На Хануку принято крутить волчок — дрейдл. На каждой грани волчка — буква, означающая начало слова. Аббревиатура дрейдла складывается в предложение: «Чудо великое было здесь». В декабре 2021 года, на третий день Хануки, чудо и правда произошло: Оксимирон спустя 6 лет выпустил третий альбом.
Задача, вставшая перед рэпером, иронично сформулирована голосом Моргенштерна во вступлении к треку «Грязь»: «Ты же в ответе за тех, кого приручил, правильно? Вот, не сдавай позиции». Голос чужого, этакого фаната-пошляка, знаком нам ещё с «Биполярочки». И хотя Окси смеётся ему в лицо, вряд ли он совсем не боится не оправдать хотя бы собственные ожидания. Иначе к чему борьба с внутренним цензором в «Колесе»?
Меня больше всего интересовало, с чем Мирон придёт после нескольких лет молчания. Вернуться абсолютно таким же было невозможно: шестилетний перерыв требует перемен. Изменить что-то, не изменив своему стилю, — задача, мягко говоря, не из лёгких. Не берусь судить, достаточно ли «флоу — пластид», но порассуждать о «новом стихе» на новом альбоме чувствую себя право имеющей.
Редкая птица распознает все отсылки в текстах Оксимирона.
В моём случае радость узнавания точно непропорциональна времени, которое ушло бы на гугл, если бы я отважилась осилить всю интертекстуальную мощь «Красоты и уродства». Страшно представить, сколько окон браузера придётся открыть, чтобы разгадать все имена и цитаты в треке «Окно в Париж». В общем, Окси по-прежнему демонстрирует навык ловчайшего рифмованного неймдроппинга. А я по-прежнему восхищаюсь, но не понимаю, зачем это нужно тексту, и продолжаю предпочитать те треки, где поэзии больше, чем аллюзий.
Мой любимый приём — разложение и переосмысление устойчивых выражений — на месте! Идеальный пример — текст «Африканских бус»: «Ты не вишенка на торте «Сказка», не нахваливай/ От сливок общества остались графские развалины» или «Вас прёт упрощение, а я усложняю всё/ И думал, что синти-поп — это цыганский священник». Такие штучки, рассеянные по всему альбому, — верный признак, что чувство языка Мирона всё ещё не подводит, новое в обыденном он нащупывает безошибочно.
Хочется, конечно, пошутить, что еврейская линия в «Красоте и уродстве» проходит красной нитью. «Читающий еврей, но не Матисьяху», пьяный хасид заявляет традиционное: «На следующий год в Иерусалиме», — дрейдл крутится, а «Лифт» — и вовсе звучит гимном еврейских сыновей, пытающихся влиться в маскулинный мир «славянских носов» и «пацанских азов». Мотив еврейской идентичности в поэтике Оксимирона не центральный, но вечный, как сами знаете кто.
А вот центральным мотивом альбома стал поиск идентичности вообще.
И здесь нас ждал неожиданный поворот, которого стоило дожидаться. В текстах появилось «мы». Не то «мы», которое «достигло смены парадигмы», не профессиональное содружество, уделывающее одновременно старую и новую школу рэпа, а то, что звучит во втором куплете «Дрейдла»: «Мы были заняты самокопанием/ Пока мир перекраивали частные военные компании». «Мы», объединённое общим культурным кодом и неприятием репрессивной политики.
Нельзя сказать, что политики у Оксимирона стало больше: раньше её, не считая, пожалуй, одного фита, просто не было. Наверное, яснее всего представление об этом «мы» даёт трек «Организация», вышедший перед альбомом.
Бесконечная рефлексия («самокопание никчемного клоуна») тоже сменила направление. Теперь лирический герой Оксимирона занят не раскопками обид и травм, а склеиванием себя:
Это не про меня, а для тех, кто рождается цельными.
А фрагменты меня с малых лет разлетаются в зеркале.
Вот бы в целый витраж их собрать, пусть играет оттенками,
А пока я лишь груда цветного стекла.
Весь альбом — поиск кусков, попытка «собраться».
В «Дрейдле» Оксимирон предлагает свою символическую трактовку волчка: «Четыре грани: Спец, Дитя, Хаос и Тень». Всё это лица лирического героя, это он — волчок, одиноко кружащийся на сцене стадиона. Образы, тянущие на архетипы, — те осколки, из которых должен собраться целый витраж.
Спец — рэпер, держащий под подошвой не меньше двух столиц (билеты на мартовские концерты разошлись так быстро, что мне придётся ехать в Москву, несмотря на обещанные три выступления в Петербурге).
Дитя — внутренний ребёнок, детский голос во вступлении к первому треку и в концовке последнего, еврейский мальчик из «Лифта», пытающийся примирить в себе материнское и отцовское начало.
Хаос — разрушение, причём прежде всего саморазрушение (об этом жёстче всего текст «Улёт», адресованный собственному телу).
Тень — самый настоящий архетип, подавляемая часть личности (одноименный трек под номером 21).
Красота и уродство — всё это намешано в альбоме, намешано в лирическом герое Мирона. Можно отрицать новый альбом или испытывать гнев из-за неоправдавшихся ожиданий.
Окси, как всегда, оказывается впереди. На этот раз — на стадии принятия.
