Виктор Мережкин всю жизнь любил одну женщину, не отвечавшую ему взаимностью. Он был женат, да и на работе вокруг него было много симпатичных, одиноких женщин, но Ольга была выше всех — на недосягаемом пьедестале.
Как-то жена, в очередной раз пытаясь очистить дом от ненужного хлама, нашла среди вещей Виктора серую папку на завязочках и открыла её. Она думала, что это, возможно, какие-то старые бумаги или счета. Но в папке оказалось досье в фотографиях. Фото были разные: чёрно-белые и цветные, портретные и групповые, профессиональные и любительские.
Галина долго плакала, а вернувшийся домой Виктор был удивлён: неужели она видела эту папку первый раз?
— Галя, пойми, это не то, что ты думаешь! — пытался он приобнять жену, но та шарахнулась от него, как от чумного:
— Ах, не то?
— У нас с Ольгой никогда ничего не было! Ну, ты понимаешь, — продолжал Виктор, собирая рассыпавшиеся по полу фотографии (последнюю он украл со стенда встречи выпускников школы десять лет назад).
— Это ещё хуже! Значит ты всё врал мне! Значит, не тело, так сердце твоё принадлежит... этой... этой...
— Не смей так её называть! — в сердцах крикнул Виктор, и тем самым подписал себе приговор.
Назавтра, не говоря ни слова, жена собрала вещи и вместе с сыном уехала к своим родителям, чтобы после инициировать бракоразводный процесс и размен жилплощади.
Вернувшись с работы в осиротевшую квартиру, Виктор оставил свой портфель и тут же вышел. Сидеть в опустевшей квартире он не мог. Вышел и побрёл куда глаза глядят. Ноги сами принесли его в "Стекляшку" — популярный пивной бар на углу улиц Первомайской и Коперника.
Взяв пару кружек пива и солёных баранок, которые он любил с детства (отец баловал), Мережкин сел на свободное место за столик.
Справа, за "стоячим" столиком мужики мутили "ёрш", разбавляя пиво водкой, и в страхе озирались на буфетчицу, которую все местные алкаши называли "Тётьмарина" и относились к ней с большим уважением. Но той, похоже, было всё равно, лишь бы не дрались и не били посуду.
Слева от Виктора сидел военный. Он пил пиво жадными глотками, без всякой закуски и закрыв глаза. Перед ним на столе лежала фуражка. Выпив кружку, он тряхнул головой, взял вторую, сделал глоток и поставил.
Виктор пил своё пиво медленно. Выпьет немного, задумается... похрустит баранкой, запьёт, опять задумается. Так первую кружку и выпил. Пока пил, не заметил, как военный, надев фуражку, ушёл, а на его место тяжело плюхнулся какой-то мужлан. Вместо фуражки теперь на столе стояло блюдо с креветками. Мужлан копошился в них своими толстыми пальцами, и не различишь, где пальцы, где креветки.
— Эй, мужик! — вытирая влажный рот салфеткой, обратился он к Виктору. — У меня сегодня день рождения, а выпить не с кем!
— Ну, это самое, с днём рождения! — Виктор поднял свою кружку с остатками пива и чокнулся с именинником.
— Может, водочки? — прищурив глаз, спросил тот.
— Нет спасибо, я всё! А то дома... — он хотел сказать "заждались", но осёкся. Дома его ждала пустота. Однако, как не хотелось ему напиться до беспамятства, пить с этим человеком он не хотел.
— Да ладно тебе! Угощаю! Я же вижу, что у тебя нет желания домой идти... жена небось пилить будет! — он состроил гримасу. — Все бабы одинаковы!
— Вы думаете?
К удивлению Виктора, мужлан щелкнул пальцами, и Тётьмарина сама принесла им пиво. Именинник достал бутылку водки, и совсем не таясь, и даже улыбаясь буфетчице, плеснул в пиво.
— Из рюмок нельзя, не положено! — подмигнул он Виктору и подвинул ему кружку с "ершом".
Пожилая посудомойка, кряхтя, принесла бутерброды с рыбой, и тонкие бледные кусочки варёной колбасы, украшенные сверху веточкой укропа. Именинник чуть не поперхнулся:
— Вот что, Семёновна! Это убирай, убирай! — энергично затряс он щеками. — Мне перед гостем стыдно!
— А чего подать-то? — снова ставя на поднос тарелки, спросила Семёновна.
— Астраханской воблочки, стружку кижуча, только прошлой поставки! Копчёных крылышек и моравских колбасок! Сегодня я гуляю, ясно тебе?!
На женщину было жалко смотреть. Она растворилась в недрах заведения, шепнув что-то Марине напоследок. Та только махнула рукой.
— Будем знакомы: Валентин Петрович! — улыбнулся именинник.
— Виктор Валерьянович! — выдохнул Виктор.
Столкнулись кружки. Приятное тепло разлилось по груди Виктора. Через полчаса он смотрел на нового знакомого совсем другими глазами. Тот уже не казался ему чудовищем. Нормальный мужик... Только, наверное, такой же одинокий, как и он сам. Иначе разве стал бы он пить с кем попало на свой день рождения?
Но место, конечно, хлебное себе нашёл. Деньги есть — счастья нет...
Он посмотрел направо, где гуляли мужики, творившие "ерша", но тех уже след простыл. Посудомойка Семеновна, она же уборщица, стирала тряпкой крошки со стола.
— И что было дальше? — положив большую голову на пудовый кулачище, задушевно спрашивал Валентин Петрович.
— В каком смысле? — часто заморгал глазами Виктор.
— Ну карточки выпали, и чего? Жена взбесилась? Подала уже на развод?
— Наверное, подала...
— Кароч! — Стукнул обоими лапищами по столу Валентин Петрович. — Не расстраивайся, Витя! Хочешь, поедем ща, твою жену назад вернём! Далеко ехать-то?
— Далеко, Валя! — хлюпнул носом Виктор. — И не надо мне её возвращать, я сам!
— Правильно, молоток, уважаю! — пробасил Валентин.
— Валентин Петрович! Я ушла. Вы тогда сами тут всё закроете? — в дверях стояла преобразившаяся Марина в белом плаще.
— Нет уж, дорогая! Подожди нас, мы сейчас. Ты уж сама, того... этого... закрой и опечатай! Пошли, Вить.
Марина закатила глаза, но ослушаться не посмела.
Они вышли на улицу.
— Я должен признаться... — шатаясь, сказал Валентин Петрович. Он приложил руку к сердцу, — Я врал тебе, друг! У меня... день рожденья в феврале!
— Ничего... Это ничего. Зато я был с тобой честен, — улыбнулся Виктор.
— Куда ты сейчас? — спросил Валентин.
— Домой... — сказал Виктор.
— И что ты там будешь делать один? Поехали ко мне! С женой познакомлю! Посидим!
— Нет, спасибо, Валя, мне надо выспаться, завтра на работу. — потёр переносицу Мережкин.
Перед ними остановилась красная иномарка.
— Ну, как знаешь, Вить! Заходи ко мне как-нибудь! — Валентин пожал ему руку, и обойдя машину, плюхнулся рядом с водителем.
— Виктор? — вдруг услышал Мережкин, и сердце упало. Он обернулся, но никого не увидел.
— Виктор! Это ты? — этот голос он бы не спутал ни с одним другим. Сколько раз он звонил на номер, который до сих пор помнил наизусть, просто, чтобы послушать этот голос... Но теперь принадлежал он усталой женщине в очках, сидевшей за рулём иномарки.
— Ты совсем не изменился! — сказала она.
— Ты тоже! — соврал он.
— Ну... пока?
— Пока!
Машина тронулась, увозя с собой Её и Её мужа, с которым он, волею судьбы провел целую вечность, слушая о том, что "все бабы одинаковы". Пьедестал рухнул.
На следующий день Виктор взял отгул и поехал к родителям жены. Те жили в ближайшем пригороде. Галина, увидев его, стала возмущаться его приезду, кричать, чтобы он убирался вон, но он, ни слова ни говоря, подошёл и крепко обнял её. Сын Вадик, увидев отца, бросился к нему и насколько хватило рук, обнял обоих родителей. Почувствовав это, Галя замолчала.
Через несколько минут она собирала вещи, чтобы ехать домой. В окно было видно, как Виктор беседует с тестем у мангала.
— Неужели ты простишь его? — прошептала Гале её мать, кивнув на окно.
— Да,— просто сказала Галя. — В конце, концов, помнишь, я тоже когда-то была влюблена в актёра Николая Ерёменко! Письма ему писала. У меня даже фото его остались где-то... Да он мне и сейчас очень нравится! Но... это же не повод для развода, мам.
Галина закуталась поплотнее в шаль и вышла во двор к отцу и мужу посмотреть, как агонизирует в огне серая коленкоровая папка.
