Читал, что люди, живущие в лесу – в полном одиночестве – видят иногда странное. Идет по тайге и вдруг замечает, как с неба на него смотрит человеческое лицо. С укором – грустно-грустно. Или среди столетних елей промелькнет голубое женское платье. Но кругом на сотни верст – никого. Ни одной живой души.
Про это рассказывают егери, живущие в таежной глуши. Где-нибудь в северных дебрях. Так можно с ума сойти. Сходят, кстати.
Такое и в городах бывает. Не имею в виду алкашей с их белочками. Нечто подобное бывает и среди людей нормальных, положительных.
Дама спокойно жила до шестидесяти лет. Одна в своей квартире. Сын женат, живет не слишком далеко. Однако общаются редко. Потому что он много работает. Как и его жена. Не будешь же к ним ходить и надоедать.
Дама ушла на заслуженный отдых, как и положено было по старой шкале – в пятьдесят пять. И пять лет жила припеваючи. Всё было хорошо.
И вдруг ее начали посещать глюки. Она стала думать, что ее ожидает дом престарелых. Соображала так: «Невестке я не нужна, потому что чужое своим не сделаешь. Не будет же меня, лежачую, сын переворачивать и обрабатывать»?
Сидела дома и представляла разные печальные картины. Как, например, у нее ноги отнялись. И что-то с головой происходит. Но немного ума еще, якобы, осталось. И она, бедная больная женщина, с трудом набирает номер телефона и договаривается с администрацией дома престарелых.
И вот за ней приезжает машина. Ее – несчастную безногую страдалицу – выносят на носилках, чтобы навсегда увезти из квартиры. И будто она просит санитаров, чтобы они ее на руках принесли в каждый уголок. Видела в воображении, как гладит ласково стены и мебель, шкафы и их содержимое. Прощается! И плачет, плачет, плачет.
Несут на носилках, а она смотрит на стены подъезда, на окна квартиры – со двора. А сзади у кого-то в руках чемоданчик, в котором лежат фотографии и белье.
Представит такое – и истерика. Причем в воображении проигрывалось всё до мелочей. Как по сценарию. Вот она звонит. Приезжают, кладут на носилки, прощается с комнатой. Ее несут и суют в машину.
А затем лежит в огромной комнате, в которой полно сумасшедших старух. Лежит, как в концлагере. Как на зоне.
И так себя растревожит, так разжалобит, что встать не может.
В конце концов, такие печальные картины начали превращаться в натуральные глюки. Как у алкашей.
Она своего сына замучила. И невестку тоже. Забыла, что надоедать нельзя, потому что они все-таки работают. И тревожить их нельзя.
Сын сначала маму свою мягко успокаивал. Говорил, что это у нее фантазии, причем больные фантазии. Что шестьдесят лет – это еще молодость.
Но она не слушала. И все больше и больше погружалась в выдуманный печальный мир. Невестка предложила показаться психиатру. Но «страдалица» еще больше испугалась. Подумала, раз невестка такое предлагает, значит, это уже все – хана! И надо собирать белье и фотографии. Потому что совсем скоро уезжать – навсегда – из родной квартиры.
Довела сына и его жену до ручки.
Как-то у нее был приступ болезненной фантазии. Сын пришел. И сказал, что, видимо, потеряет работу. Потому что все к этому идет.
Мать встрепенулась, засуетилась. Почему, мол, ты так думаешь? Он ее не слушает и продолжает. Что ему друг сказал: сегодня можно устроиться – реально – в сумасшедший дом. Санитаром. За больными приглядывать. У санитара связка ключей, он ходит, отпирает и запирает палаты. А еще «успокаивает» буйных.
Сидит, несчастный-несчастный. Лицо страдальческое. Говорит, что они с женой плачут. И что он уже чемодан собирает, чтобы ехать в психиатрическую клинику на работу.
Мать притихла. И стала ему доказывать, что можно же и дворником пойти работать. И сторожем.
А он – знай – свое повторяет – про работу санитара. Повторяет, а сам страдает.
Разговор между ними произошел. Серьезный. Мать на него прикрикнула. Видимо, он очень талантливо роль несчастного сыграл. Тогда и он на нее прикрикнул – это про дом престарелых. Мать глаза выпучила. А сын в конце припечатал, что она на стенку полезла. Причем по-настоящему. И чуть всех с ума не свела. И что это надоело.
И она успокоилась. А ведь чуть в истеричку не превратилась.
А сын прав. К пенсии психологически готовиться надо. Не знаешь, чем себя занять? Тогда фантазируй – про дом престарелых.
Недавно познакомился с мужиком на скамейке. Ему далеко за семьдесят. Он пожаловался на больное сердце. Пожаловался – и тут же отхлебнул из бутылочки. Я удивился. А он сказал так: «Все равно помирать».
И я подумал: сколько у нас есть «несчастных», которые не могут вынести пенсионной свободы!
Знаете, я так счастлив, что с такими людьми не общаюсь. Мои близкие - другие. Они умеют радоваться дню и ночи. Лету и зиме. Потому что жизнь – это кайф. Особенно если ты свободен. Не богат, но свободен.
