Через полгода Сережа объявил, что приехал в отпуск из самого Питера. Приехал навестить родителей. И буквально мечтает видеть Маргариту в любое удобное время.
Маргарита родителей Сережи помнила довольно смутно. По ее туманным воспоминаниям, папа Сережи крепко закладывал за свой воротник, а мама была этим не совсем довольна. Из каких-то глубин сознания перед Хылкиной возникла картина. Вот папа Сережи - златокудрый и громогласный - пытается вырваться из дома, а Сережа забирает у него ботинки и прячет их в детской. Папа Сережи весело хохочет, пытаясь отыскать обувку, но потом отчего-то засыпает прямо на полу в прихожей.
Подумав, Хылкина предложила Сереже встретиться в центре у памятника родоначальника русского социализма А. И. Герцена. Вечером, сразу после работы.
… У памятника орали какие-то школьники и кормили голубей два деда. Хылкина на всякий случай повнимательнее присмотрелась к дедам. Мало ли - все же они давно не виделись. И вдруг Сережу серьезно потрепала жизнь. С облегчением поняв, что ни один из пенсионеров к Сереже не имеет отношения, Хылкина стала прогуливаться по площади у памятника, бросая взгляды на идущих навстречу людей.
Иногда ей казалось, что вот он, первая любовь, спешит навстречу - солидный мужчина с милой лысиной. Когда предполагаемый “Сережа” проходил мимо, Хылкина радовалась в душе: ее Сережа, наверняка, гораздо красивее, выше и импозантнее.
Через сорок минут ожидания Хылкина начала подмерзать и немного тревожиться. Как бы в ответ на ее мысленную тревогу Сережа написал сообщение: “Трамвай сломался. Жди”. Хылкина поежилась и огляделась в поисках места для временного укрытия. Рядом с Герценым были только бар “Вдрова” и городской шахматный клуб. Когда Маргарита, утирая фиолетовый от холода нос, уже всерьез склонялась к посещению “Вдрова”, кто-то подошел к ней со спины и тихо постучал по плечу.
Маргарита обернулась. Напротив стоял озябший мужик в тренировочных штанах и шапке-петушке с надписью “Спорт”. В руках у него была сетчатая авоська. Он радостно улыбался Хылкиной и суетливо переступал с ноги на ногу. В авоське позвякивали бутылки. Мужик дыхнул свежим перегаром и подмигнул ей как старой знакомой. Марго прищурилась и стала подслеповато вглядываться в черты лица незнакомого мужика. Она пыталась высмотреть возможного Сережу в этом звенящем ханурике. Но образ Сережи никак не вырисовывался за мутноватыми глазами и щербатой улыбкой незнакомца.
- Слышьте, дама, дайте позвонить. Позвонить, грю, дай, - сказал ханурик неожиданно высоким голосом, - сама набирай, раз боишься, что сопру телефон этот твой, девять, сто, пятьдесят…
Мужик с авоськой оказался женщиной. Женщина деловито диктовала номер и топала ногами - замерзла. Хылкина отвернулась от нее и выдохнула с большим облегчением: не Сережа. И пошла подальше.
- Жила, - прокричала ей вслед тетка, - кукушка очкастая!
Хылкина прибавила скорости и чуть не сбила с ног небольшого мужчину, внезапно выпрыгнувшего с озабоченным лицом из-за памятника А. И. Герцену. Мужчина по инерции отскочил от статной и совсем не хрупкой Маргариты. В прыжке он покрепче перехватил рукой пакет из магазина “Пятерочка”. Хылкина извинилась и хотела уже отвернуться от прыгуна. Но тут что-то до боли знакомое мелькнуло в чертах лица прыгучего. Маргарита присмотрелась внимательнее. Это был, конечно же, он - Сергей. За чертами вот этого взрослого мужика в лохматой шапке (Маргарита уже была знакома с этим головным убором по фотографии) угадывался прежний Сережа: его мечтательные и теплые глаза совсем не изменились.
- Привет, Сережа, - улыбнулась Марго и приложила к носу ладонь. Нос замерз окончательно. Маргарита представила свой большой покрасневший нос и смутилась. Помимо носа Хылкина смутилась и своего роста - Сергей был ей где-то по грудь. И даже чуть ниже.
А вот Сережа Хылкину не узнал совсем. Высокая дама в очках никак не вязалась с образом тощей стриженой девочки с Кирпичного. Сначала Сережа вообще испугался эту даму - ее габаритов, агрессивной окраски носа и строгих очков в массивной оправе.
А потом узнал и расплылся в милой улыбке.
И сунул в руки Хылкниной невесть откуда взявшуюся розу. Эта роза, как выяснилось, гнездилась у него в пакете.
- В бар или на шахматы? - уточнила Хылкина. И хихикнула - представила себя, окоченевшую на февральском ветру, с розой в руке, и растерянного маленького Сережу, рысцой бегущих в “Вдрова” на обогрев.
И плечом к плечу они бодро зашагали по улице. Озябшая Хылкина шла быстро, запрятав руки глубоко в карманы. Роза в пакете болтала поникшей головой в такт ее размашистым шагам. Сережа трусил рядом. Периодически он потряхивал головой из стороны в сторону, как щенок, пригревший ушного клеща.
В баре Хылкина с Сережей заняли столик в углу зала. Она не совсем понимала о чем же ей беседовать с этим мужчиной, немного похожим на Сережу из прошлой жизни. И чего приперлась?! Сережа тоже почему-то молчал, иногда кидая на Хылкину взгляды, которые она никак не могла объяснить себе.
Для ясности и сугрева Хылкина решила слегка намахнуть. И заказала себе коктейль с красивым названием “Лонг Айленд”. Через тридцать минут она позволила себе уже второй “Лонг Айленд”. Сережа продолжал молчать, изредка вздыхая и кося глазом на Маргариту. Выдающийся нос Хылкиной наконец отогрелся, размяк и начал стыдно хлюпать.
Марго потревожилась - не спешит ли куда Сергей, не скучает ли он в ее обществе, и что в конце концов с ним происходит. Сергей в ответ вздохнул особенно тяжело и пояснил, что не одобряет сильно пьющих женщин с того самого момента, как завязал с алкоголем сам. Хылкина не считала себя “сильно пьющей женщиной” и немного оскорбилась. Она решила, что вот сейчас допьет свой второй коктейль и поедет домой. И будет переживать неудачную встречу с другом детства. И что вовсе незачем встречаться с этими любовями первыми. Был светлый образ кудрявого Сережи, а сейчас будет образ непонятного мужчины с грустной розой из пакета.
Тут Сергей вдруг громко прокашлялся и заговорил.
- Знаете, Маргарита, я ведь так надеялся на эту нашу встречу. Готовился, ждал. Возлагал на нее много надежд. Понимаете, Маргарита, Лидия, ваша сестра - она ведь выдающаяся женщина. Я ведь всю свою жизнь искал Лидию в окружающих женщинах. Вы знаете, я ведь с самого детского сада в нее влюблен был. Я ведь, как волк, один раз и на всю жизнь, понимаете? Как волк! Женщины остальные, знаете, они до Лиды очень не дотягивают, понимаете? Я всегда всех с Лидой сравнивал, всю жизнь. И сравнение это не в пользу этих чужих женщин всегда было. И супруга моя, бывшая супруга, она тоже - серьезно не дотягивала. Я ведь женился очень рано, да. Женился на женщине, которую тоже звали Лида. Но это я очень зря сделал. Эта женщина всегда была мне чужой. Я вздрагивал по утрам, когда просыпался - какая-то чужая, посторонняя женщина на соседней подушке, зачем она тут... Двадцать лет с чужим человеком. Представляете, как я страдал? Иду, бывало с работы, и борюсь с одним желанием - под трамвай броситься. И не видеть эту незнакомую женщину в своем доме. Вы знаете, Рита, она ведь и ребенка против меня настроила. Ребенок, дочка наша, с рождения меня ни во что не ставит. Только денег ждет. А чтоб обнять папку или чая налить - так это нет, это отстаньте. Чужие, холодные, равнодушные люди. Бывшая-то моя, майором полиции карьеру закончила, понимаете? Закончила и на пенсию пошла. Надоело мне, говорит, работать. Хочу, говорит, на шею к тебе, муж Сережа. И засела дома. Вы можете себе представить? Двадцать четыре часа в сутки с чужим человеком в одной комнате? Почему двадцать четыре? Так я не работаю пока. Здоровье мое серьезно подкошено тяжелым психологическим климатом дома. Бесконечные мигрени, гастриты, аллергические сыпи и даже, только представьте, панические атаки. Иногда весь букет обрушивается на меня разом. Кто меня с таким набором болячек трудоустроит? Понятно, что никому я не нужен теперь. И ведьма моя, Лидка, тоже поматросила меня и выбросила, как ненужную вещь. Пока работал, а я работал, много, я ведь даже заместителем директора по АХЧ работал, представляете степень ответственности? Вот тогда я и был нужен, а как заболел - так и все. Полное отлучение. От холодильника, тела и жизни семьи. Вы меня понимаете, Маргарита?
Сергей пронзительно посмотрел на нос Хылкиной повлажневшими глазами. Маргарита особенно отчетливо швыркнула, покраснела, отпила “Лонг Айленда” и с готовностью закивала головой. Коктейль уже ударил ей в голову, Сережа не казался чужим и непонятным, наоборот, ей стало жаль его, такого одинокого и несчастного.
- Я, признаюсь, пока еще женат на ведьме своей. Официально. Но! Это фикция, Маргарита. Лидка уже на развод подала, так что это вопрос времени. Так Лиде вашей и передайте - вопрос времени. Я ведь с ней, Лидией, встретиться хотел. Но она занята оказалась, тогда я вас, Маргарита, позвал. Как будущего родственника и члена семьи, так сказать. Связи налаживать и крепить, - произнес Сергей решительно и отхлебнул из бокала Хылкиной немного “Лонг Айленда”.
Хылкина слушала Сережу и искренне его жалела. Сережа заказал себе коньяка, а потом еще и еще коньяка. Беседа полилась гладко и душевно.
“Трагедия маленького человека”, - думала Маргарита о Сережиной жизненной ситуации. Про свою первую любовь она и думать забыла. Какая любовь, когда тут настоящая взрослая драма разворачивается.
Через два часа Хылкина поняла, что ей определенно пора домой. Было одиннадцать часов вечера, а завтра ей предстояло идти на любимую работу. Третий “Лонг Айленд” был даже уже лишним, а Сережа, притомившись рассказывать вприкуску с коньяком о своем печальном житье, устраивался заснуть сидя. Хылкина позвала официанта и попросила счет. Сережа расслабленно клевал носом. Маргарита удивилась сумме принесенного счета (четверть месячного оклада!). Сергей прекратил клевать носом и, сладко всхлипнув, как сентиментальная пенсионерка, признался, что денег у него с собой нет, не дает ему денег Лидка, жена подколодная, всю жизнь ему испоганила…Хрю…
На прощание Сережа поцеловал Хылкину в пуговицу пальто и отдал ей картонную папку с рекламой какого-то лекарственного препарата для лечения ревматизма. Папка, как выяснилось, все это время хранилась у него за ремнем брюк, надежно прикрытая свитером.
- Для Лидуси, - шепнул Сережа загадочным голосом и загрузился в подошедшее такси.
Дома Хылкина посмотрела содержимое ревматической папки. К ее удивлению, там обнаружились скрепленные скоросшивателем листы бумаги, с рисунками и текстами стихов, написанными крупным детским почерком. Маргарита прочитала самое первое, под названием "К Лиде К.":
ПатИфон нам играл тот вальс,
Помнишь, Лида моя, этот день?
Мы любили друг друга всласть
Ты мне нежно сказала: “раздень”...
Отчего-то ей стало невыносимо смешно. “ПатИфон”. Она представила, как Сережа Сопля энергично крутит ручку патефона. От слишком энергичных действий у него тоже “растаял” нос, как у Хылкиной в баре, и Сережа пытается незаметно втянуть сопли и сохранить романтический вид. А неприступная Лидка с пионерским горном в руках , борясь с подступающим лошадиным ржанием, просит Соплю “раздень…”.
... Уже засыпая, Хылкина подумала, что нет, не нужно никаких первых любовей тащить во взрослую жизнь! Нет и нет. Все эти платонические теплые чувства должны оставаться такими же чистыми и прекрасными, как тогда, в детстве. Чтобы было что вспомнить изредка украдкой и ностальгически вздохнуть.
