Несколько дней Нурбану не ходила, а летала. Настолько ее воодушевила общение с хасеки Хюррем-султан в хамам. На какой-то момент она себя даже почувствовала равной великой госпоже и немного загордилась. Девушки, завидев ее, завистливо вздыхали. Это придавало еще больше сил.
Однако Берку-хатун, как в таком тельце может вмещаться столько злобы, резко опустила на землю, сообщив, что шехзаде Селим в ближайшее время должен будет отправляться в санджак, а вот кто с ним поедет, султанша еще не определилась.
Услышав подобное, девушка вздрогнула, словно от удара плеткой, той самой, которой их так часто обхаживали евнухи-надзиратели. Страх вновь вернулся и крепко вцепился в горло. В довершении всех бед ее служанки вдруг взяли за привычку по вечерам плакать и высказывать опасения, что хатун, и, соответственно их, могут не взять в санджак и тогда им путь только в Старый дворец.
Особенно причитала Туана, к тому же она постоянно повторяла, что лучше ей было умереть, когда плыла с госпожой на корабле в Стамбул. Слушать это было невыносимо и выведенная из себя Нурбану пригрозила отрезать им языки. Угроза помогла и девушки притихли.
По утрам Нурбану внимательно рассматривала себя в зеркало и задавалась вопросом:
— Неужто такую красоту, — а в том, что она была красива, сомнений не имелось, — принц не возьмет с собой?
Ответа, естественно, не находилось, да его, в принципе, быть не могло. Ведь отбор девушек для гарема шехзаде делала сама Хюррем-султан, о чем знали все. Именно она выбирала тех, кто по ее мнению наиболее подходил сыну. Кстати, порой, красота не являлась основным критерием. Госпожа Босфора предпочитала ум, трудолюбие и, как не удивительно, доброту. Последнее качество души девушкам было довольно сложно сохранить. Жизнь в гареме, где требовалось уцелеть, делала их жестокими, расчетливыми и равнодушным к бедам других...
Правда, в случае с младшим наследником Баязидом все шло не по плану. Рабыни судачили — юноша все делает по-своему и это порой очень огорчает госпожу. Особенно она расстраивалась, когда узнавала о тесном общении сына с ненавистной ей соперницей Махидевран. Венецианку поведение принца сильно удивляло. К чему себя так вести? Ведь ясное дело — мать не пожелает зла своему сыну. Неужели он думает, что мачеха станет на его стороне? Глупый! Тут и младенцу понятно — ей будет важнее своя кровиночка!
Девушка прекрасно помнила, как в санджак отправляли старшего шехзаде Мехмеда, которого все в гареме считали будущим правителем. Сын Махидевран-султан, в гареме Топкапы почему-то особенно в расчет не брался. Все знали, этот красавец, пусть любим у янычар и в народе, давно уже не оправдывает надежд великого султана. Шехзаде Мустафа кичлив, амбициозен и очень любит делать все поперек воли отца, чем довольно часто вызывает его недовольство.
Девушки шептались — хасеки очень недовольна его тратами. С тем, что на содержание его двора уходит много средств, она еще терпеливо сносила. Но вот с тем, что принц отсыпает янычарам золотые акче, не считая, смириться никак не могла… Кроме того, ей не нравились безумные траты его родительницы. Все знали — госпожа терпит подобное расточительство до поры до времени и с интересом ожидали бури.
Гарем разделился на две части. Одни говорили:
— Мехмед слишком молод, чтобы править грамотно. Мустафа его все равно казнит.
Другие твердили:
— С такой матушкой, как Хюррем-султан, грех будет руководить санджаком плохо.
Лично Нурбану предпочитала молчать. К чему язык тянуть? Неизвестно, как дело повернется. Принцы между собой разберутся, в конце концов, мамы придут на помощь, а ей тут жить… Опять же, султан, да продлит Аллах его годы, еще жив и умирать не собирается. Так что лучше оставаться в стороне от этих споров. Вон как евнухи скользят и прислушиваются к этим разговорам. Наверняка, потом спешат с докладами хасеки да еще и приврут по пути.
Принца Мехмеда, который в глазах многих являлся эталоном красоты и мужества, собирали долго и обстоятельно. Самое удивительное, что до последнего никто не ведал, кто из девушек окажется в его гареме. А самое главное, никто даже не предполагал, в какой санджак отправят шехзаде. Маниса, находящаяся у южных границ рядом с Измиром и которую считали главным санджаком страны, была уже занята старшим сыном султана от другой наложницы. Так что Мехмеду туда путь заказан.
Кстати, Нурбану была очень удивлена, когда узнала, что эта область находится довольно далеко от столицы - почти 300 км! Дальше от центра страны располагалась только Амасья – 570 км. Она никак не могла понять, почему именно Маниса считается «шахзаде санджагы». Лишь гораздо позже, девушка разгадала загадку. Ведь Маниса – не окраина в том понимании слова, как всем было привычно.
Это прежде всего укрепленный форпост для контроля «иноземных» каравелл и фрегатов в Эгейском море, своего рода ворота Османов, которые требовалось охранять и беречь. Потому-то именно туда отправляли принца, которому потом предстояло занять трон. Именно там он должен был оттачиваться свое мастерство будущего правителя и администратора, и что важно — охранять эти морские ворота.
Публикация по теме: Страх Нурбану-султан. Часть 15
Начало по ссылке
Продолжение по ссылке.
