Конечно, можно спорить, в каждом ли из нас есть доля Чичикова. Вместе с тем нельзя не видеть, что Николай Гоголь нисколько не утверждает, будто в нас может быть лишь часть Чичикова. Отнюдь. Те, в ком нет этой части, вполне могут иметь в себе часть того же Манилова, или Коробочки, или Ноздрёва, или Собакевича, или Плюшкина.
Наше знакомство с обходительным и учтивым помещиком Маниловым случается на губернаторской домашней вечеринке. Его глаза сладкие, как сахар, отмеченные Чичиковым при встрече в губернском городе, окажутся первым, что он разглядит в хозяине Маниловки, ещё подъезжая к его дому. Но лишь на пятой странице главы Николай Гоголь почти мимоходом бросит, что глаза эти голубые, а сам помещик белокур. Можно представить, каким он был милашкой в молодости. Если нынче черты лица его не лишены приятности, разве что чересчур передано сахару, то раньше, надо полагать, был ещё приятнее и слаще. Чуть-чуть, самую малость режиссёрской фантазии, и наше современное воображение нарисует обаятельного Николая Баскова, приглашённого на роль юного Манилова.
Глаза, губы, лёгкий абрис лица — портретный этюд, набросок головы персонажа, он же чёрточка характера Манилова, говоря о котором, Николаю Гоголю придётся сослаться на Бога, мол, разве только он мог сказать, какой это характер. И далее следует длинное описание маниловского характера: две с половиной страницы книжного текста без абзацев и с большим количеством любимого писателем знака препинания «точка с запятой». Николай Гоголь, далеко за примером ходить не надобно, тоже из тех, в ком нет чувства меры.
Поэтому пишущим школьные сочинения на тему о Манилове остаётся при выборе нужной цитаты просто ткнуть пальцем в любое место и выписать. Можно о том, что «в первую минуту разговора с ним не можешь не сказать: «Какой приятный и добрый человек!» В следующую за тем минуту ничего не скажешь, а в третью скажешь: «Чёрт знает что такое!» — и отойдёшь подальше; если ж не отойдёшь, почувствуешь скуку смертельную».
Можно о том, что «дома он говорил очень мало и большею частию размышлял и думал, но о чём он думал, тоже разве Богу было известно. Хозяйством нельзя сказать, чтобы он занимался, он даже никогда не ездил на поля, хозяйство шло как-то само собою».
Можно о том, что «иногда, глядя с крыльца на двор и на пруд, говорил он о том, как бы хорошо было, если бы вдруг от дома провести подземный ход или чрез пруд выстроить каменный мост, на котором бы были по обеим сторонам лавки, и чтобы в них сидели купцы и продавали разные мелкие товары, нужные для крестьян. При этом глаза его делались чрезвычайно сладкими и лицо принимало самое довольное выражение; впрочем, все эти прожекты так и оканчивались только одними словами».
Можно о том, что «в его кабинете всегда лежала какая-то книжка, заложенная закладкою на четырнадцатой странице, которую он постоянно читал уже два года».
Что ни цитата, мы знаем, то классика. Всякая будет к месту. Каждая — ещё один штрих, чёрточка характера Манилова. Беда, правда, в том, что не только Манилова.
Манилов, он ведь не планы строит, не стратегию дел выстраивает, он предаётся размышлению и при этом душевно радуется. Счастливый человек, и мысли у него сплошь счастливые, оттого и порхают они беззаботно с одного предмета на другой, как летние птички. Распространённое на Руси явление — главное начать, это уж потом мысли сами заносятся Бог знает куда.
Знакомый всем эпизод проводов Чичикова. Манилов долго стоит на крыльце, провожая глазами удалявшуюся бричку. И даже когда она уже совершенно стала не видна, он всё ещё стоит, куря трубку. Наконец входит в комнату, садится на стул и предаётся размышлению.
«Он думал о благополучии дружеской жизни, о том, как бы хорошо было жить с другом на берегу какой-нибудь реки, потом чрез эту реку начал строиться у него мост, потом огромнейший дом с таким высоким бельведером, что можно оттуда видеть даже Москву и там пить вечером чай на открытом воздухе и рассуждать о каких-нибудь приятных предметах. Потом, что они вместе с Чичиковым приехали в какое-то общество в хороших каретах, где обворожают всех приятностию обращения, и что будто бы государь, узнавши о такой их дружбе, пожаловал их генералами, и далее, наконец, Бог знает что такое, чего уже он и сам никак не мог разобрать… и всё время сидел он и курил трубку, что тянулось до самого ужина».
