«Медный всадник» был написан в Болдинскую осень 1833 года; судя по пометам в рукописи, работа велась с 6 по 31 октября. А параллельно с ним Пушкин работает над другим произведением: 27 октября он завершает начатую ещё в феврале работу над поэмой «Анджело», в рукописи которой указывает: «Анджело (повесть, взятая из шекспировской трагедии "Measure for measure" ("Мера за меру")».
Об этой поэме говорят, наверное, меньше всего. Опубликованная в 1834 года в альманахе А.Ф.Смирдина «Новоселье» (в начале статьи - гравюра из 2-го издания альманаха), она была нещадно обругана критикой. В.Г.Белинский, к примеру, писал: «”Анджело” был принят публикой очень сухо, и поделом. В этой поэме видно какое-то усилие на простоту, отчего простота её слога вышла как-то искусственна. Можно найти в “Анджело” счастливые выражения, удачные стихи, если хотите, много искусства чисто технического, без вдохновения, без жизни. Короче: эта поэма недостойна таланта Пушкина. Больше о ней нечего сказать». Уже в ХХ веке историк культуры первой русской эмиграции В.В.Вейдле тоже был беспощаден: «”Мера за меру” — странная и кажется не совсем удавшаяся драма Шекспира, но попытка Пушкина сгустить её в поэму (что бы ни думал о ней сам Пушкин) удалась ещё гораздо менее».
«Что бы ни думал о ней сам Пушкин» - а что он думал? Вспомним: «Ты сам свой высший суд; всех строже оценить умеешь ты свой труд». П.И.Бартенев со слов П.В.Нащокина, которому, думаю, можно доверять, записал слова поэта: «Наши критики не обратили внимания на эту пиесу и думают, что это одно из слабых моих сочинений, тогда как ничего лучше я не написал».
Что же это за произведение, называемое некоторыми критиками «загадочной поэмой», вызывающее столько споров и догадок?
В одном из издевательских комментариев к моей предыдущей статье я прочитала обвинение в стремлении «во всех случаях и ситуациях выдавать за мнение Пушкина СВОЕ МНЕНИЕ». Оправдываться перед данным критиком не собираюсь (тем более, принимая во внимание его тон), но кое-что пояснить хочу.
Позвольте небольшое отступление. А.П.Чехов напишет А.С.Суворину: «Требуя от художника сознательного отношения к работе, Вы правы, но Вы смешиваете два понятия: решение вопроса и правильная постановка вопроса [выделено Чеховым]. Только второе обязательно для художника. В “Анне Карениной” и в “Онегине” не решён ни один вопрос, но они Вас вполне удовлетворяют, потому только, что все вопросы поставлены в них правильно. Суд обязан ставить правильно вопросы, а решают пусть присяжные, каждый на свой вкус». И в другом письме ему же: «Художник должен быть не судьёю своих персонажей и того, о чём говорят они, а только беспристрастным свидетелем». Повторю за Антоном Павловичем: решает «каждый на свой вкус». Я пишу, в основном, о своём впечатлении от произведений (если только, конечно, не принимать во внимание домыслы тех, кто пытается доказать недоказуемое, вроде детского возраста Татьяны и подобной чепухи).
Поэтому, говоря об «Анджело», пишу о том, что представляется мне.
Прежде всего, совершенно ясно, что пьеса Шекспира очень интересовала Пушкина. В его бумагах есть пачка отдельных листков с записями, объединённых в обложке под названием «Table-talk» («Застольные разговоры»), одна из записей связана с этим произведением: «Лица, созданные Шекспиром, не суть, как у Мольера, типы такой-то страсти, такого-то порока; но существа живые, исполненные многих страстей, многих пороков; обстоятельства развивают перед зрителем их разнообразные и многосторонние характеры… У Мольера лицемер волочится за женою своего благодетеля, лицемеря; принимает имение под сохранение, лицемеря; спрашивает стакан воды, лицемеря. У Шекспира лицемер произносит судебный приговор с тщеславною строгостию, но справедливо; он оправдывает свою жестокость глубокомысленным суждением государственного человека; он обольщает невинность сильными, увлекательными софизмами, не смешною смесью набожности и волокитства. Анжело лицемер — потому что его гласные действия противуречат тайным страстям! А какая глубина в этом характере!»
Снова свидетельство Нащокина: «Читая Шекспира, он пленился его драмой “Мера за меру”, хотел сперва перевести её, но оставил это намерение, не надеясь, чтобы наши актёры, которыми он не был вообще доволен, умели разыграть её. Вместо перевода, подобно своему Фаусту, он переделал шекспирово создание в своём Анджело». С предположением об отказе от работы из-за актёров согласиться довольно трудно (будет же Пушкин в письме упрекать Натали: «В Петербурге ты никогда и не думаешь посмотреть на Каратыгиных», - не вижу в этих словах упрёка актёрам), но работу над переводом (Пушкиным было переведено начало пьесы – и это была, кстати, первая попытка перевода её на русский язык) Александр Сергеевич действительно оставил. Почему? Советский и российский литературовед Ю.Д.Левин предполагал: «Русский поэт, привлечённый содержанием драмы Шекспира, нашёл, что она плохо построена: сцены недостаточно связаны, сюжет излишне запутан, развитие действия прерывается побочными эпизодами и т. д. ... Пушкина могла также оттолкнуть и циническая грубость уличных и тюремных сцен».
Может быть, немного странно читать о пьесе Шекспира, что она «плохо построена», но ведь дело обстоит именно так. Наверное, нужно немного вспомнить об истории её. Напомню, кстати, что это произведение Шекспира, в отличие от многих других, привлекая отдельными сценами и литераторов, и художников (особенно прерафаэлитов), не особенно часто ставится (известно, например, только об одном представлении её при жизни автора). В чём же дело? Как указывает один из уважаемых исследователей Шекспира, А.А.Смирнов, «пьеса эта… принадлежит к числу “мрачных”, “жестоких” и даже “циничных”, как её любят называть английские критики, комедий Шекспира. При жизни его она не издавалась и была впервые опубликована лишь в фолио 1623 года, притом в столь малоудовлетворительном виде, что возникло предположение, что издатели фолио не располагали полным списком пьесы, а составили текст её из актёрских списков отдельных ролей, более или менее удачно ими скомбинированных… С другой стороны, в сохранившемся тексте есть пассажи, возможно, не принадлежащие Шекспиру». Отсылаю заинтересовавшихся к полному тексту Смирнова (думаю, найти его несложно), а я на этом остановлюсь.
Действительно, впечатление пьеса производит неоднозначное. Один из английских критиков назвал её «великой пьесой — в каждой из частей; но несмотря на это, части её не согласуются между собой». Наряду с великолепными сценами и ярчайшими характерами, в ней есть совершенно невыразительные эпизоды, как будто нарочито вставленные, чтобы посмешить публику, остроты весьма низкого вкуса (о грубости нравов того времени вообще и шекспировских пьес в частности написано немало, но тут временами, что называется, «зашкаливает»). Кроме того, создаётся впечатление, что в некоторых эпизодах выпали реплики отдельных персонажей, отчего их бессловесное присутствие на сцене попросту непонятно.
Скорее всего, именно это и оттолкнуло Пушкина. Вспомним слова его Сальери, адресованные Моцарту: «Какая глубина! Какая смелость и какая стройность!» Думаю, практически все согласятся со мной, что именно так можно охарактеризовать произведения самого Александра Сергеевича. А что касается «Меры за меру» Шекспира – глубина и смелость бесспорны, но вот стройность…
И, наверное, именно поэтому, отказавшись от перевода комедии (хотя и комедией-то её можно назвать только из-за благополучного конца да нескольких почти фарсовых эпизодов, которые при цитировании Дзен непременно убрал бы), Пушкин создаёт своё произведение.
Он исключает многое (все непристойности, связанные со сводней Переспелой, исчезли вместе с ней, убраны буффонные сцены допросов), резко сокращает число действующих лиц (у Шекспира действуют двадцать два персонажа, у Пушкина я насчитала восемь), меняет место действия: у Шекспира это Вена (хотя имена большинства персонажей звучат вовсе не по-немецки), Пушкин же начинает поэму: «В одном из городов Италии счастливой…»
Кстати, Пушкин в этом словно возвращается к первоисточнику: исследователями выяснено, что Шекспир в пьесе перерабатывает сюжет комедии своего старшего современника Д.Уэтстона «Промос и Кассандра» (действие которой происходит «в городе Юлисе, некогда находившемся под владычеством венгерского короля Корвина, в Венгрии»), а тот, в свою очередь, переработал новеллу итальянца Д.Чинтио (как предполагают, основанную на действительном случае).
Но самое главное – Пушкин вносит в поэму своё восприятие героев и во многом по-другому расставляет акценты. И называет он свою поэму по-другому: шекспировское заглавие цитирует фрагмент Евангелия от Матфея – «Не судите, да не судимы будете; и какою мерите, такою – вам будут мерить», а у Пушкина, восхищавшегося глубиной характера Анджело, поэма названа по имени этого героя.
До следующего раза?
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!Навигатор по всему каналу здесь
«Путеводитель» по всем моим публикациям о Пушкине вы можете найти здесь
