19 октября в ГМИИ им. Пушкина открылась выставка «Свободное искусство. Итальянский футуризм из коллекции Джанни Маттиоли». Не можем пройти мимо такого события, потому что это же – тема книги серии «Сокровища Италии» Витторио Згарби «ХХ век. От футуризма до неореализма»! Публикуем отрывок главы, посвященной художнику Умберто Боччони (его картины можно будет увидеть на выставке).
#футуризм #италия #книги #выставка #авангард
«Мы намерены воспеть любовь к опасности, привычку к энергии и бесстрашию <...>. Мы утверждаем, что великолепие мира обогатилось новой красотой — красотой скорости. Гоночная машина <...> она прекраснее, чем статуя Ники Самофракийской. <...> Красота может быть только в борьбе. Никакое произведение, лишенное агрессивного характера, не может быть шедевром. <...> Мы будем восхвалять войну — единственную гигиену мира, милитаризм, патриотизм. <...> Мы разрушим музеи, библиотеки, учебные заведения всех типов. <...> Мы будем воспевать огромные толпы, возбужденные работой, удовольствием и бунтом. <...> Не откуда-либо еще, а именно из Италии мы провозглашаем всему миру этот наш яростный, разрушительный, зажигающий манифест. Этим манифестом мы учреждаем сегодня Футуризм, потому что хотим освободить нашу землю от зловонной гангрены профессоров, археологов, краснобаев и антикваров».
Это несколько цитат из Манифеста футуризма, опубликованного 20 февраля 1909 г. на страницах парижской ежедневной газеты Le Figaro. Его автором был странный, взрывной, антибуржуазный гений Филиппо Томмазо Маринетти. Это не первый известный художественный «манифест», но первый манифест, который обретает реальность через живое и намеренно провокационное действие, через площадные акции, в том числе за пределами художественного кружка.
Шаг вперед по отношению к модернизму, соответствующий новому способу понимания искусства: авангард, частью которого являются наиболее прогрессистские художественные движения, призывающие к групповой борьбе и предлагающие новое эстетическое ви´дение, радикально противопоставляя себя тем культурным убеждениям, которые Маринетти синтетически определял понятием «пассатизм».
Маринетти, выдающийся лидер футуризма, прежде всего был поэтом. Футуризм, глобальное движение по определению, не мог не распространиться на все наиболее соответствующие ему искусства начиная с живописи, скульптуры и архитектуры. Трое студентов академии Брера — Умберто Боччони, Карло Карра и Луиджи Руссоло, вращавшиеся в кругах представителей символизма и дивизионизма, — были первыми художниками, которые пришли к Маринетти, чтобы поддержать Манифест художников-футуристов (1910), который подписали также Ромоло Романи и Арольдо Бонзаньи из Ченто. Последние под влиянием реакции, которую вызвал Манифест художников-футуристов в традиционных кругах, предпочли отозвать свое имя. Их место заняли Джино Северини из Тосканы, который имел связи с самыми передовыми художественными кругами Парижа (Пикассо, Брак, Гри, Аполлинер, Модильяни, Жакоб), и Джакомо Балла, который родился в Турине и сформировался как художник в Риме.
Художники-футуристы исходят из уроков дивизионизма, однако осмысляют их в той новой перспективе, которую предлагает самая передовая живопись во Франции: с одной стороны, это разложение геометрических плоскостей в творчестве позднего Сезанна, а с другой — Авиньонские девицы Пикассо (1907): первое произведение, в котором намечена одновременность нескольких точек зрения, но которое, однако, превосходит изначальное требование примитивизма — очарование черного искусства — в пользу живописи все более ментального восприятия, свободной от необходимости воспроизводить что-либо действительно существующее. Развивая эти предпосылки, Пикассо и Брак осуществляли новаторские эксперименты, из которых родился кубизм (1909) — первое художественное движение исторического авангарда, представители которого программно отказались от перспективы как способа изображения пространства.
Невозможно оспорить тот факт, что футуристический опыт Умберто Боччони становится понятен лишь в свете этого процесса постоянной проверки натурализмом и дивизионизмом, который характеризует творчество художника с 1903 г., с картины Римская сельская местность. Этот натурализм особенно проявляется в 1910 г. как в обращении к экспрессионизму в духе Мунка (но также и Превиато, в этом постоянном переносе на итальянскую почву самого смелого мирового опыта), плодом которого становятся сначала Траур, а затем Состояния души, так и в самых первых опытах осмысления кубизма: динамизм и взаимное проникновение тел, знакомство с Пикассо и Аполлинером.
«Я чувствую непреодолимое стремление к упорядоченной жизни и титанической работе. Создавать, создавать, творить!» Это слова Боччони, свидетельствующие о его живой романтической личности, которая проявилась в мифе о художнике — сверхчеловеке. В этом смысле его личность не совсем точно соответствовала представлениям Маринетти. И, разумеется, эта тревога и одержимость читаются в работах Боччони, даже когда он следует неонатурализму и личностной манере Сезанна. Одновременный обнаженный (1915) — это наивысшее проявление периода раздумий, вызванного первыми противоречиями, возникшими между Боччони и другим «королем» футуристической живописи — Карло Карра, за которыми последовал отказ от модернизма и параллельно от кубистов, предвосхищающий возвращение к порядку, к которому совсем скоро обратится полмира.
Но как не произошло разрыва в процессе перехода от дивизионизма к футуризму, так нет и трещины в процессе перехода от футуризма к произведениям периода 1915–1916 гг., которые после длительного размышления художника над творчеством Пикассо и Сезанна, знаменуют, по сути, начало авангардистского пути Боччони (Портрет синьоры Краньолини Фанна, Горный пейзаж). Попытка ускорить историю закончилась осторожным шагом назад в стремлении сохранить собственные творческие корни.
Тогда же в Боччони проявляются его глубокая принадлежность к итальянской культуре — главная отличительная черта всего футуризма («одновременность и вытекающее из нее взаимное проникновение планов, динамизм в живописи и скульптуре, искаженные линии [sic] <...> — это наши идеи, созданные нами, плод нашей чистой и неиссякаемой итальянской гениальности», — утверждает сам Боччони в 1913 г.)
