Прошёл ещё год, в трудах и заботах сельских время летит незаметно. Однажды летом, вернувшись из Каменска, Фёдор Николаевич заявил:
– Готовь, мать, приданое для дочери!
– Как… приданое? Мала она для замужества, шестнадцати ещё нет, – растерялась Варвара.
– Ничего не мала! Кланьку вон уж выдали, и нашей пора. Сама ведь не отпустила Нюроньку учиться! Как Дарья настаивала! Да что теперь об этом толковать! – махнул он рукой. – Пусть замуж идёт. Я уже Орлову слово дал!
Начало повести здесь
Варвара боязливо взглянула на мужа и обижено поджала губы, в таком тоне он с ней никогда не разговаривал.
– Конечно, не родная она тебе, вот и хочешь поскорее столкнуть в работники к Орловым…
– А то она у тебя мало работает! Не говори, чего не следует! Сама знаешь, пуще других детей её люблю! Слово, говорю, дал! Жди сватов на неделе! Если Орлов негож, то не знаю какого вам с дочерью ещё жениха надо! – и Фёдор Николаевич вышел, резко захлопнув за собой дверь.
Варвара, в сердцах, загремела чугунками.
Нюра сидела за кроснами не шелохнувшись, румянец покрыл её лицо. Значит, за Петра сватать будут! – обрадовалась девушка. Сердце забилось с такой силой, что готово было вырваться из груди. За этот год она видела Петра лишь издали несколько раз, и он не обращал на неё никакого внимания. Поделиться радостью было не с кем, подружка вышла замуж за весёлого гармониста, с которым уехала жить в Каменск, и девушка теперь доверяла свои думы только узорам на рушниках и рубашках.
***
Свадьбу сыграли на Покров, тихо, без особого блеска и показного шика. Молодых сразу поселили отдельно в небольшом домишке, стоящем в отдалении от усадьбы Орловых. В селе поговаривали, мол, чего было ожидать от Орлова – богач! Вот и не захотел сироту пускать в дом. Однако у свёкра были свои планы на этот счёт.
Нюра не обманула его надежд и к концу следующего лета подарила внука-богатыря Павлушу, названного в честь деда. Она поспевала и за ребёнком ухаживать, как положено, и хозяйство вести достойно. Мальчик рос здоровым и смышлёным. Каждую свободную минуту Павел Петрович старался проводить с внуком. Слушая доносившееся из дома пение счастливой Нюры, он отдыхал душой.
Добрая девка досталась Петру! Ой, добрая! Не ошибся я всё-таки, и меж собой у молодых вроде ладится, рассуждал он, щекоча бородой внука. При любом удобном случае Орлов старался чем-то одарить любимую сноху – то серьги из города привезёт, то отрез на платье.
Однако не всё было так в молодой семье, как виделось отцу. Пётр покорился его воле, женившись на Нюре, следуя общему правилу: стерпится – слюбится. Он видел и чувствовал, что она любит его и сам старался полюбить, но сердце принадлежало другой – дочери местной активистки Марфы Пироговой, той самой Наталье, которую в его присутствии когда-то оскорбила подружка Нюры. В Наталье не было жизнерадостности Анны, всегда весёлой, порою даже озорной, а главное, так трепетно и нежно его любящей, но сердцу не прикажешь. Встретив случайно на улице Наталью, он приходил домой в подавленном состоянии, ничего не было мило: ни чистый и ухоженный дом, ни щебечущий птенчик Павлуша, ни жена. Он молча ужинал, ложился в постель и отворачивался к стене. Нюра ничего не замечала, оправдывая состояние угрюмого мужа усталостью. Она жила в волшебном, ею придуманном мире, была счастлива, пьяна своей любовью и не хотела отрезвляться.
Павлуше шёл уже четвёртый год, когда страна приняла курс на коллективизацию. Павел Петрович становился мрачнее день ото дня. Однажды он усадил молодых супругов напротив себя и объявил:
– Имущество и скот я решил передать колхозу, всё равно отнимут. Времена нынче смутные, мы с матерью уезжаем, а вы тут пока жить станете. Вас не тронут, надеюсь единственную корову не уведут.
– Как же мы одни, тятенька? – робко спросил Пётр, не поднимая взгляда на отца, поглаживая русую головку сына. Немного растерянная, Нюра сидела рядом, но, в отличие от мужа, смотрела на свёкра спокойно и прямо. Орлов не отреагировал на вопрос сына, а обратился к невестке:
– Так надо, Анна! – произнёс он с нажимом. – Может, ещё переменится власть, и заживём по-старому. А пока терпи, дочка… – потеплела интонация его голоса на последней фразе.
Сами собой навернулись слёзы, ему жаль было оставлять своего никчемного, не приспособленного к жизни парня, внука и эту остроглазую, умную и старательную молодую женщину, но и лишаться нажитого состояния он также не был намерен. Он подошёл к сыну и обнял его, затем подхватил на руки Павлушу и крепко прижал его к своей груди, прощаясь, но глубоко в душе надеясь скоро вернуться, затем привлёк к себе Анну:
– Надейся, дочка! Веры не теряй!
Время действительно было смутное и неопределённое. НЭП доживал последние дни, полным ходом уже шло закручивание гаек. Колхозы то создавались, то разваливались, то вновь создавались. Насильственное нарушение многовекового уклада жизни вызывало протест. На Украине, Кубани, Кавказе, Урале, в Сибири и других регионах вспыхивали массовые крестьянские волнения и мятежи.
Обладая аналитическим умом, будучи человеком деловым и достаточно образованным, вращаясь в городе в различных кругах, Павел Петрович отчетливо представлял действительное положение дел в стране.
Следом за Орловым и отчим Анны, Фёдор Николаевич, с семьёй покинул село и отправился на жительство в Каменск, где обосновались его старшие сыновья.
Здравомыслящие люди, понимая, что адская машина уже круто повернула их жизнь, уезжали с насиженных, намоленных веками мест, спасая себя и близких. Уезжали в неизвестность, в города, на стройки, бросая хозяйство, в которое было вложено неимоверное количество пота и сил – «самораскулачиваясь», и это было правильным выбором, поскольку крестьянство ожидали небывалые по жестокости времена.
VI
С отъездом отца, Пётр почувствовал свободу и стал довольно часто возвращаться домой ближе к полуночи, но Анна не замечала перемен в поведении мужа, она ждала второго ребёнка. Мысли и чаяния молодой женщины были заняты только домом, шалуном Павлушей и предстоящими родами. Жарким, звенящим летом 1930 года родилась дочь Лизонька.
Двадцатилетняя мать двоих детей пребывала в благом расположении духа, не смотря на то, что жизнь с каждым днём становилась трудней. Давно закончились продовольственные запасы, оставленные свёкром, а безучастного мужа не интересовало, из чего она готовит еду, нехитрый, но горячий обед всегда ждал его в русской печи. Анна не озадачивала мужа по этому поводу, а сама старалась найти выход из положения. Она потихоньку уносила свои вещи и украшения, когда-то подаренные отчимом и свёкром, в соседнюю деревню своей крёстной Агриппине для обмена на продукты, или, усыпив Лизоньку, и строго настрого наказав сыну не выходить из дома, бежала в лес по грибы и ягоды. Картошка есть, другие овощи тоже, хлеб, молочко – проживём! Все так живут – рассуждала она, напевая.
В народе ходит молва, что постоянно поют только злосчастные люди. То ли правда это, то ли нет, но морозной январской ночью несчастье громко постучалось в её дверь.
– Открывайте! – раздался требовательный, чужой голос.
– Петя, кто это? – вскочила Анна, зажгла лампу и бросилась успокаивать расплакавшихся детей.
– За нами, Нюра, пришли, за нами… – глухо ответил муж и откинул дверной крючок.
В соседних сёлах уже начались аресты, и даже расстрелы непокорных, вот наступил и их черёд – пришла большая беда.
– Выходи во двор! И баба пусть выходит! Да шевелись, чего рот раззявил, вражина! – на пороге стоял незнакомый мужчина в кожаной тужурке с накинутым сверху овчинным тулупом. Дом, как и душа, сразу наполнился леденящим холодом.
Пётр ступил в пимы стоящие у порога:
– Пойдём, Нюра.
– А дети? Дети… Петруша…
– Оставь! – не оборачиваясь, сказал он и вышел.
Анна набросила на плечи шаль и выбежала следом, сердце разрывал плач Лизоньки и крик Павлуши:
– Мама… ты куда? Мама… страшно…
Двор был заполнен людьми, их лица сливались в одно – чужое, уродливое и озлобленное. Из толпы вышла Марфа Пирогова, встала рядом с уполномоченным и прокричала:
– Решением общего собрания за связь с кулаками, закапывание хлеба, эксплуатацию бедноты, раскулачить и выслать за пределы Каменского округа…
Слова не укладывались в сознании. Ложь, какая чудовищная ложь… – стучало в мозгу у Анны. Детский плач, доносившийся из избы, усиливал чувство беззащитности перед внезапно нагрянувшей лютой бедой. Земля стала уходить из-под ног, двор и люди закружились в едином сумасшедшем вихре, она покачнулась, но Пётр подхватил её.
– Пойдём, Нюра, у нас только один час на сборы. – Но она его не понимала. – Дети… Нюра, дети одни! – наконец дошли до сознания слова мужа.
Она сорвалась с места и, под улюлюканье, хохот и свист злорадствующей толпы, вбежала в дом. За ней ввалились чужие люди и продолжили опись имущества, начатую во дворе: «Дом пятистенок – 1, амбар – 1, баня – 1, погреб – 1, лошадь рабочая – 1, корова дойная – 1, телёнок – 1, куриц – 5, телега – 1, дровни – 1, борон – 3, хомутов – 1, дуг – 2, плуг – 1, пшеницы – 5 пудов, льняного семя – 1 пуд, мука пшеничная – полпуда, верёвок – 3, кадок – 5, литовок – 2, дров – 2 сажени, пологов – 2, самоваров – 1, чайных чашек – 4, ложек – 6, вилок – 6, тарелок – 4, блюдьев – 2, горшков – 2, корчаг – 3, умывальник – 1, кровать железная – 2, зыбка плетёная – 1, постели – 2, подушек – 4, одеял – 3, сундуков – 2, клеёнок – 1, столов больших – 1, половиков – 10 полос, настольных ваз – 2, скатертей тканых – 7, полотенец – 12, штор тюлевых – 6, штор простых – 6, рубашек мужских – 4, пимов женских – 2, платьев женских – 3, юбок – 5, кофт – 5, сапог хромовых, мужских – 1 пара, шуба женская чернёнка – 1, тулуп – 1, полушубок мужской – 1, шалей кашемировых – 1, пимов детских – 1, комнатных цветов – 3, лампа керосиновая – 1» – перечисляла Пирогова, а вертлявый парнишка записывал на бумагу.
Пётр сидел в одних кальсонах, около стола, уставившись в одну, только ему видимую, точку. Анна, подняв Лизоньку из зыбки, скрылась за занавеской, присела на сундук и дала грудь, ребёнок сразу успокоился. Активистка резко отдёрнула узенькую шторку:
– Чего скрылась, *** кулацкая? Что тут прячешь? Выходи!
– Побойся Бога! Мужики тут посторонние, – побледнела Анна, – дитя надо покормить!
В душе поднималась мощная волна возмущения и протеста царившему произволу, от негодования лицо покрылось пунцовыми пятнами, глаза метали молнии.
– Гляньте-ка на неё, застеснялась, тварь! – залилась смехом Пирогова, однако, никто её не поддержал. Женщины потупили глаза, почувствовав себя на месте матери, бесстыдная выходка активистки поразила и мужчин, они разом отвернулись от Анны.
Павлик молча, выхватил из рук Пироговой бобровую шапку – подарок деда, и так поглядел на женщину, что она не посмела её отнять, только прошипела:
– Ишь ты, выкормыш кулацкий! Весь в мать!.. Исправь, Петька – три сундука! – продиктовала она вертлявому. Мальчик сел на лавку, исподлобья глядя на людей, хозяйничающих в доме. Анна завернула Лизоньку в ватное одеяло и окинула взглядом сына:
– Вот молодец, уже успел одеться. Подала мужу чистую рубаху и брюки:
– Надень, Петруша! – и начала быстро одеваться сама, уже не обращая внимания на окружающих.
Пирогова коршуном накинулась на третий сундук:
– Вишь, сколько добра накопили кровососы! Вон сколько ещё писать надо! Добавь: юбка шерстяная –1, рубашка женская нижняя – 3…
Анна той порой собрала в раскинутую простыню одежду, в основном детскую, отброшенную активисткой в сторону, как не подлежащую описи, надела чернёнку и застегнула на безвольно стоящем муже полушубок. Взяла на руки Лизоньку:
– Пётр, захвати узел и Павлика!
Вперёд выскочил плюгавый мужичонка, с куцей бородкой:
– А ну скидывай, мироед, шубу, хватит, поносил! И пимы тожа! – он скоренько снял со своего плеча рваный армяк, кинул его Петру, а сам принялся стаскивать с Петра полушубок под одобрительные возгласы толпы. – Сымай! Сымай! – верещал он, вцепившись в хозяина.
Анна решительно подошла к наглецу и крепко ухватила его за жидкую бородёнку:
– Только тронь! Только тронь ещё! – с расстановкой, жёстко и внушительно произнесла она низким, осипшим голосом.
– Сука… *** кулацкая!.. – заскулил мужик. Глаза женщины жгли, подавляя волю. – Ведьма… ты – ведьма! – пролепетал он, и начал медленно оседать на пол.
Анна выпустила из рук это ничтожество и окинула оторопевшую толпу гневным взглядом:
– Постыдитесь!
Маленькая и хрупкая, она вдруг выросла в глазах односельчан до невероятных размеров.
– Иди вперёд, Петруша! Беги с папкой, сынок! – в полной тишине произнесла Анна, подталкивая впереди себя семью, и пошла следом, покорившись, но готовая в любую минуту встать на защиту мужа и детей.
Люди расступались перед ними, образуя живой коридор. В сердцах собравшихся зарождалось чувство стыда и жалости к этим, ни в чём неповинным людям, попавшим под жестокую раздачу не чистой на руку судьбы.
За воротами стояло несколько розвальней заполненных такими же горемыками. К утру мороз начал крепчать. Кони заиндевели от долгого ожидания на морозе, продрогшие конвоиры постукивали нога об ногу и поматеривались. Анна расположившись на первых, оказавшихся свободными, санях, расстегнула шубу и спрятала под полы детей. От пережитого напряжения она не чувствовала холода – организм сконцентрировался на выживание.
– Стойте, стойте! – выбежала из переулка крёстная Анны и бросилась прямо под ноги лошади.
– Ты что, ошалела, старая! – замахнулся на неё прикладом конвоир.
– Стой! Сыночек, ради Бога стой, миленький!
Агриппина поползла к Анне:
– Доченька… ластонька моя, родненькая…
Второй конвоир встал перед ней:
– Не подходить! Не положено!
– Проститься разреши… только проститься, сынок! – умоляла женщина.
– Что там ещё такое? – вышла за ворота Пирогова уже в юбке и шубе Анны.
Агриппина бросилась к ней и опустилась на колени у ног активистки:
– Пожалей! Пожалей, Христа ради! Век буду Бога за тебя молить! Нюронька-то в чём виновата? Сирота ведь она… детки малые… пощади!
– А нечего было за богатого выходить! – сквозь зубы, злорадно и язвительно выдавила Пирогова. – Да отцепись ты! – отшвырнула она ногой пожилую женщину от себя.
– Лёля, лёля… не надо, не унижайся! – закричала Анна, увидев, что крёстная упала.
Трогай… пронеслось по веренице саней, и скорбный обоз отправился в путь.
Шаль сбилась на затылок, ветер рвал с головы седые волосы. Стоя в снегу на коленях, Агриппина кричала, широко раскинув и подняв к небу руки:
– Да что же это, Господи?! Люди!.. что вы делаете, люди…
Продолжение здесь
Начало повести здесь
Project: Moloko Author: Шевчук Л.И.
