Расцвет аллегорий как основного литературного приема пришелся на Средние века, потому что сама церковь подчеркивала необходимость аллегорического толкования Священного писания. Достоинства и значимость произведений Гомера, Вергилия, Горация, Овидия и других античных писателей определялось в средневековых школах в зависимости от скрытого в них смысла или возможностях его там увидеть, чтобы трактовать в необходимом дискурсе. Христианская церковь дозволяла изучение языческой литературы лишь в той мере, в какой аллегорическое толкование позволяло находить в ней истины высшего порядка, совместимые с ее догмами.
Еще Ориген Адамант (185-254г.) – греческий христианский философ и теолог, предложил отыскивать в священных писаниях сразу три смысла: буквальный, аллегорический, моральный.
Позже получила распространение четверная система смыслов, сформулированная Августином Дакийским в «Кратком пособии» по богословию» («Rotulus pugillaris», 1260):
Буквальный смысл учит прошедшим событиям,
аллегорический – чему верить,
моральный – что делать,
анагогический – на что надеяться.
В схоластической системе образования даже применялись стихи, которые помогали запоминать толкование по четырем смыслам:
Буквальный смысл учит о происшедшем,
о том, во что ты веруешь, – учит аллегория;
мораль наставляет, как поступать;
а твои стремления открывает анагогия.
Неудивительно, что идея аллегорического повествования нашла свое отражение в творчестве Данте Алигьери – поэта и богослова, одного из основоположников итальянского литературного языка. В своем трактате «Пир», он пишет:
«Писания могут быть поняты и должны с величайшим напряжением толковаться в четырех смыслах. Первый называется буквальным, (и это тот смысл, который не простирается дальше буквального значения вымышленных слов, – таковы басни поэтов). Второй называется аллегорическим; он таится под покровом этих басен и является истиной, скрытой под прекрасной ложью; так, когда Овидий говорит, что Орфей своей кифарой укрощал зверей и заставлял деревья и камни к нему приближаться, это означает, что мудрый человек мог бы властью своего голоса укрощать и усмирять жестокие сердца и мог бы подчинять своей воле тех, кто не участвует в жизни науки и искусства; а те, кто не обладает разумной жизнью, подобны камням. …Правда, богословы понимают этот смысл иначе, чем поэты; но здесь я намерен следовать обычаю поэтов и понимаю аллегорический смысл согласно тому, как им пользуются поэты. Третий смысл называется моральным, и это тот смысл, который читатели должны внимательно отыскивать в писаниях на пользу себе и своим ученикам…Четвертый смысл называется анагогическим, то есть сверхсмыслом, или духовным объяснением писания».
Далее он подробно объясняет аллегорический смысл своих канцон и значения используемых в них символов. Таким образом, Данте, ставший одним из столпов итальянской литературы и оказавший влияние на творчество многих авторов той эпохи, по сути, вводит новые поэтические каноны и объясняет, что смысл его текстов гораздо глубже, чем то, что лежит на поверхности.
Этому же принципу последовал другой итальянский поэт – Франческо Петрарка, начавший закладывать скрытые смыслы и подтексты в свои произведения. К примеру, в письме брату Герардо «О стиле отцов и о связи между теологией и поэзией, с кратким разъяснением первой эклоги своих буколических песен, ему посылаемых» Петрарка писал:
«….первую эклогу я написал о нас двоих…этот род сочинения невозможно понять без разъяснений самого сочинителя».
Далее он пересказывает содержание эклоги, значения имен действующих лиц и весь заложенный в ней смысл. Себя он называет «Пастухом Сильвием», который «в непрестанных трудах бродит по скалистым горам и темным лесным тропам». Неприступная вершина, к которой стремится Сильвий – «это высота незаурядной и мало кому доступной славы». Пустынные места, по которым Сильвий бродит – «это науки; поистине сейчас они пустынны, то есть заброшены людьми. Мшистые утесы – это сильные мира сего и богачи, обросшие своим имуществом, словно мхом; «звонкими источниками» могут называться образованные и красноречивые люди, чей кипучий ум со сладостным шумом изливает ручьи познаний. Нисхождение с горных вершин в глубину долин и обратно – это переход от созерцательной высоты к практическому усилию и наоборот. Источник, который одобрительно шумит поющему – хор ищущих совершенства. Иссохшие скалы – невежды, которые словно эхо, услышав звук слов, отзываются невнятным подражательным отголоском».
В другом письме, адресованном Кола ди Риенцо, Петрарка дает подробные комментарии к своим “Буколическим песням”:
«Тебе же, о трудолюбивейший муж, я переслал этот текст, чтобы он был тебе утешением в твоих многочисленных заботах. Но, поскольку природа этого рода писаний такова, что без разъяснений самого автора о смысле их догадаться, может быть, и можно, но до конца его понять нельзя, – то, чтобы не заставлять тебя, занятого серьезными государственными делами, заниматься словами какого-то одного пастуха, и чтобы сей божественный разум не отвлекался ни на мгновение от дела моими глупостями, я вкратце открою тебе суть моего замысла… под названием зверей я скрыл имена или свойства или военные знамена некоторых из тиранов».
Столь же любезно с точки зрения объяснения аллегорического смысла своих эклог поступил и современник Петрарки – Джованни Боккаччо. В своем письме к «Преподобному во Христе отцу фра Мартино да Синья из ордена братьев-отшельников св. Августина, профессору теологии» он писал:
“Сиракузский поэт Феокрит, как мы узнали у древних, был первым, кто изобрел буколический стиль (stilum) в греческой поэзии. Однако он не имел в виду ничего другого, кроме того, что показывает сама кора (cortex) слов. После него по-латински писал Вергилий, но под корою он скрыл некие смыслы, пусть он и не всегда хотел, чтобы в именах собеседников мы находили какое-то значение. А после него писали и другие, но неизвестные, на которых не стоит обращать внимания, кроме моего учителя Франческо Петрарки, который, вопреки обыкновению, сделал стиль чуть-чуть более высоким и повсюду давал собеседникам значимые имена в соответствии с предметом своих эклог. Из них я следовал за Вергилием, и потому не стремился скрыть какой-то смысл в каждом имени персонажа. А потому, раз уж ты хочешь узнать значение не только названий моих эклог, но и имен собеседников, то не удивляйся, о замечательный учитель, если некоторые имена персонажей окажутся лишенными значения. С названиями же дело обстоит иначе: их я все подбирал с тщанием. Теперь же перейду к выполнению твоего желания”.
Далее следует подробное описание символики названий каждой из эклог.
И это – примеры использования аллегорий основоположниками итальянского гуманизма, которые оказали колоссальное влияние на развитие литературы. А что происходило в других странах?
В Англии XVI века средневековое учение о литературе как назидательной аллегории звучало также явственно и отчетливо. Аллегорическую интерпретацию поэтических образов можно найти в «Искусстве риторики» Томаса Уилсона, в трактатах по поэтике Роджера Эшема, Уильяма Уэбба, Томаса Лоджа и Джорджа Паттенхема. К примеру, у Джона Харрингтона в «Апологии поэзии» аллегорическое толкование имеет три смысла, из которых высшим является теологический:
«Древние поэты скрывали в своих сочинениях разнообразные значения, которые они называли смыслами или тайнами. Первое из всех, буквальное значение они излагали в виде истории, действий и выдающихся подвигов неких лиц, заслуживающих памяти. Затем здесь же как второе и нечто более уточненное, так как оно ближе к сути и сердцевине, они помещали моральное значение, полезное для деятельной жизни человека, одобряя действия добродетельные и осуждая противоположные им. Часто под покровом тех же слов они помещали некое истинное значение иногда естественной философии, иногда политики, а иногда богословия. И эти смыслы, которые охватывают столь превосходное знание, мы называем аллегорией».
Барочная литература, для которой характерен символизм, изобилие метафор и символов получила развитие не только в Италии и Англии, но и в Испании и Франции.
Если в Италии был создан «новый сладостный стиль», ярким представителем которого был Данте, то в Испании в начале XVI века появляется «новая поэзия» культистов, в которой произведения перегружались сложными матафорами и изошренными неологизмами. Поклонники этого направления считали поэзию уделом избранных, доступной для понимания лишь немногим.
ВЫВОД: для текстов эпохи Возрождения было самым обычным и распространенным явлением закладывать в них скрытые подтексты. Это было традицией и признаком качественной интеллектуальной литературы. Смысл произведений того времени гораздо глубже, чем буквальный, лежащий на поверхности.
