Из "Вариаций на тему Кронштадт" декабриста барона Владимира Штейнгеля
Представить не можете, милосгосудари, с каким удовольствием читаются статьи о флоте, о кораблях, о Кронштадте, теми, которые сами некогда служили под красивейшим из всех военных флагов - белым с победоносными Андреевым крестом.
Море, со всем своим непостоянством, со всей обманчивостью, со всеми опасностями, - грозными бурями, вероломными штилями, имеет свои неизъяснимые, высокие прелести, прелести столь же заманчивые, столь же увлекательные, столь же неизгладимые из памяти и сердца, как и sauf le respect pour les jolies dame, прелести красавиц. Кто раз "медной грудью" спознался с ним, до гроба не забудет, не разлюбит его.
Жаль одного старым морякам, что такие статьи редки и не имеют своего непременного места.
Представьте, случится бедствие, разобьет корабль, - фрегат; и об этом крылатая молва донесет неверные слухи до родных, которые сердцу юных моряков так близки. Сколько догадок, опасений, горести и слез безвременных о "погибших", между тем как они все спасены, и явили при этом столько мужества, неустрашимости и присутствия духа, что надо бы радоваться только и восхищаться, а не плакать.
Несчастье со всеми бывает, тем чаще с моряками; таиться нечего: тут нет ничего бесславного для Флота вообще.
У англичан, за которыми покамест морская слава, кораблекрушения почти ежегодны. В 1799 году, придя на Спихгедский рейд, мы любовались их 120 пушечным кораблем "Королевой Шарлоттой" (Queen Charlotte), только что "с иголочки". На нем вице-адмирал лорд Кейт отправился тогда в Средиземное море, и едва дошел до Ливорно, корабль взорвало на воздух. От чего бы вы думали?..
Сено лежало близ кухни и загоралось, ночью! Они, однако ж не потаили греха, все рассказали целому свету, как дело было. Тут узнали неимоверное присутствие духа первого лейтенанта (first lieutenant), который, до последней минуты распоряжался с полной энергией моряка, и не хотел оставить корабля, из любви к нему.
И подлинно, было во что влюбиться. Мы, тогда молодые, вчуже горевали, узнав об этом происшествии. Горесть наша тем была сильнее, что тут погиб и наш, незабвенный для товарищей, молодой, много обещавший моряк Куличкин, служивший волонтёром. Он мог бы съехать на берег, как сами англичане писали, и не съехал - Русский! Сказали бы, что в нем менее духа, нежели в англичанине, этой мысли он не хотел, он не должен был пережить; еще раз - Русский и моряк!
Подобного несчастья на нашем флоте не случалось, и, при нашей дисциплине и порядке быть не может. Правда, в 1800 году, в самой день Высочайшего смотра, при Красной горке, поутру, загорелся было у нас стопушечный корабль "Санкт" или как матросы называли "Сам" Николай; но от такой причины, которой, при тогдашнем неведении о теории возгораемости, простительно было не предупредить осторожности.
В шкиперских каютах, около самой крюйт-каморы, затлелась недавно выкрашенная олифой парусина, предназначенная на бортовые сетки. Корабль спасен догадливостью, проворством и неустрашимостью подшкипера. Имя его должно бы сохраниться в памяти моряков и в самой истории Флота; но, именно по молчаливости наших газет, оно лишено этой справедливости, и сам пример потерян для предостережения других.
Государь Павел I, столь долговременно готовившийся к своему царствованию, и до того бывший бездейственным только наблюдателем, взошел на престол, ему с восьми лет принадлежавший, с преобладающей идеей о необходимости истребить роскошь; положить конец злоупотреблениям вообще, и вельмож в особенности; и водворить повсюду строгой порядок с экономией.
Хотите ли изумлением увериться в отвращении Его от роскоши, взгляните в Оружейной палате на костюм Его, в котором Он короновался: увидите вещи заготовленные Комиссариатом для гвардейских солдат того времени. Вообще, для приведения в действие этой преобладающей идеи, взятые меры были скоры, решительны, сильны; потому то давно были обдуманы. Он выразились и на флоте, на который Государь обратил особенное внимание: Он был и остался его генерал-адмиралом.
Издан был тотчас новый "Морской Устав". Им переменены Флаги синий и красный. Вместо прежнего и нынешнего белого Флага в углу их помещен гюйс (на носу), как у англичан. Для сохранения кораблей, повелено желтую краску заменить светлым тиром.
Это придало кораблям необыкновенный для военных судов, и какой-то мрачный вид, который в торжественные дни только, и при парадах, несколько разъяснялся от алых, суконных, с белой бордюрой, шканц-клетней, каких ныне уже нет.
Для экономии в порохе, салют в Царские дни был отменен, и это много отняло у эффекта при "расвещении" кораблей Флагами. Перемена мундиров из лебедино-белых в темно-зеленые, как ворона крыло, усиливала мрачное впечатление, особливо в первый год; но вскоре привыкли, и нашли этот цвет и удобнейшим и приличнейшим.
С другой стороны, на корабли стало доходить все положенное по штату с совершенной точностью. Команды обратились к настоящей службе только. Барщине (дедовщине?) положен решительный конец, и навсегда.
Смеха достойная пестрота костюмов исчезла; ввелось точное соблюдение формы. Оригиналы вышли в отставку, и многие из молодых, за отличие по службе, и за привод рекрутских партий, повышены чинами. От этого все чины, которые прежде, какою-то жалости достойною гордостью, в частном обращении были совершенно разобщены, вдруг сблизились, что впрочем ни мало не повредило дисциплине.
Тут узнали, и часто твердили: Дружба дружбою, а служба службою.
В 1797 году, когда Государь, подняв штандарт на фрегате "Эммануил" Сам повел две дивизии белого и красного Флагов к Сескару, по соединении с дивизией синего Флага, пришедшей из Ревеля, явилось 47 вымпелов. Корабли были хорошо снабжены, и готовы к бою хоть сейчас.
До того, флот не бывал никогда в таком полном строю. В 1800 году явились три новые корабля и два фрегата, составившие Мальтийскую эскадру, и мы видели мальтийский флаг развевающимся в Кронштадте.
"Благодать" со 138 жерлами была величайшим кораблем Русского Флота, и вместе свидетельством неудобства подобного размера кораблей для нашего моря и портов. Впрочем, по краткости времени, не могло и произойти никакой важнейшей перемены ни в наружности кораблей, ни в сущности всего касающегося до благоустройства Флота.
Если дело пойдет на то, как и тогда проявлялась сила Русского духа в моряках; мы немножко приосанились. Вспомните, что этот несовершенный флот громил турок, и заревом при Чесме осветил будущую свою славу. Он дрался потом со шведами, в полтора раза сильнейшими, и остался победителем. А с какими средствами? С какими людьми?
Многие корабли в 1790 году комплектованы были ночными бродягами, нахватанными полицией в Санкт-Петербурге, и даже крепостными арестантами из Рогервика, такова была крайность того времени! Здесь кстати поместить анекдот не многим ныне известный.
Когда шведский флот угрожал нападением столице, Императрица Сама изволила посетить Кронштадт, и заметя капитана над портом Одинцова, который был истинный тип старых моряков того времени, спросила:
- А вы, какого мнения о шведском флоте?
- Ну, Матушка-Государыня! Я думаю напрасно беспокоиться; шведской флот, ей, ей, двух грошей не стоит!
Монархиня улыбнулась, и когда, после троекратного сражения, шведы были прогнаны, изволила прислать с нарочным Одинцову золотую табакерку, туго набитую червонцами, приказав сказать, что это те гроши, которых шведской флот не стоил.
При государе Павле Петровиче, когда в 1800 году объявлена была война англичанам, надобно было видеть, с каким духом, с каким нетерпением все моряки желали сразиться с гордыми "Джеками". Нас не страшило, что опытом знали их во всем превосходство.
Славный, и всеми любимый адмирал Александр Иванович Круз был еще жив. В поход "нести всевозможные паруса"; при нападении на неприятеля "спуститься на пистолетный выстрел"! - были его обыкновенные сигналы. Историограф Флота не ошибется, если припишет ему наименование "адмирала на пистолетный выстрел". С каким-то болезненным чувством смотрели мы все на последующие оборонительный меры, когда обнаружилось намерение не высылать Флота из портов, и выжидать нападения.
Переговоры П. В. Чичагова с лордом Нельсоном отвратили и последнее. Заключен мир. Военные не филантропы, и потому между моряками только и слышно было тогда: Ах! канальство, не удалось!
Хорошо кавалеристу гарцевать, когда конь во всех статьях лихой; сполагоря моряку служить и отличаться, когда надежный корабль или фрегат летает как птица, как "Паллада" - загляденье! С которой стороны ни посмотри - залюбуешься. А как в наше время бывало!
Капитан прикажет поставить последний стаксель, посмотрит, посмотрит, топнет с досады ногой о шканцы "Экая корова!" скажет, стиснув зубы, и уйдет в каюту. А прочность какая была! Чуть буря, полвахты у помп; все скрипит, все расходится, кницы лопаются, болты высовываются из гнёзд.
С такими кораблями пять лет, в военное время, несли службу в Немецком море с англичанами. Бывало весь корабль, чтобы, так сказать, не развалился, стянут найтовами, и, отливая воду во все помпы беспрестанно, все-таки держатся в крейсерстве до срока, тянутся за англичанами. Когда после того, чинились в доках, то их моряки не могли надивиться смелости Русских; уверяя, что за сто гиней не принудили бы их служить на таких кораблях.
В 1798 году, в сентябре, из Ревеля послана была небольшая эскадра в Англию с контр-адмиралом Карцовым. Едва вышла она из Категата, как ее застиг шторм и адмиральской корабль "Принц Густав" из пленённых у шведов, до того раскачало, что он погряз в хляби Немецкого моря.
По счастью, случился в виду корабль "Алексий", на котором спаслись адмирал и вся команда, только в чем были, прочее все погибло. При всех этих неудобствах, чуть корабль поисправнее, служили так, что англичане указывали пальцами. У них в это время был строгий вице-адмирал Онсло (Onslow); он бывало, рассердясь, на своих капитанов, говаривал им: There is an young captain of the young float; let you teach from him (Вот молодой капитан молодого Флота, учитесь у него). Эти слова относились к капитану "Ратвизана" П. В. Чичагову.
В настоящее время, когда в английском парламенте лорд Стюарт, надседаючись, кричит против России, взводя разные на нее небылицы, и подстрекая к войне, очень естественно склоняется мысль всякого наблюдателя политического мира к возможности разрыва с англичанами.
Досада берет, когда слышим, как незнающие дела, утверждают: Куда нашим с ними тягаться! Нет. Шансы англичан далеко не равны с нашими. Надо вспомнить, что у них при номинальной многочисленности кораблей, в действительной службе не более, сколько нужно для их многих инстанций, и они теперь только хлопочут, чтобы укомплектовать флот до 35 тысяч.
Если у нас рекруты на Флоте, то и у них 20 лет не было выстрела. Возгорись война, они ненавистным, насильственным своим прессом нахватают людей «с бору и с сосенки» кого ни попало, недовольных, непривычных к пушкам, ни к ружьям, и при том треть команды их кораблей составляют морские солдаты, которые, по собственному сознанию их капитанов, только что служат помехой в маневрах, и оттого называются ими empty bottles (пустые бутылки).
Напротив у нас экипажи кораблей составляют 45 тысяч самого дисциплинированного войска, в полном цвете мужества, с равным искусством владеющих ружьем и веревками, и, что того важнее, на корабле "в одну душу"!
С такими людьми, если наши примут абордажную методу войны англичанам вряд ли сдобровать. Когда бывали драки, драки кровопролитные, в Ширнесе и Чатаме, наши всегда их били, не смотря на превосходство числа. Положим, им и удастся пощипать нас; что за беда? Под Нарвой Русские были на голову разбиты, и это повело их к Полтаве, где Великий Гений России утвердил за нею победу.
Нас разобьют; никто не удивится: этого, дескать, и ждать было надо. Всеми известно, что англичане должны побеждать на море, и Наполеон в этом был уверен! Но, Боже сохрани, если удастся, при первой встрече их поколотить, морская слава их навсегда погибла!
Тогда пришибленного "Леопарда" все примутся щипать; таков уж закон природы; рад будет, если одной шкурой поплатится.
...Хотите узнать о Кронштадте "нашего" времени? Слушайте.
Мы узнали его, когда докладывали гранитный Кроншлот, и только что начали рыть "Итальянский пруд". Первый военный порт Российской империи в это время был в совершенном запущении. Что прочное осталось от гениального основателя с надписью: Дело являет, каков был труд, то только и держалось. Пушки с раковинами, на подгнивших станках, составляли оборону бастионов и куртин, едва держащихся от дряхлости. А гарнизон соответствовал вполне укреплениям.
Гарнизонный солдат того времени в таком же расстоянии, если не далее, стоял ниже последнего нынешнего рядового инвалидной команды, в каком этот от гренадера лейб-гвардии; поверьте без преувеличения. Что за костюм линяло-травяно-зеленый! Что за выправка! Что за амуниция! Ныне все это почли бы за самую едкую карикатуру на военное звание. Тогда, в насмешку, говорили, что выводя гарнизон в параде, офицеры командовали: Которые в лаптях в переднюю, а в отопках (т. е. в отоптанных уже в лаптях) в заднюю.
Все войска строились еще в две шеренги. Бедность была такова на всем, что даже копьеца у знамен были железные, как на простых пиках. И этого гарнизона, в самое время войны со шведами, было так мало, что кадеты Морского корпуса, который тогда помещался в здании, занимаемом нынешним штурманским полуэкипажем, выводимы были три раза на земляной вал, с ружьями без курков, для маскирования, чтоб издали могли быть приняты за войско!
Качаете головою, сомневаетесь, не верите? Снимаем образ со стены! Послушайте далее. У крепостных ворот, которые ведут на "косу", стоял часовой в будке, это была "избушка на курьих ножках" - как бы вы думали? лет пятнадцать бессменно! Он молол и продавал табак "Амафорской".
Тогда во все караулы ходили по-недельно. В субботу с вечера отдавалось от главного командира в приказе, кто куда назначался. От этого у моряков нашего времени осталась поговорка: А Прохору Лежневу быть по-прежнему.
Был когда-то мичман-шалун (потом, однако ж, контр-адмирал) которого в заключение каждого приказа оставляли таким образом на следующий караул. Можно легко вообразить, как соблюдалась служба при таком недельном квартировании на гауптвахте.
Полиция была столь слаба, что не проходило ночи без грабежа, и даже убийства. Ходили на ходулях так называемые "смертовки" и железными когтями обдирали прохожих. Около огненной, как тогда называли, машины проходу под вечер не было; и это почиталось как бы не отвратительным злом.
Государь Павел Петрович всему положил конец, как рукой сняло. Гарнизоны сравнялись с лучшими армейскими полками; у полиции откуда взялась бдительность.
Внутренность порта и города была не мощеная, и чуть дождь, грязь по колено. По отстройке Екатерининских казарм, когда от них провели открытые каналы, подобные прежним Василеостровским, к морю, для стока нечистот; то к "задним палам" без насморка, нельзя было приближаться... Не договариваем. Кстати объясниться.
"Задними палами" это место звалось по аналогии, а не от впалости. В Военной и Средней гаванях, в "задние палы" ставились суда, никуда уже негодные, предназначенные к сломке; и следовательно эта часть гаваней почиталась забросовой; такова точно была и та часть города.
Дряхлое состояние гаваней, и прегрязное города, долго бы еще существовали, если б не особенный случай.
В 1801 году, весною, по вскрытии рейда, юный Государь Александр дважды посетил Кронштадт. Возвращенные тогда из плена англичане, вооружая свои суда в Купеческой гавани, куда император приставал, по собственному побуждению раскидывались по реям и вантам, бросали вверх шляпы, и оглашали воздух громкими: Нага! hura! Alexander for ever!
О русских и говорить нечего: все сливалось в один истинный восторг. В этом триумфе Государь проходил от Купеческой гавани до адмиралтейства, и по осмотре доков и беседки, садясь в шлюпку у рундука Средней гавани, отплывал из Кронштадта, довольный всем, что видел и слышал.
В это самое время контр-адмирал П. В. Чичагов возвратился с благоприятным окончанием порученных ему переговоров с Нельсоном, и ему Высочайшим приказом повелено было состоять в свите Государя.
Слыша от окружавших Монарха как они были в Кронштадте, и как Государь был всем доволен, Павел Васильевич со свойственной ему улыбкой сказал: Попробовал бы Государь заглянуть туда, где сто лет ни одного Монарха нога не бывала. Он увидел бы совсем другое.
Это было пересказано Государю, и при первой встрече с Павлом Васильевичем, Император ему объявил, что в следующий раз, как вздумает ехать в Кронштадт, возьмет его с собой, и надеется увидеть все в настоящем виде. Так это и случилось.
Павел Васильевич привез Государя к средним воротам Военной гавани, где насилу дождались, что бы отворили бом; кое как взошли по гнилой лестнице на гавань, и когда Император пошел по гнилому мосту, Павел Васильевич на каждом шагу предостерегал Его: Не оступитесь, Государь!
Показав магазины военной гавани, бывшие в самом жалком положении, он повел Государя по брам-линии, мимо губернских казарм, запачканных, с бумажками вместо стекол; тут встретилась толпа матросов с засученными брюками, по колено в грязи. Они тащили деревянный брус.
- Что это значит? - спросил изумленный Монарх.
- Это люди в должности скотов, - отвечал Павел Васильевич, - положено до ста лошадей при адмиралтействе, а их нет и третьей доли, и эти обращены на собственное употребление.
Можно представить, какое это произвело впечатление и на юного монарха и на окружающих. Отсюда прошли к Екатерининским казармам чрез так называвшуюся "перемычку", и наконец, даже в "задние палы". Тут Государь просто ужаснулся. Рассмотрев таким образом оборотную сторону медали, а не ту, которую обыкновенно любят показывать. Император отъехал с неудовольствием, но с отличной благодарностью к контр-адмиралу Чичагову.
На другой же или на третий день, последовало Высочайшее повеление о составе комиссии на исправление Кронштадтского порта. Этим смелым и правдивым поступком контр-адмирал Чичагов проложил себе путь к званию Морского Министра. Министерство его тем уже составляет незабвенную эпоху в Истории Российского Флота, что с него все военные суда, без изъятия, начали обшивать медью.
Иркутск (7 октября 1836 г.)
#librapress
