, она совершила преступление. Потом опять. А потом вышла и уехала на Север, завербовалась. И ни разу не навестила сына.
Он про мать узнал от двоюродной тетки, которая раз в год приезжала в детский дом, привозила конфеты-«подушечки» и пряники, которые надо было молотком разбивать или камнем. Вкусные.
В трубке говорили: «Прости меня. Я непутевая, так сложилась жизнь. Я ее так сложила. Поезжай в деревню, где жила баба Наташа. Там в ее доме подпол, в подполе я кое-что тебе оставила, да никому не сказала. Меня тогда снова посадили. И прости за все, если можешь, сынок!».
Антон задохнулся от невыразимой тоски, от боли, от нахлынувших воспоминаний. Воспоминаний, которые не хочется вспоминать. И он боялся, что мать попросится к нему.
Скажет: «жди в гости, говори адрес! Телефон я уже нашла!», - или как-то так. Боялся. И хотел этого – одновременно. Как в детстве прислушивался к шагам в коридоре. Хотел, чтобы мама пришла. И боялся этого…
Он только спросил: «ты на Севере?». Мать ответила сквозь треск и гул, мол, на севере. Наверное. Холодно здесь, сынок. Холодно и темно. Но я смогла позвонить, один раз позвонить можно!»… И связь оборвалась, ни гудков, ни треска. Ледяное молчание.
Художник на выходные собрался и поехал на электричке, потом на автобусе в деревню Выселки. Адрес ему тетка сказала, добавив, что искать там некого и нечего. Бабка давно умерла, дом разобрали местные алкаши, а земля была не оформлена, как выяснилось. Да и кому нужна земля в мертвой деревне, за двести километров от райцентра, в глуши, в болоте?
Но хочешь, так поезжай. Заодно поглядишь, нельзя ли что-то там взять. Вдруг нам что-то да достанется?
Тетка была неплохая, просто замученная и заезженная жизнью с грубым пьяницей, изработанная… Своих детей было трое, двое больных на голову. Антон все понимал. Он с малых лет все понимал. Потому и выжил в детдоме. И рисовать научился. И образование получил. И комнату-малосемейку…
Он добрался до остова дома, некоторые бревна были обуглены, сам дом разобран, забор разобран… Деревня погибла давно, изредка забредали мародеры. Антон разыскал яму, - вход в погреб. И раскопал погреб-то. И нашел!
Пакет из черного полиэтилена, прочного, веревкой перевязанный. В пакете еще пакетец. А в пакетце – тряпка, а тряпке – пачечка долларов. Тощенькая пачечка такая. И золотое обручальное колечко. Скудный клад бедной воровки-пьяницы.
И в этом нищенском кладе – его детская фотография. Он сидит у мамы на коленях в ползунках, таращит глаза. Скамейка у бабушкиного дома, бревна стены, ветка цветущей яблони.
И мама, молодая, красивая, в платье белом. Совсем девчонка, сидит, улыбается…
Он взял пакетец и вернулся домой, в свою комнату. В светлую хорошую комнату-малосемейку. Если мать приедет, будет маленькая семья из двух человек. Может, она исправилась. С возрастом же бывает такое.
Он сидел, смотрел на фотографию, на пачечку долларов, на кольцо. Может, краденое. А может, ей подарил кто-нибудь, она же красивая… Он ничего о ней не знал. Телефон молчал. И куда звонить – он не знал. Решил искать. Такой вот он был наивный парень…
И, знаете, нашел. Пришел ответ на его запрос: мол, такая-то такого-то года рождения умерла месяц назад. Причина смерти – переохлаждение. И точно, на Севере умерла. За неделю до того, как звонила. Но, может, дату смерти перепутали? С бродягами может такое случиться, правда? В жизни вообще много чего может случиться. И в смерти тоже.
Доллары от тетке отдал, детям ее. И кольцо. Оставил себе только фотографию, - на ней теплый день. Яблоня в цвету. Солнце. А на Севере темно и холодно. И можно только один раз позвонить, попросить прощения…
Но, может, если их простят, то им станет тепло и светло. Может, они поэтому и звонят? Он не знал. Он писал картину: молодая женщина на лавочке у дома. И мальчик у нее на коленях, улыбается. И все хорошо. Как и должно было быть…
Анна Кирьянова
