Глава 17
Время действия - 1859 год.
«... Поклон вам шлёт ваша дочь Анна. Во первых строках моего письма сообщаю, что я жива и здорова, чего и вам желаю. А по прибытии едва не скончалась, токмо заботами Тимофея Громова, отставного матроса, жива осталась. В пути много скорбей пережили...»
Аннушка положила карандаш, задумалась. Вспомнила, как замерзали они с Василисой под дерюжкой в метельную ночь. Чудесное спасение своё, крестьянскую избу, непоседливых детишек на печке. Скрипучий голосок мальчонки, рассказывающего про одноногих морских разбойников.
И про дни, проведенные в городском доме генерала Протасьева вспомнила, про путь дальний пешком рядом с нагруженными сундуками повозками. Про серый дождливый день и подломившуюся под её ногами льдину. Про то, как тянула её из воды Васёнка. Про казаков, выдернувших их из реки, словно котят. Вспомнила дни, проведенные в их курене, красавицу Лукерью.
Всё-таки грех на судьбу напраслину возводить, хранил её Бог. Ведь сколько хороших людей рядом оказалось в нужное время! Вот того же возницу Сашку взять – разве плох он был? Разве не жалел её, когда лежала она в тряской телеге, разве не останавливал обоз, когда ей становилось совсем худо? И всегда говорил, что коням отдохнуть пора.
А Тимофей? Сколько добра видела она от него! Вот человек – жизнью битый. Семью потерял, а всё же злобы в душе его нет.
Аннушка счастливо улыбнулась. Как так вышло, она не понимала – только стал этот человек самым родным и близким для неё. И сама не заметила, как стала говорить она – «мы». «Мы с Тимофеем решили...», «Мы с Тимошей думаем...», « Мы сделаем...»
А кто она ему, Тимофею? Дочка? Сестра? Чужая? Не чужая, это точно.
Раздался стук, дверь раскрылась, впустив поток по-осеннему мягкого света. Появилась на пороге Василиса. Красивая, одетая по-городскому.
- Приехали? – Аннушка поднялась ей навстречу. – Насилу дождались! Входи же, входи!
- Приехали! Мирон с Матвеем коней распрягают, а я к тебе сразу. Что же это ты в темноте-то глаза портишь?
- Письмо хотела матушке с батюшкой написать.
- Письмо?! Домой?! – всплеснула руками Васёнка.
- Ага, - улыбнулась Аннушка.
- Так ты и от меня им поклон передай! И припиши, что Василиса, мол, своим родителям тоже кланяется!
- Напишу. Что там, в городу-то? Осудили тех бандитов? Кто они?
- Ой, Аннушка! Смех и грех ведь! – Василиса села за стол. - Тот, что графом себя называл, оказался вовсе и не граф. Он у графского старшего сына, который здесь в войну загинул, учителем был. Этого... хве...хве... ну это, саблями драться его учил.
- Учитель? Оттого и решился отомстить за гибель его. Любил, видно, его.
- Почему у него такая любовь к этому Робенту была, не знаю. Переглядывались отчего-то господа, но я не поняла. Может, Матвей знает, у него спрошу потом. Только сюда явился он вовсе не мстить.
- А чего же?
- Ограбил он, оказывается, палатку сына какого-то важного герцога. Тот тоже под Севастополем сгинул. Вот этот разбойник, а зовут его Били, когда увидел, что хозяина нет в живых, дорогими вещами-то и поживился. Его заметил чей-то слуга, его схватили. Только он уже успел всё спрятать. И сумел вывернуться. Сказал, что напраслину возвели на него от зависти. Потом он вернулся в Англию, к отцу этого Робента.
- К графу?
- Ага, к нему. Стал среднего сына обучать. Только родственники того герцога взялись доискиваться, что он за человек, и оказалось, что по молодости он разбоем промышлял и сколько-то невинных душ сгубил. Оттого следует его казнить. Только он из-под ареста сбежал и подался сюда, в Крым. Потому что спрятанные сокровища здесь и лежали. По пути прихватил Шарля – дезертира и мелкого воришку. А уже тут Прошку нашли, в услужение взяли.
- Вона как! Выходит, зря он Прошке обещал место управляющего... – Аннушка принялась накрывать на стол: вытащила из печи чугунок с картошкой, сняла с полки мешочек с хлебом, налила кружку сладкого яблочного взвара.
- Прошку они вообще собирались продать в матросы на какой-то иноземный корабль! – засмеялась Василиса.
- Ох, вот так дела! – всплеснула руками Аннушка. – Хорошо, что спасли его от беды такой!
- И ты думаешь, ему это в ум пошло? – усмехнулась Васёнка, очищая картофелину от кожуры. – Как бы не так! Это, говорит, невезенье просто такое, что Били оказался бандитом. А настоящие англичане на самом деле люди культурные.
- Горбатого мoг илa исправит. А что же ему фляжка понадобилась? Как будто бы не шибко богатая она?
- Баклажка та с секретом оказалась. В крышке двойное дно. Там было скрыто описание места, в котором он спрятал краденые вещи. Фляжку он обронил невзначай, а место позабыл. Поэтому и обрадовался, когда у меня в руках увидел.
- Час от часу не легче! И нашёл он сокровища?
- Нашёл! И снова припрятал в брошенном городе. Только Шарль его выследил, и весь клад перепрятал в другое место!
Аннушка расхохоталась:
- Вор вора обокрал! Один лучше другого! И что потом?
- А ничего. Арам, который маленький карай, перенес вещи в третье место. Чтобы они никому не достались. Отдал их только жандармам. А теперь их отослали с описью самому герцогу. И баклажку ту отослали – братцу Робента.
- Ну так, а тебя-то почто тиранили? Выхватили бы фляжку у родника, и дело с концом.
- Этого я не поняла. Он, Били этот, сказал, что зол был на Сёму, что если бы фляжка была у него, то он богатства давно бы забрал и в Америку подался. Только я думаю, что не всё так просто. Поизгаляться ему хотелось. Помучить. Страх во мне увидеть. Старые привычки над ним верх взяли. Душегуб, он есть душегуб.
- Что же теперь будет-то им?
- Этого Били теперь переправят в Англию, чтобы они сами решали, казнить его или отправлять на каторгу. Шарля с Прошкой в тюрьму за то, что скрали меня. А ещё они обирали людей, пропитание себе добывали. Вот за всё это и будут наказаны.
- А Шарля-то домой разве не станут отправлять?
- Нет, никому он там не нужен. Отказались хранцузы забирать его.
- Ну и Господь с ними. Вот и всё. Закончилась история с ними, - улыбнулась подруге Аннушка.
- Ага. Вот Сёма посмеётся, когда вернётся! И зачем генералу понадобилось вызывать его... – Василиса погрустнела.
- Дела, видно есть! – ласково сказала Аннушка. – А ты не горюй. Приедет скоро. Киев-то поближе к нам будет, чем Петербурх.
- Говорят, он красивый, Киев-то...
- Вот и расспросишь Сёму, когда вернётся!
Василиса вздохнула.
- Дилявер приезжал вчерась, - Аннушка подпёрла голову ладонью, с улыбкой глядя на подругу. – Привёз саженцы для сада. Яблони да абрикосы. Тимофей в кладовку покамест сложил. Завтра посадишь.
- Может, Сёму дождаться?
- Погубишь саженцы. А то вместе посадим! – Аннушка с улыбкой посмотрела на округляющийся живот Василисы. – Семён приедет, а у тебя уже и деревья растут.
- И то верно! – засмеялась Васёнка. – Как же хорошо, Аннушка, что ты поправилась!
Она порывисто обняла подругу, прижалась лицом к её плечу.
- Матушке твоей спасибо! – улыбнулась та.
- Матушке? Это как? – Васёнка отстранилась и удивленно посмотрела на Анну – не шутит ли.
- Помнишь, я тогда совсем плоха была? Ну, после того, как тебя покрали.
- Как же не помнить... Мы все Богу молились, чтобы тебя спас.
- Так вот... Я не сказывала никому... Тебе одной скажу. Как-то ночью мне совсем худо стало. И видится мне как наяву, что открывается дверь землянки, и заходят... Не могу сказать, кто. И будто люди они, и будто нет...
Василиса зажала рот ладонью и расширенными от ужаса глазами смотрела на Аннушку.
- Нет, они не страшные были. Только непонятные. И ростом меньше, чем мы. Говорят мне, а пойдём-ка, мол, с нами. Там тебе хорошо будет, тебе понравится.
- И ты пошла?!
- Пошла. Откуда ни возьмись, передо мною дверь, а из неё будто свет льётся. Они улыбаются – иди, мол. Я и вошла.
- Не страшно было, Аннушка?!
- Нет, вовсе не страшно. А там... Солнце светит... знаешь, так ярко, а глаз не слепит. И деревья кругом высокие, зелёные, как в мае. Ни одного усохшего листика. А цветов кругом – пропасть. Куда там барские оранжереи! И благоухание от них тонкое-тонкое, нежное-нежное.
- И... Исуса видала?..
- Нет, не видала. Люди там ходят, праведники. А над всеми присматривают ангелы. Их видала.
- Какие они? Как на картинах в барском доме? Вроде маленьких детишек с крыльями?
- Нет, таких там не было. Я больших видала. Одёжи на них белые. А крыльев не заметила.
- Ой...
- И будто иду я по дорожке меж цветов. И таково хорошо мне! И не жарко, и не холодно. И лёгкость такая во мне! И вдруг матушку твою, покой ницу, вижу. Смотрит на меня вроде и ласково, и в то же время с укором. Что же ты, говорит, Анна, Василису-то покинула? Зря, что ли, говорит, она тебя из реки спасала? Куда это ты надумала уйти от неё? И дела твои земные не окончены. Тебе, говорит, ещё жить и жить, детей рожать.
Василиса всплеснула руками.
- И таково мне тоскливо от её слов стало... – продолжила Аннушка. - Что же думаю, а ведь и верно. И такая боль мне по сердцу полоснула... И закрутилось всё передо мной. Открываю глаза – лежу в землянке, Тимофей на своей лавке спит, а у меня в груди будто вдарил кто – так и печёт. Отдышалась я маленько, очухалась. Лежу и думаю – вот теперь я точно жить буду.
- Вишь как... Детей рожать... Быть тебе, Аннушка замужем скоро! – Василиса засмеялась, принялась тискать подругу. – Ты прям совсем-совсем другая стала теперь. И личико округлилось, и всё остальное!
- Да грех худой-то быть в таком богачестве! – Аннушка улыбнулась. – Всего, слава Богу, вдоволь. Абрикосов насушили – на всю зиму кураги достанет. Изюма запасли. Тимоша вина сделал. Про яблоки да ягоду и не говорю. Зерна всякого уродило знатно. Картоха только мелковата вышла.
- А я когда на наши богатства смотрю, всегда удивляюсь – в деревне-то только барину на стол и были те персики да абрикосы, да виноград. А теперь мы, простые крестьянки, до всего этого дотянулись. Отчего так, Аннушка? Отчего в одном краю всё растёт обильно, и никому плоды не нужны, а в другом люди и не знают, что такое на свете родится. Здесь в садах те абрикосы на земле сгнивают, даже свиньи их не едят. А родные наши горсть сушеного винограда счастьем почитают?
- Потому что здесь тёплые края, и зимой снега не бывает. Оттого и растёт здесь всё обильно.
- Так зачем же Господь так устроил, что где-то всё, а где-то ничего?
- Ну, так уж и ничего! И яблочки есть, и груши, и малинка в лесу, и брусница, вишня, земляника, ежевика... Да разве всё сейчас вспомнишь! Наша земля тоже богатая. Персиков с абрикосами нет, это верно. Да только расти они там, в деревне, ты бы и во внимание их не взяла. Хлеба много уродилось – так это дело Божье. Наверное, здеся тоже и тучные, и тощие годы бывают.
Василиса вздохнула:
- Это верно. Только народ наш и в тучные, и в тощие не особо сыт.
- Ох, Васён, да ведь простой народ всегда так живёт. А нам теперь выпало пожить в достатке маленько. Самое первое дело – землица своя. И немало её. Батюшка мой надел имел в три десятины, а ртов кормить – девять душ вместе со мной. Да работать приходится сначала на барском поле, потом уж на своём. А пока барский хлеб уберёшь, своё зерно осыпется, птицы поклюют. Да разве ты и сама не знаешь! А здеся у каждого матроса по восемь десятин, и сам себе барин.
- Оно верно, верно... – вздохнула Василиса. – Только я всё об Федюньке печалюсь. Кабы его сюда привезти! Враз поправился бы, силёнок набрал бы. И боязно мне сказать про то Сёме. Это ведь сколько денег надобно, чтобы поехать за тыщу вёрст за ним, да выкупить у барина. А если Николай Ляксандрыч заартачится, да не захочет ему волю дать?
Аннушка молчала, не зная, чем утешить подругу.
- Да ладно, что это я тоску на тебя нагоняю... Тимофей-то где? Сколько уж я у вас сижу, а его не видно.
- Должно, со скотиной управляется. Нынче работы много. Семён в отъезде, Мирон с Матвеем на суде сколько дней были, Фадей тоже уехал.
- А он-то куда подался? – удивилась Василиса.
- В Евпаторию. Кузнечному делу обучаться. Человек один там есть, знатный мастер. Вот к нему.
- Ой! Кузнец нам и вправду нужен. Только разве этому ремеслу быстро обучишься? Это же... секреты знать надо.
- Отец его, покой ник, деревенским кузнецом был. Так он, Фадей-то, сызмальства, помогал ему. Это ещё до того, как во флот попал он. А теперь надумал отцовское ремесло вспомнить. С деревянной ногой в поле скакать неспособно, а нахлебником сидеть тоже не сладко.
- То-то он рыжий такой! – засмеялась Васёнка. – У горна кузнечного жаром опалило! Жена ему хорошая досталась. Сама одна по хозяйству упирается, всё его бережёт.
- Озимь сеяли, так Марья сама пласталась. Живот выше носа, а туда же! Тихон её хотел домой отправить, да куда там! Своя рука хозяйка, говорит, сама и посею.
- Да рассказывал Семён, как прогоняли её, - Василиса встала с лавки. – Пойду-ка я домой. Землянка-то наша заскучала, чать, без хозяев. Благодарствую за угощение!
- А ты приходи к нам вечерять! – пригласила её Аннушка. – Чего тебе одной-то стряпаться! Да и когда уже, скоро вечер.
- И то... Хоть прибраться в избе-то.
Василиса нехотя побрела домой. Без Семёна дом казался ей пустым и неуютным. И зачем это понадобилось генералу Протасьеву вызывать его в Киев? Она вспоминала, как однажды приехал нарочный от поверенного Гаевского и передал пакет Тимофею. И Тимофей с Аннушкой радовались письму, а потом зазвали в свою землянку Семёна и о чём-то долго разговаривали. И Сёма был после этого разговора будто сам не свой. Сказал, что генерал в Киеве и хочет видеть его. А зачем? Разве он флотский генерал? Флотские-то как-то по-другому называются. Тимофей говорил... Забыла...
Семён, конечно, воевал в Севастополе под его началом. Только ведь война кончилась давно, и матросы в отставку вышли. Тимофей сказывал, что им месяц обороны за год службы засчитали. Вот и получилось, что сроки свои они честно выслужили. А ведь ещё и ранения у них. И почему генералу понадобился именно Сёма? Только бы живой вернулся!
Василиса перекрестилась, сняла палочку-запор с двери, спустилась в сумрак землянки. Масляная лампа тускло осветила пустую избу. Отчего так бывает, что в сумерках лампа светит тускло, а ночью, в темноте, ярко?
Она подошла к матросскому рундуку, откинула крышку. С прикрепленного изнутри рисунка смотрели на неё жгучие чёрные глаза красавца-матроса. Точёный нос, тёмные, густые усы... Васёнка наклонилась и поцеловала бумагу. Где же ты, родной, когда вернёшься?
Прошло ещё две недели, прежде чем Семён появился в Андреевке. Он смущенно улыбался встречавшим его товарищам, что-то говорил, незначительное, неважное, пожимал руки. А Василиса не могла оторвать взгляда от свежего шрама на его лбу да странно, непривычно топорщившейся косынки на лице.
- Что там, Сёма? Что за шрам? – спросила она, а у самой сердце холодела от страха. Что ещё пришлось пережить ему?
- Всё получилось? – вдруг спросил Тимофей, заговорщически подмигнув Сёмке одним глазом.
- Получилось...
- Так показывай! Всем показывай!
Васёнка в недоумении замерла. А Семён несмело развязал тряпицу, отнял от лица... Заахали женщины, восторженно засмеялись, кинулись тормошить его. Одобрительно загудели матросы. На лице у Семёна уже не было страшных дыр. Был нос. Самый обыкновенный, немного грубоватый, покрытый шрамами нос.
Как? Как могло случиться такое чудо?
- Я в Киев к профессору Пирогову ездил, - смущенно объяснял Семён, глядя на Василису. – С ним генерал Протасьев списался, попросил за меня.
- Ой, дорого, чай, взял за операцию да лечение? – спросила Грунюшка.
- Ничего не взял...
- Как ничего? – удивлялись женщины.
- Вовсе ничего. У него страсть такая – лечить, помогать. Не за деньги, а просто так. Да и вроде интереса такого у него – получится или нет. Вот... получилось...
- Получилось! Ой, как хорошо получилось! – галдели женщины. – А генерал-то хорош, помнил про тебя!
- Помнил, только ему Тимофей с Аннушкой писали, чтобы он с Пироговым свёл меня.
- Ой, молодцы! Тимофей, Анюта! Как хорошо, что вы догадались! – смеялись матросы.
- Больно было? – спросила Василиса мужа вечером, осторожно прикасаясь кончиками пальцев к розовым свежим шрамам.
- Спал я. Штука такая у него есть – эфир называется. Им подышишь, и спишь. Ничего не чуешь.
- Хорошо... – Василиса улыбалась. – А на лбу шрам зачем?
- Так доктор кожу оттуда брал.
- Надо же... А что же ты не сказал мне ничего, когда уезжал?
- Так чего тревожить без нужды?
И впрямь... Думала бы Васёнка, что да как, представляла бы, как операция будет проходить, беспокоилась бы, получится ли у доктора. Всё-таки добрый он, Семён. Хороший.
Василиса с нежностью приникла к груди мужа.
А на следующий день они осматривала высаженные Васёнкой деревья, прикапывали привезённые Сёмкой из Малороссии кустики вишни, планировали, как поставят дом. Тыльной стороной к холодным северо-восточным ветрам, крылечком к морю, и непременно с большими окнами, пропускающими много света.
В начале ноября матросы начали выезжать на резку ракушечника для постройки домов. А однажды воскресным полднем, когда вернувшиеся из Севастополя после службы в Никольском Храме андреевцы отдыхали за длинным деревянным столом у Тихоновой землянки, приехал нарочный. Спросил Тимофея Громова, вручил старику бумагу и объявил, что казённая крестьянка Анна Ананьева по распоряжению канцелярии должна отправиться в новое поселение Карантинная слободка Керчь-Еникольского градоначальства для венчания с одним из новоприбывших в Крым поселенцев.
Главы выходят раз в неделю.
Предыдущие главы: 1) Барские причуды 16) Дилявер
Если вам понравилась история, ставьте лайк, подписывайтесь на наш канал, чтобы не пропустить новые публикации! Больше рассказов можно прочитать на канале Чаинки
