Немного найдётся в нашем музее экспонатов, которые вызывали бы столь однозначную реакцию, какую вызывает обрез винтовки – «трёхлинейки». Доводилось слышать шёпот посетителей, обращённый друг к другу – «Смотри – кулацкий…», «Смерть председателю». Стереотип в нашей культуре относительно подобных артефактов сформировался совершенно определённый. На самом деле, с представленным в музейной витрине экспонатом, всё намного сложнее, эта вещь вообще, со «вторым дном». Об этом и будет наш рассказ.
Появление винтовочных обрезов связано с массовым дезертирством солдат после развала фронтов Первой мировой войны. В стране тогда царила анархия, безвластие и, как следствие, процветал бандитизм. Жизнь человеческая мало что стоила, убить могли за пару неизношенных сапог. Поэтому возвращавшиеся с фронта солдаты, не спешили расставаться со своим оружием, которое могло хоть как-то обеспечить им безопасность от лихих людей. Вот только длинные винтовки «трёхлинейки», с наглухо привинченным штыком, были слишком неудобны и громоздки, к тому же к вооружённому человеку сразу возникала масса вопросов, которые дезертиры стремились избегать. Решение было найдено простое – из винтовок стали делать «обрезы», т. е., отпиливать у них приклады и радикально укорачивать стволы. В результате получался своего рода «пистолет», стрелявший очень мощными винтовочными патронами. Звук выстрела и выброс пламени при стрельбе из такого оружия, был очень впечатляющим и даже пугающим, что также было немаловажным для того, чтобы отпугнуть злоумышленников. И спрятать под долгополой шинелью это, ставшее компактным оружие, не составляло бывшему солдату особого труда. Вот эти обрезы, в пору крестьянских восстаний и сопротивления коллективизации, зачастую становились единственным оружием у противников насаждения новых порядков в деревне. В этом качестве обрезы, благодаря усилиям кинематографа, журналистов и литераторов, превратились в символ «кулаков».
Однако, наш обрез, как мы полагаем, имеет совершенно другую историю. То, что у него криминальное прошлое, нам кажется очевидным, но не это главное. Нам интереснее всего проследить его историю. Итак, изначально это была русская трёхлинейная винтовка образца 1891 года. Скорее всего – дореволюционного выпуска. Клейм на этом оружии нет, но гранёная форма казённой части свидетельствует о том, что винтовка была выпущена до 1930 года, когда была проведена модернизация винтовки Мосина и форма казённика стала не гранёной, а более технологичной - цилиндрической. Скорее всего, это оружие использовали в боевых действиях, причем очень интенсивно, так как для переделки боевых винтовок в гладкоствольные охотничьи ружья в первую очередь предлагались самые изношенные образцы боевого оружия. Значит, эта винтовочка повоевала на своём веку очень и очень не мало, и кто знает, сколько человеческих жизней было из неё оборвано. Но, всему приходит свой срок – в том числе и срок службы винтовки. А теперь подробнее о переделках. В этой бывшей винтовке, ставшей обрезом, обращает на себя диаметр канала ствола – он существенно больше чем 7.62 мм, или, по старинному – 3 линии. Ствол рассверлен под значительно больший калибр и лишен нарезов. Это свидетельствует о том, что данная винтовка Мосина была переделана в гладкоствольное охотничье ружьё по системе, предложенной конструктором – оружейником Петром Николаевичем Фроловым. Это был незаурядный оружейник. Он пришёл на Тульский оружейный завод в середине 80-х годов 19 века и проработал там 40 лет, до конца жизни. По фамилии конструктора, все ружья, переделанные из отслуживших своё винтовок, в нашей стране называли «фроловками». Хотя, следует признать, что и до Фролова устаревшее оружие и у нас, и за рубежом переделывали в охотничьи ружья. В России в охотничьи ружья переделывали игольчатые винтовки Крнка, заменённые в войсках винтовками Бердана. Потом и сами «берданки» переделывали в охотничьи ружья, уже по системе, предложенной Фроловым, благо калибр «берданок», рассчитанных на использование патрона с дымным порохом, был немалый, так что перестволить оружие можно было даже и под 16 калибр охотничьего ружья. В 1920 году, когда, измученная войнами страна, наконец «увидела свет в конце туннеля», демобилизационная комиссия Центрального Правления Артиллерийских Заводов предложила руководству Первого оружейного завода РСФСР в Туле представить на рассмотрение проекты срочного выпуска охотничьего гладкоствольного оружия. Наладить выпуск классических охотничьих ружей в условиях послевоенной разрухи, было очень сложно, зато боевого оружия в воевавшей 6 лет стране было с избытком. Значительная часть его была изношенной и повреждённой. И это был очень большой задел для переделки его в охотничьи ружья. Вот эти винтовки и стали переделывать по системе Фролова в охотничьи ружья 28 и 32 калибра. Иногда сохраняли прежний магазин, несколько изменив его, и тогда ружья 32 калибра становились 3-х зарядными, а 28 калибра 2-х зарядными. Но чаще всего, не мудрствовали и вообще избавлялись от магазинного питания, оставляя ружья однозарядными. Так было меньше хлопот с переделками, а оружие становилось ощутимо дешевле. Дешевизна и надёжность были главными козырями «фроловок». А если кому-то 28 и 32 калибр казались недостаточными, то ствольную коробку винтовки Мосина соединяли со стволом винтовки Бердана, рассверленного до 16 калибра. Такого охотничьего переделочного оружия выпустили очень много. Переделками занимались Тульский, Ижевский и Сестрорецкий оружейные заводы, не считая всяческих артелей и отдельных умельцев, которыми, как известно, наша страна богата. В те времена продажа охотничьего оружия особо не регламентировалась и доступных по цене, неприхотливых «фроловок» в иных деревнях было, что ухватов в избах. Скорее всего, наш обрез был изготовлен из какой- то «фроловки». В пользу этого говорит рассверленный ствол без нарезов и магазин, точнее – патронная коробка, лишённая подающего механизма. Для такого оружия легче найти боеприпасы – охотничьими патронами было разжиться намного проще, чем боевыми. Для чего было испорчено ружьё и превращено в куцый обрез, ответ может быть только один - из каких – то криминальных соображений. Какое было при помощи его совершено преступление, а может и убийство, остаётся только гадать. Перед нами ещё одна тайна, ещё одно орудие какой-то трагедии, дремлющее на полке музейной витрины.
