Глава 28.
Время действия - 1863 год.
- Попался ведь зверь в Пименову ловушку! – Тихон смотрел на товарища растерянно, словно не зная, что говорить и делать дальше.
- Где он? Идём! – Тимофей накинул бушлат и, сняв с крючка лампу, вышел на крыльцо.
- У меня... в избе...
- Показывай.
В окне Тихоновой избы тускло светился огонёк лампады. Дверь была слегка приоткрыта.
- Нешто сбежал? – старик заметался. – Не мог он уйти далеко. Нога у его...
Тимофей поднял лампу повыше и стал осматриваться вокруг.
- Вот там... Куст шевельнулся. Там он! – матрос решительно направился к убежищу неведомого существа.
- Ты только осторожно, не спужай его! – кинулся следом Тихон.
Тимофей раздвинул кусты. В траве сидел чумазый мальчонка, испуганный, зарёванный, однако глазёнки его воинственно сверкали. Он явно не собирался даваться в руки без боя.
- Эка, ты откуль здеся? – удивился матрос. – Айда, брат, выходи! Неча в холоде пропадать. Возле печки всяко теплее!
- Что же ты, дурашка, сбежал-то? – подоспевший Тихон подхватил мальчишку на руки. – Да ты не кусайся, не кусайся! Чай, не волчонок же! Эка его... Что там у тебя из-за пазухи выпало? Хлеб?! Батюшки-светы, зачем же ты хлеб скрал, я ведь тебе и так его давал. Ешь, сколь хочется!
В избе у жарко натопленной печки старик опустил мальчишку на лавку.
- Что это ты бежать надумал-то, а? Рази я обидел тебя чем?
Мальчишка сопел, нахмурившись, не отвечая на вопросы старика.
- Ты кому хлеб-то нёс? – вдруг спросил его Тимофей. – Кто тебя ждёт-то?
В глазах у мальчонки скакнули испуганные зайчики, метнулись в одну сторону, в другую... и исчезли.
- Никто!
- А ведь ждёт! – Тимофей сел рядом с мальчишкой. – Эвон ногу твою разнесло как... Беда. Лечить надо. А Иначе помрёшь. Антонов огонь приключится. Гангрена по-умному. Я в гошпитале служил. Хоть и недолго, да повидал много. Вот с этого она и начинается.
Матрос провёл ладонью по распухшей ноге мальчишки, время от времени осторожно надавливая на неё.
- Небось, в петлю попал? – сочувственно спросил он наконец.
Мальчонка упрямо сопел, ничего не отвечая.
- Попал... – ответил за него Тихон. – Да петля-то хитрая какая! Затянулась и вверьх ногу вздёрнула. Зайчишка бы или лиса какая, так те повисли бы в ней. А этот головёнкой на земле лежал, а нога в небо.
- Срезать петлю нечем было? Рази ножа с собой не носишь?
- Упал ножик-то... – хрипловатым голосом сказал малец. – Далёко упал, не достал я ево...
- Да и был бы он в руках, дотянуться до петли шибко неспособно было, - покачал головой Тихон. – Хитро у Пимена придумано было. Ежели бы лиса попала али, к примеру, волк, то не перегрызли бы верёвку, не ушли бы.
- Куда уж там волку, когда и человек не сумел, - ответил Тимофей, озабоченно осматривая ногу. – Худо, совсем худо. Побагровела ажно. Видать долго ты, брат, в петле проболтался. Лечить надо. Трёх дней не протянешь, помрёшь. Кто тогда хлеб будет носить... кому ты там нёс...
Мальчишка заплакал.
- Ты не реви. Как зовут-то тебя?
- Минька... Да я-то что! Мне не страшно. К батьке с маткой пойду. А как же Танька? Пропадет ведь без меня!
- Танька? Это кто ж такая? – живо отозвался Тихон. – Сестрёнка, видно?
- Угу...
- Где она? Небось, ждёт тебя, мёрзнет? Ты скажи где, я заберу её сюда, к тебе!
Мальчишка молчал, сопел, надрывно всхлипывая.
- Минька! Да ведь она в таком морозе от холоду помрёт! – сказал Тимофей. – Ты не боись нас, мы дурного вам не сделаем. Отогреется, отъестся. А захотите уйти – неволить не станем. Где она?
- В овраге... В старой норе, - наконец сдался мальчонка.
- Стукни, Тиша, к кому из братишек, вместе сходите, поищите девчонку. А я покамесь разомну ногу мальцу. Кровь разогнать надо...
Скоро трое матросов – Тихон, Матвей и Фёдор, вооружившись лампами, подходили к оврагу.
- Прикрутим-ка фитили, не спужать бы девчонку, - сказал Фёдор.
Так и сделали. Фитили прикрутили, прикрыли полами бушлатов. Шли бесшумно, прислушиваясь к каждому шороху. Наконец возле самого оврага услышали в тишине слабое поскуливание.
- Вроде как щенок? – неуверенно спросил Матвей.
- Не разберёшь... То ли кутёнок, то ли дитёнок. А ну-ка, постойте-ка здеся! – Фёдор спустился с крутого обрыва.
- Что там? – наклонился к нему Тихон.
- Постой... Да вот же она, нора-то... Тута она!
Тихон с Матвеем скатились вниз. Фёдор прибавил света в лампе и, наклонившись над самой землей, сунул светильник в какую-то дыру.
- Танюшка! – тихо позвал он девочку.
В ответ раздалось шипение и угрожающий рык.
- Да не, не она! Зверь какой-то в норе! – с сомнением в голосе сказал Матвей. – Тихонько, не укусил ба!
- На кошку похоже... – Тихон лег на стылую землю животом и заглянул в дыру. – Гляди-ка, и впрямь дитё... С кошкой. Кс-кс-кс... Айда, выходи!
Матвей плюхнулся рядом со стариком. В норе, у самого выхода, виднелись остатки давно догоревшего и остывшего костра. А в глубине, у стены, на куче перьев, прикрытых тряпьём, лежала закутанная в старый флотский бушлат девчушка. Перед нею в воинственной позе, с выгнутой в дугу спинкой, сверкала зелеными стеклышками глаз тощая кошка.
- Танюшка! Айда, выходи! – ласково позвал Матвей. – Минька наказал тебе вылезать и идти с нами. Он у печки греется, кашу с мясом ест. И тебе угощения достанется! Вылазь!
Девчушка что-то простонала, выпростала из-под тряпья посиневшую ручонку, но с места не тронулась.
- Да застыла она уже, силёнок в ей нет. Вытягнуть её придется, - Тихон, покряхтывая, пополз внутрь логова. – Да не шипи, не шипи, не больно тебя боимси!
Старик попытался взять в руки кошку, однако та, угрожающе рыча и подвывая, нырнула за пазуху девочке.
- Ну, вот и ладно, двоих сразу вытащу! – он взял ребёнка в охапку и стал пятиться. – А вы подсобите, братцы!
Матросы ухватили старика поперек живота и вытянули наружу.
Рассмотреть девочку они смогли только в доме Тихона, когда сняли с неё бушлат и размотали тряпьё. Было ей года четыре, не больше. Росточком мала, однако ручки и ножки ещё сохраняли былую пухлость. Видно, старался Минька накормить сестру, отдавая ей лучшие куски добычи. Белокурые волосы слиплись и висели вдоль чумазых щёчек грязно-серыми космами.
- Застыла, совсем застыла! – причитал старик, растирая у печи крошечное тельце. – Что же это вы, а, Минька? Заморозил ведь девчонку! Что это вы шатаетесь? Дом-то где ваш? Матка с батькой?
Минька испуганно сопел, глядя на сестру, боясь разреветься.
- Минька, ну что молчишь-то а? Где дом ваш?
- В деревне был... Далекоооо! – наконец отозвался мальчишка. – Только мы ещё по весне уехали оттель.
- Кто мы? – поднял на него глаза Тимофей.
- Батька с маткой, я, да Танька, да Савка. Батька сказал, что много нас в дому-то, тесно стало, надобно искать доли в другом месте.
- А отчего тесно?
- Так дед Потапий с бабинькой, да дядька Еремей с тёткой Аглаей и детишками, дядька Пётр с тёткой Марьей и евонными ребятишками, да нас пятеро. Вот и считай. У дядьки Еремея почитай всё девки, а кормить их надобно. Надел-то токмо на мужиков нарезают. Оно и выходит, что ртов много, а хлеба мало. И в избе не повернёсси.
- Ты как большой мужик рассуждаешь, - покачал головой Матвей, рассматривая снятый с девочки бушлат.
- А я и есть большой. Мне уже седьмой год идёт! – насупился Минька.
- Вестимо большой! – уважительно покивал головой Тихон, прижимая к груди разомлевшую в тепле Танюшку. – Эвон как сестру обихаживаешь! И кошку. Знатная у тебя кошка! Да ты рассказывай, рассказывай! И что дале-то было?
- Вот и поехали мы. Погрузили добро на телегу и поехали. Долго ехали.
- И где же все? Отчего вы одни?
- Померли. Захворала сначала матка. В деревню нас не пустили, прогнали. Боялись, что заразу принесём. Она и померла в лесу. Там её батька похоронил. А потом Савка. Сосунок он ишшо был. Ему молока бы, а где же его взять! А потом и батька. Его на постоялом дворе... Опоили сначала, а потом... Он по матке с Савкой всё убивался, вот и взяли его в оборот. Выпей, мол, полегчает.
- Для чего же убивать-то было? – Тимофей с ужасом смотрел на мальчонку.
- Они говорили, что у его деньги должны быть. Я слышал. Я говорил батьке, чтоб не пил, да только он всё равно меня не послушал. А потом он уснул, они стали его обшаривать. Тут он проснулся, стал кричать. Его и придушили, чтобы шуму не было. Только не нашли они денег. Не было их, денег-то. Он и матку к дохтуру хотел, только не на что было. Тогда они лошадь нашу свели.
- Вот горе-то горе... – покачал головой Фёдор. – А вы-то как?
- Добро наше хозяин того постоялого двора взял. Сказал, что потратился он, чтобы с полицией дело уладить, да похоронить батьку по-людски. А нас прогнал. Сказал, нет у его капиталу, чтобы всех приблудных кормить. Вот и остались мы одни, да вот Мурёнка ишшо.
- Ваша? – Фёдор бережно взял на руки кошку.
- Ага, из самой деревни с нами ехала. Матка говорила, её первую в новый дом пустим.
- Э-хе-хе... Как же тута вы оказались?
- Сказали нам люди добрые, что здеся зимы не бывает, а хлебу много. Вот мы и пошли. Люди разные – кто еды даст, кто палкой огреет.
Тихон украдкой вытер слезу:
- Эх, сколь горя-то на земле-матушке, сколь горя... И куда вы теперя пойдёте, а? Минька, а оставайся-ка у меня. Заместо сына мне будешь.
Мальчишка посуровел:
- Я от Таньки никуда. Она без меня помрёт.
- Так и Танька с нами будет, дурашка! Вместя жить будем. И мне веселее, и у вас дом свой. И кошку вашу тоже оставим.
- А что, правда возьмёшь? – глазёнки Миньки загорелись.
- Правда! Вот, ребятушки, - повернулся старик к товарищам. – И у меня теперь детки свои будут!
- В добрый час! – улыбнулся Фёдор. – С утреца баньку истоплю, напаришь чумазеев своих.
- А я не помру? – Минька посмотрел на свою ногу и на Тимофея.
- Теперя нет, - улыбнулся матрос. – Ну-кась, стань на ноги. Походи, поскачи!
Мальчишка неуверенно поднялся со скамейки и осторожно прошёлся по избе. Потом подпрыгнул на месте, ещё раз.
- Чует, чует нога землю-то! – радостно сказал он.
- Вот! Разогнали кровушку, ожила нога твоя. А сбежал бы, так худо вышло бы! – Тимофей погладил мальчонку по грязным волосам. – Ну, Тихон, корми своих детишек да спать клади. И нам пора, поди ночь на дворе. Вот так ночка! Святая ночь... На службе побывать нам нынче не вышло, да Богу ты службу намного большую сослужил, Тихон. Ребятишкам дом дал. Да и сам детками обзавёлся.
- Слава те, Господи, Исусе Христе! – перекрестился Тихон. – Да и вы Ему послужили. Без вас бы не справился я. Спаси вас Бог, братцы!
Старик поклонился товарищам и тут же захлопотал:
- Сейчас, сейчас, детки, кашка тёплая в печи стоит. Взвару малинового налью.
Минька с любопытством оглядывал своё новоё жилище, а Танюшка прижимала к себе тощую Мурёнку – единственное напоминание о старом доме, о родителях, о прежней жизни.
Матросы вышли на крыльцо. Воздух пах морозцем, шумело неумолчное море, а в небе сияли звёзды.
- Хороша ночка, - улыбнулся Тимофей.
- Хороша, - согласился Матвей. – А бушлат у девчонки нашего Елисея. Видно, с его двора мальчонка стянул.
- Елисей не в обиде будет! – засмеялся Фёдор. – Только в одном бушлате девчонке ходить не дело. Жёнок наших надо спросить, чтобы пошили нарядов ей!
- Жёнок наших и просить не придётся. Как узнают, так сами натащут всего! – Тимофей представил, как станет хлопотать Аннушка, подбирая для девочки подходящие ткани, как станет шить для неё наряды.
- И то верно, - согласились товарищи, расходясь по своим домам.
Женщины и впрямь судьбу детишек приняли близко к сердцу. И скоро щеголяли Минька – Миней Корнеич да Танюшка в обновках. Тихон купил сыну в Евпатории пару крепких башмаков взамен старых изодранных, с привязанной верёвками подошвой, и теперь Минька выходил на улицу, не рискуя промёрзнуть и заболеть.
Подозревать, что кур таскает вовсе не лиса, Тихон начал давно. Как раз в тот день, когда он не нашёл на своём месте кусок войлока, вывешенный на колышке перед домом для просушки и забытый там. Войлок этот старик клал на пол для мягкости, когда молился по утрам перед иконами. Потом он нашёл след от обуви, перетянутой верёвкой. Видно, отпадала у воришки подошва. А это значило, что наведывался в село нищий бродяга. Следы были неглубокие, и по всему выходило, что оставил их не взрослый человек. У тех мальчиков, которые жили в Андреевке, башмаки были в порядке – хоть и не новые, да всё-таки целые. Получалось, что вором был бездомный ребёнок.
Говорить об этом соседям Тихон поостерёгся. Как бы не подняли шума, не спугнули мальца. Словно невзначай оставлял старик на видном месте ломоть хлеба, иной раз и молочка в крынке. Наутро находил посуду пустой, однако на своём месте. То ли на самом деле мальчик забирал еду, то ли растаскивали звери – оставалось только гадать.
Обеспокоился Тихон всерьёз, когда Пимен устроил на вора ловушку. Хитрая была западня, не дай Бог в такую ребёнку попасть. Срезать бы петлю – так ведь Пимен другую придумает, хитрее и жесточе. Кабы капкан волчий не поставил! Оставалось только присматривать. Выходил ночами старик, прислушивался. В ту ночь он услышал детский плач – тихий, однако слышались в нём и обида, и отчаяние. И шёл звук как раз от того места, где была устроена западня. Вот и пошёл Тихон на голос, вооружившись матросским ножом-бебутом.
В Пименовой ловушке бился, стараясь освободиться, мальчонка. Пытался дотянуться до высоко поднявшейся петли, в которую попала его нога. Да никак не мог он этого сделать, только сильнее затягивал узлы.
Тихон взмахнул ножом, и крепкий тонкий канат отпустил свою жертву. Однако убежать мальчишка не мог. Попытался вскочить, да тут же и упал. Схватил его старик в охапку, да домой кинулся, срезать скорее удавку. Потом уже за Тимофеем поспешил, когда увидел, во что превратилась нога найдёныша.
Минька сразу стал всеобщим любимцем – до уморительности серьёзный и степенный, и в то же время по-детски чистый и немного наивный, он завоевал сердца поселян с первого взгляда. Один Пимен смотрел на него как будто с недовольством. Да кого тот Пимен любил! Сыну родному, и тому жизни не давал. Митька только издалека мог смотреть на игры сверстников. Смотреть да завидовать.
С Федюнькой, Васькой и Назаркой Минька подружился легко, хоть и был чуть моложе их. Может быть, скрепило их ещё и то, что все они были пришлыми, у всех остались воспоминания о деревне, о холодных снежных зимах, бурных ледоходах и долгожданных, пахнущих горьковато и терпко вёснах.
Танюшка для гуляний с подругами была слишком мала, но ей хватало нежностей, которыми окружали её женщины. Неожиданно быстро нашла себе друга Мурёнка. Результатом долгих совместных гуляний с Боцманом стал пяток появившихся к началу мая серо-полосатых котят, которых с радостью разобрали сельчане. Кошки были нужны – уж очень досаждали людям мыши.
Весна была скорой, сеяться начали рано. Пимен сам с плугом да с сохой не ходил, только приказы раздавал – где и что делать.
- А ты, Пименушко, что ж ты сам-то в поле нейдёшь? – спросил его как-то Андрон.
- Недосуг мне, - отрезал Пимен. – А ты не боись, соберём хлеб – разделю по справедливости.
- Оно так... – отступил Андрон.
- Что-то не верится, что по справедливости, - толковали меж собой бабы. – Нешто обидит себя? А в поле ни по осени не вышел, ни теперь.
- Так он гумаги делает. Грамошный ить... За то ему и полагается доля. Как бы мы без его? – пытался объяснить поведение Макарова Андрон.
Толковал, а у самого на сердце скребло. Откуда столь денег у человека? На какие такие богатства дом построил? Да в хлевах скота полно. Коров две купил. Зачем им столько молока? Сам одеваться стал не по-деревенски. Жилеточку себе завёл, сапоги со скрипом. С пояса цепочка свисает, в карман штанов уходит. Не иначе, часы. А не обманул ли он товарищей? Да нет... Не может того быть... Всех их денег, вместе складенных, не хватит на это!
А не он ли руку приложил... Не на его ли совести... Да нет, не может того быть! Тогда ведь Егорка-пастух во всём сознался, на каторгу за то пошёл. Разве стал бы он на себя наговаривать? Пьян, правду сказать, был Егорка в тот день и не помнил, как что было. Дак признал же ведь!
Однако сомнения свои Андрон прятал подальше. Грех это, напраслину на невиновных людей возводить, грех. Молился по выходным в Севастопольской церкви, просил, чтобы оградил его Господь от дурных мыслей, не вводил в соблазн.
Пимен не участвовал ни в сенокосе, ни на уборке хлебов. Свозили мужики зерно на огромный Макаровский двор, обмолачивали и в амбары складывали. А когда все работы закончены были, выдал Пимен Вереховым, Кузьминым да Богомоловым заработанное.
- Как же это, Пименушка?! – взвыли бабы. – Побойся Бога. Доли у нас равные, а выдал ты нам совсем ничего. Как же на этом до следующего урожая жить?
- Сколько полагается, столько и выдал.
- Пошто себе-то большую часть оставил? Ты ведь сам на пашню не выходил, и жена твоя в поле не горбатилась!
- А расходы вы посчитали?! – взъярился Пимен. – Невдомек вам, что девять лет вы барину отрабатывать должны были по закону. А я вас откупил, показал в канцелярии, что за вас сродники долги отдавать будут! А в пути что жрали? А лошаденок чем кормили?
- Да ведь мы на это сообча деньги собирали! – обомлели мужики. – По четвертному со двора клали!
- А когда в дороге Полинка Кузьмина заболела, за чей счет её доктору показывали? А здеся бумажки выправлял – думаете писарю не надо было давать? А на инвентарь, а на семена? Грамотные? Так сочтите всё! Увидите, на сколь дней вашего четвертного хватило!
Ничего не добились от Макарова односельчане, разбрелись по домам. На другой день Андрон отправился в Симферополь. Мучила его мысль – а не обманул ли их Пимен? На самом ли деле они хозяева новой земли? А если так, то и отмежеваться от него. Пусть сам себе на своём наделе работает. Хватит гнуть горб на чужого дядю!
А возвращался он раздавленный. Землёй и впрямь владел один Пимен. Всё на себя записал, злодей. Все деньги их канули. Что теперь делать? Что? Покупать надел? Три десятины по нонешним ценам рублёв в сто станут. Да писарю, да помазать. Землемеру опять же. Где взять столько? Всё, что было собрано, всё отдали Макарову ещё там, в деревне. Ах, злодей, злодей! Обманул. Своих же соседей обманул! Теперь поневоле к нему наниматься станешь за копейки.
Невесёлые думы думал Андрон. Темно в душе его было. И опускающиеся сумерки, и красное тревожное солнце на закате, и пронизывающий ветер, пригибающий к земле метёлки ковыля – всё было под стать его тоске.
- Куда это ты ездил, сосед? – вдруг раздался голос Пимена, резкий, недобрый.
Андрон поднял голову, остановил двуколку. Прямо на пути его стоял Макаров. Руки в карманы, ухмылка ехидная.
- В губернию, Пимен. Узнать, какие мы хозява на земле своей, - вздохнул Андрон.
- И что же узнал?
- Узнал, что омманул ты нас, Пименушка. – Верехов слез с двуколки. – Пошто ты так? За что? Земли тебе на наши деньги захотелось?
- Говорил я вам уже, ваши деньги давно кончились. На свои я надел покупал. На свои.
- Двадцать десятин по нонешним ценам рублей в пятьсот-шестьсот стали. Откуль у тебя столько денег, Пимен? – Андрон не отрываясь смотрел в вольчьи глаза соседа.
- Чужие деньги считаешь? – криво усмехнулся Макаров. – Накопил.
- Накопил! А не ты ли, Пименушка, купца того проезжего?.. Помнишь, в овраге которого нашли? Егорка-пастух на себя взял грех, а ведь он пьян был, ничего не помнил. Спьяну бы он не смог... Поговаривали, пистоль у купчишки был с собой. Не дался бы запросто так.
- Ишь ты, умный какой... – сузил глаза Пимен.
- Землю купил, дом отстроил, амбары, хлева. Скотину завёл... Это же уйму денег надо! Не смог бы ты накопить столь, за всю жизню не смог бы! Значит, на твоей душе купец. И часы в кармане евонные...
- Догадливый... И много вас таких догадливых?
- Не боись. Не скажу никому. Только землю нам отдай нашу. На твои капиталы можно больше купить. А нам уже не на что. Отдай, Христом Богом молю!
- Значит, земля тебе нужна? – хмыкнул Пимен, глядя куда-то в сторону, на багровый отсвет севшего за море солнышка.
- Отдай, Пиме... – Андрон задохнулся, дёрнулся всем телом и стал тихо оседать на землю. Изо рта его заструился черный ручеёк и тут же застыл.
- Сажени тебе хватит? – криво усмехнулся Пимен, глядя на стекленеющие глаза Андрона, а потом повернулся и пошёл прочь, в сторону темнеющей невдалеке рощи.
Предыдущие главы: 1) Барские причуды 27) Поводы для удивления
Если вам понравилась история, ставьте лайк, подписывайтесь на наш канал, чтобы не пропустить новые публикации! Больше рассказов можно прочитать на канале Чаинки
