По сложившейся традиции вернулся из отпуска в гарнизон вечером. Это чтобы не попасть в последний день отпуска в наряд или ответственным. Завтра утром — на службу. В подъезде столкнулся с лётчиком, который пригласил меня на «офицерское собрание» в столовую, которая была на аэродроме. Сбор был через два часа, время ещё было, повод был весомый — присвоение очередных воинских званий «капитан» группе офицеров. Это же не наряд на службу, конечно, иду. Тем более, один из виновников торжества пригласил.
Появился в столовой, где уже почти все были. Поздоровался с лётчиками, которые были поближе и пристроился недалеко от входа. Серёга Шабалин, который оказался рядом, сделал мне замечание:
- У нас на офицерских собраниях только в военной форме присутствуют.
- И что мне делать? Уйти?
- Теперь уже не рыпайся, скоро командир придёт. Авось, пронесёт.
Почему-то это замечание оказалось для меня новостью. В Фалькенберге на таких мероприятиях был вольный подход к форме одежды. Гражданка не возбранялась. Виновники торжества всегда были в форме, а приглашённые — в чём попало.
Как мерзебургское правило проскочило мимо меня за целый год?
Столы стояли буквой П, я примостился на самом дальнем крыле, поближе к выходу. Офицеры сидели тесно. Понадеялся, что командир меня не заметит.
Время начала офицерского собрания вышло, а командира полка не было. Замы начали шушукаться, но начать мероприятие никто из них не рискнул. Прошло 15 минут и всеобщее нетерпение присутствующих подвигло зама объявить собрание открытым.
Совсем другое дело!
Через полчаса заявился и командир полка. Был он заметно навеселе. Веселье с лиц замов сразу стёрлось, они насторожились. Комполка бодро прошёл на своё место, благодушно заметил, мол, правильно, что начали без него, у него важное дело было. Замы повеселели. Налили командиру, он начал искать взглядом виновников, которые сразу встали. Они были все однокашниками и сели за столы дружной кучкой.
Комполка поздравил новоявленных капитанов, которые дружно выкрикнули троекратное ура, и все офицеры выпили. Комполка уселся и начал внимательно осматривать всех присутствующих. Упёрся мутным взглядом в меня и спросил негромко, ни к кому не обращаясь:
- А это что за х.. в гражданке?
- Это же капитан Федоренко, из отпуска вернулся, - начал услужливо нашёптывать замполит полка.
- Не вижу я тут никакого капитана Федоренко, - набычился комполка и перевёл взгляд дальше.
Я решил воспользоваться моментом и выйти из-за стола вон. Но Шабалин, от которого не укрылась эта сцена, меня удержал, мол, нельзя сейчас уходить, только хуже будет.
Пришлось ждать перерыва на перекур, который уже ожидался курящими. Но и во время перерыва однокашник Шабалин уйти мне не дал. Он уже заканчивал свою службу в этом полку и прекрасно ориентировался в обычаях полка и замашках его командира. Серёга предложил мне одеть его лётный комбинезон и в нём вернуться за стол. Лётчики усиления боевого дежурства всегда ходили в лётном обмундировании. А столовая находилась в торце высотного домика, где оно хранилось. Моё ещё было дома.
Я подчинился однокашнику. Шабалин был крупнее и выше меня, его комбинезон одел на гражданскую одежду. Но, всё-равно, комбез висел на мне мешком. Наглухо застегнулся, чтобы не было видно воротника рубашки. Дождался, когда все вернуться за свои места и последним зашёл в зал.
Командир полка сидел за столом и беседовал с замом.
- Тов. гвардии полковник! Гвардии капитан Федоренко! Разрешите присутствовать? - гаркнул я во всё горло. А командирский голос у меня к этому времени уже был отработан.
Командир с трудом сфокусировался на мне с некоторым недоумением, а потом широко расплылся в радостной улыбке:
- О-о-о, капитан Федоренко! Конечно, присутствуй, дорогой! - он сделал широкий жест рукой и добродушно сопроводил меня взглядом, пока я занимал своё место за столом.
Первый раз за год службы командир полка доброжелательно на меня смотрел. Вот оно - служебное счастье!
Я сел на своё место и Шабалин, дождавшись, когда комполка отведёт от нас пьяный взгляд, хлопнул меня по колену:
- Я же говорил!
- Спасибо тебе, Серёга, выручил!
Мне подумалось, что не так уж и страшен чёрт, как его малюют. Можно найти к комполка подход, чтобы минимизировать его разносы. Надо попробовать.
Конечно, на офицерском собрании, когда все командиры отметились поздравлениями виновников торжества, а виновники представились, пришла пора петь песни. Это обязательный элемент. Посыпались предложения от офицеров по поводу первой песни. И тут комполка меня снова удивил. Сделал какое-то сложное движение рукой в воздухе, от которого установилась тишина, и, ткнув пальцем в сторону Шабалина, объявил: «Ария мистера Икс»! Столовая загудела, но одобрительным я этот гул не назвал бы.
Серёга достал из-за спинки стула гитару и взял первые аккорды. Установилась тишина.
Я до последнего надеялся, что под этим названием скрывается что-то шутливое из самодеятельного местного репертуара. Даже знакомая мне по пластинкам мелодия арии, которая полилась от гитарных струн, не поколебала моей надежды услышать что-то переделанное, авиационное.
Серёга затянул своим хрипловатым голосом: «Часы бегут, готов на выход я...», а я продолжал ждать других слов. Командир полка красивым оперным баритоном подхватил: «Снова туда, где море огней...» Аккомпаниатор сбавил свой голос и вышел из дуэта. Командир прекрасно справлялся с арией. А когда у него заканчивалось дыхание, то Шабалин ловко подхватывал слова и продолжал пение, пока снова подключался комполка.
Всё-таки, я услышу арию! И, кажется, в неплохом исполнении. Про Шабалина я и в училище знал, что у него разносторонний репертуар, но главный исполнитель… Это было что-то новое для меня. Комполка пел с развёрнутой грудью и высоко поднятой головой. Лицо с полузакрытыми глазами выглядело одухотворённым.
Где он, интересно, витал?
Постойте! А как же остальной народ? Песня же должна быть общей.
Только я подумал про это, как грянул офицерский хор в полусотню глоток: «Да, я — шут, я — циркач, так что же?...» Я даже вздрогнул от этого дружного вступления. Ритм арии приобрёл черты строевого марша. Военные поют!
Всякие песни мы в училище приспосабливали под строевые, но арию… Первый раз такое услышал. Я с удивлением прислушивался к ладному хору, который почти не портил впечатление от сольного выступления комполка. Мне было понятно, что эту арию в полку знают и не первый раз исполняют по прихоти начальника. Но исполнение было хорошим. Я заслушался, вычисляя в хоре голоса, которые чисто вели мелодию. Есть в полку прекрасные певцы, есть!
А когда комполка с душевным надрывом оперным голосом взял высокие ноты: «Устал я греться у чужого огня, где это сердце, что полюбит меня...», у меня даже глаза защипало.
И только после того, как хор лётчиков торжественно и не очень стройно закончил: «Всегда быть в маске — судьба моя-а-а-а!», до меня дошло, что ария-то - авиационная. Если кислородную маску лётчика иметь в виду.
Впрочем, в арии и кое-что другое подходило к нашей жизни.
Меня просто пришибло первым номером мерзебургского песенного репертуара лётчиков. Командир полка показал себя с другой стороны и эта сторона меня тронула.
После такого шикарного выступления у офицеров в горле дырынчало, что требовало горло промочить. Промочили и перешли к другим песням, которые мне были уже знакомы по службе в других полках. «Вечером, вечером, вечером, когда пилотам, скажем прямо, делать нечего...» - эту песню из фильма лётчики знали и любили. Она была из обязательного репертуара на офицерских собраниях лётного состава. Много песен исполнили офицеры.
Без песни разве можно выжить? Нам песня жить и служить помогает!
Я не из тех, кто сидит на подобных мероприятиях до конца. Как только командир полка покинул офицерское собрание, я, повесив комбез в шкафчик Серёги Шабалина, двинулся в жилой городок. Пока шёл, в голове назойливо бился красивый баритон комполка: «Устал я греться у чужого огня, где это сердце, что полюбит меня...».
Хотел бы я увидеть эту обладательницу сердца, что полюбит нашего командира.
