Юрий Каторин
После покорения двух крупнейших государств Средней Азии – Бухарского эмирата и Кокандского ханства – последней независимой страной в регионе оставалось Хивинское ханство. Российская империя не единожды пыталась сблизиться с Туркестаном. Однако все ее попытки натыкались на стойкую неприязнь туркестанской знати, которая решительно отказывалась от всех контактов с иноверцами. Кроме того, Хивинское ханство претендовало на власть в казахских степях, но киргизские и казахские племена предпочли добровольно перейти в подданство Российской империи, что способствовало еще большему обострению двусторонних отношений. Тайно поддержанные английским оружием, хивинцы продолжали нападать на торговые караваны русских купцов и разорять пограничные поселения. Если им удавалось миновать воинские заслоны, то хивинские нукеры грабили мирные села и гнали русских пленников в Коканд, на невольничьи рынки, а затем бесследно растворялись на просторах Азии. Если же такую банду удавалось перехватить казакам, то она беспощадно уничтожалась, что некоторые современные азиатские «историки» выставляют, как пример кровожадности русских. Увы, совсем отвадить работорговцев от этого промысла одними оборонительными мерами не получалось.
Туркестанский генерал-губернатор Константин Петрович фон Кауфман (1818–1882), обеспокоенный таким положением, постоянно писал рапорты в Санкт-Петербург, и добился, наконец, разрешения Александра II (1818–1881) силой оружия положить конец этим набегам. Эта операция осуществлялось силами четырех отрядов (по 2–5 тыс. каждый), выступивших в конце февраля и начале марта 1873 г. из Ташкента (генерал-лейтенант К.П. Кауфман), Оренбурга (наказной атаман Уральского казачьего войска генерал-майор Н.А. Веревкин), Мангышлака (полковник Н.П. Ломакин) и Красноводска (полковник В.И. Маркозов). Общей численностью экспедиционного корпуса – 12–13 тыс. человек, 56 орудий, 4600 лошадей и 20 000 верблюдов. Контрольным сроком сбора всех отрядов у Хивы назначалось 1 июня 1873 г. При этом Оренбургскому отряду нужно было преодолеть 1400 пустынных верст, кавказцам – более 800, туркестанцам – более 1000.
Переход по пустыне был очень тяжелым и психологически – солдаты не шутя верили, что здесь обитает черт. Необыкновенные размеры и странные формы, которые придавал местным предметам раскаленный воздух, и миражи убеждали их в этом, потому что кому же, как не черту, придет в голову смущать людей видом бегущих ручейков, осененных деревьями, которые так и манят укрыться под их тенью, или какому-то кустику придать вид огромного пирамидального тополя, а человеку – форму большой башни. Только пройдя не одну сотню верст, люди освоились с миражами и не бросались к ним, как прежде. Но, тем не менее, каждый мираж, изображавший такие соблазнительная вещи, как воду и деревья, тень которых даже отражается в воде так и манил к себе, ибо все это представлялось так естественно.
Отряд генерала Николая Александровича Веревкина (1820–1878), выступивший из Оренбурга и Орска в половине февраля месяца, в начале марта собрался в Эмбенском посту, отрядные же тяжести были доставлены туда лишь к концу марта. 26 марта (8 апреля), когда еще стоял глубокий снег, началось выдвижение отряда из Эмбенского поста. Следует добавить, что в его снаряжении большую роль сыграли жители Оренбурга, которые щедро жертвовали деньги и теплые вещи на военные нужды. Трудности первой части перехода были ужасны: холода доходили до –25°; войска подвергались сильнейшим метелям, о силе которых можно иметь понятие, только побывав в таких степях, где ветер, на расстоянии сотен верст, не встречает на своем пути ни малейшей преграды; нелегкою задачей было подвигаться вперед и в тихую погоду по снегу, доходившему иногда до фута (30 см) глубиною.
10 (22) мая Оренбургский отряд добрался до Амударьи, где подвергся атаке туркменских всадников, но с помощью картечи легко ее отбил. Оставив более 200 трупов, хивинцы бежали. 14 (26) мая авангард Оренбургского отряда соединился с Мангышлакским отрядом полковника Николая Павловича Ломакина (1830–1902). С 13 по 16 мая сводный отряд следовал вниз по правому берегу Амударьи, были взяты хивинские города Ходжейли, Мангит и другие. 20 мая (1 июня) генерал Веревкин вошел в покинутый хивинцами город Кунград.
23 мая (6 июня) обе колонны подошли к колодцам Бураган, где находилось большое киргизское кочевье, а в ближайших частях степи паслись огромные стада разного скота. Как писал один из участников похода: «Женщины-киргизки повылезали из своих кибиток и с великим изумлением и ужасом смотрели на невиданных пришельцев. Вначале они думали, что до зубов вооруженные русские станут попросту, без всякой платы, брать все что пожелают, не исключая и женщин, что по местным понятиям было бы совершенно естественно. Однако, обитателям ханства было объявлено, что если они будут спокойно сидеть по домам, то их никто не побеспокоит, что собственность их и жены будут неприкосновенны, а русские будут платить за продукты деньгами».
Когда киргизы убедились что бояться им нечего, то с истинно азиатской сметливостью стали вытягивать из русских всевозможную для себя выгоду. «Вскоре после этого многие из жителей понесли на бивак продавать лепешки, молоко, ячмень, рис, баранов и проч. За все это они требовали непомерную плату и непременно серебряными монетами, но после тяжких трудов и лишений, никто не отказывал себе в удовольствии насытиться такими вкусными блюдами, как плов с кишмишем на курдючьем сале, рисовая каша на молоке и проч.» Благо, перед походом всем выдали трехмесячное жалование. Такое добропорядочное поведение резко изменило отношение к войскам киргизов, особенно женщин. «Куда Урус идет?» – спрашивали у русских офицеров осмелевшие киргизки, – «зачем? Вас мало, Хивинцев много, они злые. Погибнете… вас перережут, возвращайтесь пока не поздно». Удалось ли офицерам уверить этих явно сочувствующих им женщин, что они победят хивинцев – мемуары умалчивают, но их слова выражали общее убеждение всего степного населения в непобедимости хивинских разбойников, много веков терроризирующих окрестные племена. Отдых был коротким, и уже 28 мая (11 июня) оба отряда расположились на позиции напротив Шах-Абадских ворот Хивы.
Туркестанскому отряду, выступившему из Джизака, тоже пришлось вынести всю тяжесть континентального климата. 12 (24) мая фон Кауфман вышел на Амударью, дал войскам отдых и продолжил марш, причем запасы перегрузили на лодки Аральской флотилии, а освободившихся верблюдов отправили в тыл для доставки дополнительных запасов продовольствия. В состав обоза входило от трех до четырех тысяч верблюдов, нанятых у киргизов по 12 руб. в месяц, с тем условием, что за каждого павшего дорогой верблюда будет заплачено по 50 руб. 17 (29) мая на левом берегу Амударьи появилось 5-тысячное хивинское войско. Однако, русские легко смогли отогнать их артиллерийским огнем, после чего начали переправу на понтонах, паромах и лодках флотилии у Шейх-Арыка. Ширина Амударьи в этом месте около 850 сажень (1,8 км); кроме того, приходилось переправляться вкось, а не прямо от одного берега до другого, вследствие чрезвычайной быстроты течения. Тем не менее, к вечеру 18 мая большая часть отряда форсировала реку. На следующий день Кауфман двинулся к городу. Вскоре туда же прибыли Оренбургский и Мангышлакский отряды, также прошедшие долгий и нелегкий путь.
Красноводскому отряду переход оказался не по силам, и он вынужден был вернуться, сослужив, однако, ту службу, что удержал своим движением наиболее воинственное из туркменских племен – текинцев. Как вспоминает, служивший на военной шхуне «Персиянин», лейтенант Спиридон Афанасьевич Гунаропуло (1837–1902): «Возвратился отряд в половине мая. Когда первые его ряды спускались с гор, пикетом, стоящим на посту, дано было знать об этом воинскому начальнику. Весть эта электрическим током разнеслась по Красноводску, и все выбежали удостовериться в справедливости этого слуха; глаза всех были обращены по одному направлению и пристально всматривались в черную движущуюся массу, медленно спускавшуюся к подножию Красноводских гор. Скоро невеселая действительность предстала пред глазами жителей: оборванные, истомленные солдаты едва передвигали ноги. Но что значили эти физические страдания отряда перед страданиями нравственными: люди эти полтора месяца тому назад, с таким нетерпением ожидавшие своего выступления, после того, как прошли уже более половины пути, когда уже им казалось, что они близки к тому, чтобы пожать плоды своего мучительного томления, должны были возвратиться, не достигнув своей цели». Почти все люди были больны, 3 из них умерли в пути, еще 29 человек – уже в госпитале. Из 457 кавалерийских коней пало 177, из 3614 верблюдов погибло более 2500.
Командовавший походом, полковник Генерального штаба Василий Иванович Маркозов (Маркозашвили; 1838–1908) был отстранен от командования и обвинен в катастрофе Красноводского отряда; вследствие этого отправлен в отставку. Но, после того как стали известны результаты разведки М.Д. Скобелевым колодцев в Каракумах, все обвинения с него были сняты, а 14 августа 1874 г. Маркозова вернули на службу.
При подготовке экспедиции фон Кауфман проявил себя и как грамотный военный инженер (окончил С-Петербургское инженерное училище). По его собственноручным чертежам еще с 1871 г. на Волге и верфи Аральской флотилии в Казалинске строились железные понтоны; один понтон составлялся из четырех ящиков, свинчивающихся винтами. Каждый ящик весил от 80 до 100 кг; таким образом, восемь человек были в состоянии легко поднять весь свинченный понтон и спустить его на воду. Сборка понтона занимала два часа. Паром, собранный из понтонов, поднимал 2 орудия и 16 человек. Понтоны, предназначенные для переправы через широкую Амударью, прозвали «кауфманками». А в походе ящики от них служили емкостями для водопоя верблюдов, лошадей и взятого на мясо, так называемого порционного скота. Напившись из кауфманок, верблюды несли их на себе дальше.
Как отмечают историки, армия в современном понимании этого слова в Хивинском ханстве отсутствовала: «Хивинцы не имеют постоянного войска, но в случае надобности узбеки и туркмены, составляющие у них собственно воинственное народонаселение, принимаются, по приказанию хана, за оружие. Дисциплины в таком соборном войске, разумеется, нет никакой, а вследствие того нет порядка и подчиненности…» Общая численность воинства, собираемого хивинским ханом, не превышала двенадцати тысяч человек. Когда русские войска дошли до противника, выяснилось, что хивинцы были совершенно не подготовлены к войне, и впали в панику. Позднее Хивинский хан объяснил, почему он не был готов к нападению с этой стороны: русские войска прошли по непроходимой дороге, известной под именем «смерть человеку» и «только дурак мог пойти таким путем». Действительно, почти на каждом привале и ночлеге приходилось рыть множество (до 35) колодцев в 2–4 сажени глубиною, и, таким образом, войска не знали отдыха. Такой тяжелый поход, конец которого пришелся уже на жаркое время года, каковы май и июнь месяцы, сопровождался, конечно, значительной убылью верблюдов и вьючных лошадей. Частые дневки для отдыха мало помогали в этом отношении.
При мангышлакском отряде следовал прусский военный агент, капитан Штум (V. Sztum;1836–1901). По возвращении в Пруссию, он в нескольких статьях, помещенных в «Северо-Германской Всеобщей Газете» описал все свои впечатления. Вот как он отзывается о безводном переходе отряда от Алана к Кунграду. «Этот переход, совершенный войсками в течение 3 дней по знойной, песчаной пустыне, при совершенном отсутствии воды, представляет собою быть может один из замечательнейших подвигов, когда либо совершенных пехотою с тех пор, как существуют армии. Переход от Алана до Кунграда навсегда останется в военной истории России одним из славных эпизодов деятельности не только кавказских войск, по и вообще всей русской армии, и в особенности беспримерно мужественной, выносливой и хорошо дисциплинированной русской пехоты».
Это отметил и американский журналист Януарис А. Мак-Гахан (Januarius Aloysius MacGahan; 1844—1878): «Дисциплина войск была превосходна. Хотя жажда доводила людей почти до безумия, ни один солдат до выдачи на то позволения не вышел из рядов, когда вышли к берегу Сардаба-Куль, маленького озера, неподалеку от реки. Генерал Кауфман говорил о своих солдатах чуть не со слезами на глазах. По его словам, никакой другой солдат в целом мире не вынес бы того чему русский солдат подвергся в этом походе. И я вполне разделяю его мнение на этот счет». По возвращении Мак-Гахан издал описание кампании под заглавием «Campaigning on the Oxus and the Fall of Khiva», выпущенные в 1874 г. в Лондоне и в 1875 г. в Москве. (рус. пер. в «Русском вестнике»; несколько изданий).
Зато следует заметить, что собственно штурма города так и не было. Русские не копали апрошей, как под Ак-Мечетью, не лезли на стены по лестницам, как под Ташкентом, и, даже, не воспользовались имевшимися в стенах проломами. Войско разбежалось по домам, а хан бежал в степь к туркменам-иомудам и победитель из опустевшего дворца Мухаммед-Рахима в качестве трофеев взял ханскую библиотеку и ханский трон (ныне находится в Московской Оружейной Палате). 28 мая (9 июня) пришло послание струсившего владыки, в котором он заявлял свою покорность, готовность сдаться на каких угодно условиях, и поручал себя великодушию генерала Кауфмана. Сам хан явился в лагерь русских войск с повинной 2 (14) июня, и при встрече с фон Кауфманом подполз к нему на животе, прося вернуть свои владения. Он принес присягу на верность царю, а при нем был учрежден совет из трех русских штаб-офицеров. Первым делом его было объявить, что отныне рабство уничтожено навсегда.
12 августа 1873 г. в пригородном Гандемианском саду с Сеид Мухаммад Рахим-Ханом (1845—1910) был подписан договор, согласно которому Хивинское ханство попадало в вассальную зависимость от Российской империи. Первым пунктом хан признавал себя «покорным слугой Императора Всероссийского». Согласно договору «пароходы и другие суда из России, как государственные, так и частные, могут свободно проходить по реке Аму-Дарья. А суда из Хивы и Бухары могли проходить только с разрешения высших русских властей в Средней Азии». Правобережная часть Амударьи отошла к России, а само ханство осталось на левом берегу реки. Территория, отошедшая к России, вошла в состав Амударьинского округа Туркестанского генерал-губернаторства. Наконец, Хивинское ханство обязано было в течение 20 лет покрыть все расходы, связанные с Хивинской военной кампанией – 2,2 млн. золотых рублей. Боевые потери русских войск составили 33 убитых (4 офицера и 29 нижних чинов) и 124 раненых (2 генерала, 18 офицеров и 104 нижних чина).
В Хиве было освобождено более 30 000 невольников в основном персов, но и несколько тысяч русских подданных. Если в самом городе это прошло быстро и спокойно, то некоторые кишлаки отказывались отдать рабов, работающих на полях. Однако, после того как русские войска, предварительно выгнав жителей, сожгли несколько «особо упертых» поселений, мнение остальных мгновенно изменилось. Происходили душераздирающие сцены. Многие люди, похищенные еще в детстве, не могли поверить, что освободители все-таки пришли. Женщины кидались на шею солдатам, рыдали, пытались расспрашивать о родных местах. Не обошлось и без эксцессов – по жалобам экс рабынь солдаты подняли на штыки нескольких визжащих, как свиньи на бойне, бывших хозяев. Впрочем, офицеры не дали принять этому процессу массовый характер, по мемуарам участника похода – «остановил солдат, хотя у самого рука тянулась к сабле».
Впрочем, это не помешало «прогрессивной общественности» поднять вселенский вой, обвинив Кауфмана в якобы устроенной массовой резне. Особенно преуспел «Русский мир» (Русский мир. 1875. 30 января, № 28; 31 января, № 29; 2 февраля, № 31; 4 февраля, № 33), где была опубликована огромная статья американского дипломата Юджина Скайлера (Eugene Schuyler; 1840—1890). Столь тяжкое обвинение, по сути дела – в военном преступлении, предполагало, что обвиняемый будет иметь возможность ответить по существу, но сам К.П. Кауфман публично оправдываться посчитал ниже своего достоинства. Исключением является его письмо к видному публицисту-славянофилу А.А. Кирееву (1833–1910) «Если бы я хотел резни, то она бы была». Письмо, где четко «расставлены все точки над i», хранится в Отделе рукописей Российской национальной библиотеки С-Петербурга (Ф. 349. А.А. Киреев и А.И. Новиков. Оп. 1. Д. 33. Л. 1-6.).
В походе на Хиву принимали участие сын военного министра, флигель-адъютант поручик Алексей Дмитриевич Милютин (1845–1904), Великий князь Николай Константинович (1850–1918) и принц Евгений Лейхтенбергский (1847–1901). Участие столь высокопоставленных лиц обеспечило этой экспедиции широкую прессу и благосклонное внимание государя.
22 июля 1873 г. была учреждена специальная награда – «За хивинский поход». Этой медалью были награждены все участники похода от высшего командования до нестроевых нижних чинов из состава Туркестанского, Оренбургского, Мангышлакского, Красноводского отрядов и Аральской флотилии. Кроме военных чинов эти награды получали также священники, медики, гражданские чиновники различных ведомств, прикомандированные к этим отрядам, а также волонтеры и даже местные джигиты, находившиеся в действующих войсках как проводники и разведчики. Последние, получив не только неплохое денежное вознаграждение, но еще и с награды за хорошую службу, конечно, разнесли по всей Азии убеждение в выгодности помощи русским войскам. Повелением от 23 апреля 1874 г. медали разрешили выдавать вольнонаемной прислуге из отставных нижних чинов, а также лицам всех сословий, оказавшим в походе какие-либо услуги. Медаль сделана из серебра, вес 14 грамм. Лента медали комбинированная Георгиевско-Владимирская. Носить ее следовало на груди. На Санкт-Петербургском монетном дворе за период 1873–1874 гг. было отчеканено 14 950 таких медалей.
Следствием этого похода стало то, что набеги хивинцев на русские поселения, киргизские и казахские стойбища полностью прекратились. Генерал фон Кауфман был награжден орденом Св. Георгия 2-й степени (№ 105 по кавалерским спискам) и получил Алмазные знаки к ордену Св. Александра Невского, а в 1874 г. был произведен в инженер-генералы. Генерал-майор Веревкин был награжден орденами Св. Владимира 2-й степени, а 22 июля 1873 г. Св. Георгия 3-й степени (№ 529 по кавалерским спискам). Командовавший Мангышлакским отрядом, полковник Ломакин за отличие получил чин генерал-майора (старшинство от 22 июля 1873 г.), золотую саблю с надписью «за храбрость» и был награжден орденами: Св. Владимира 3-й степени с мечами; германским Красного Орла 2-й степени с мечами и звездой; персидским Льва и Солнца 1-й степени.
См. также:
Взятие русскими войсками кокандской крепости Ак-Мечеть
Интереснейший эпизод биографии Тараса Шевченко, о котором предпочитают умалчивать
Шведский «секрет» джунгарской артиллерии
Путеводитель по каналу «Кот-учёный». 2019-2020
#история #россия #азия #военная история #походы #дипломатия