В Щедрый вечер, канун Васильева дня, была в нашем селе особая забава. Собирались мы, парни да девки молодые, в чьей-нибудь избе и рядились, кто во что горазд. Кто цыганом – лицо сажей вымажет да яркий платок у бабки позаимствует. Кто солдатом, кто слепцом с поводырём. Иные парни женские юбки напяливали.
Но главным был, конечно, тот, кто играл «козу». Надевали на него вывернутый мехом наружу тулуп, из соломы приделывали хвост и рога, из деревянных ложек – уши. На лицо маску из папье-маше.
Редко когда, но случалось, что желающих быть «козой» не находилось, тогда также обряжали длинный шест или грабли и несли перед собой.
Весёлой толпой шли мы по деревенским дворам, просили хозяев пустить в избу. Зайдя в дом, целый спектакль устаивали.
Главная роль, конечно, была у «козы». Она потешно пела свою историю – мол, путешествовала к вам, хозяева, из-за моря, устала страшно и оголодала до смерти. Притом «коза» разгуливала по избе, виляла хвостом, блеяла, всячески старалась позабавить людей. А ещё без спросу лезла в горшки да норовила шутливо кого-нибудь затоптать, а пригожих девок – забодать. Как бы досадуя, что с порога её не угощают. Усмирять вызывался кто-нибудь из своей же компании – тот же цыган, например. Если угомонить пытался слепец, то потеха продолжалась – усердно жмуря глаза, парень и в чашки с едой лез, и лапал, кого за что попадёт.
А вот «коза» после лёгкой трёпки падала навзничь, как бы умирала, и не вставала до тех пор, пока хозяева не упрашивали её принять угощения.
Иногда вместе с «козой» в компании у нас был ещё «кот», ластившийся ко всем и рассчитывавший на кусочек сала.
Так и ходили по дворам, пока полный мешок еды да копеек не набирали. А там уже и пировали все вместе.
