Среди воспоминаний, оставленных участниками похода 2-й Тихоокеанской эскадры и Цусимского сражения, есть и не вошедшие в состав официальных сборников материалы, но представляющие определенный интерес. К числу таких можно отнести интервью, взятое у младшего инженер-механика эскадренного броненосца «Сисой Великий», поручика Бориса Васильевича Бруятского (31.07.1878–1937?).
Судя по всему, Б. В. Бруятский вскоре по окончании учебного заведения, 13 сентября 1904 года, был зачислен на службу, а 1 января следующего года произведен в поручики. За участие в Русско-японской войне в 1906 году его наградили светло-бронзовой медалью.
О дальнейшей службе Б. В. Бруятского известно, что в первые послевоенные годы он служил на Балтике, затем был переведен на Каспий, числился в Каспийской флотской роте.
6 декабря 1908 года его произвели в штабс-капитаны, 16 сентября 1911 года назначили исправляющим должность портового инженер-механика Бакинского порта.
В 1912 году состоялось производство Б. В. Бруятского в чин капитана, а 31 декабря — назначение портовым инженер-механиком Владивостокского порта. 28 марта 1913 года Бруятский стал инженер-механиком старшим лейтенантом, а 30 июля 1914 года — инженер-механиком капитаном 2 ранга. Примечательно, что в списках личного состава, начиная с 1913 года, он уже значится как Борис Герасимович.
По некоторым данным, инженер-механик капитан 1 ранга Б. Г. Бруятский и в 1921 году еще находился во Владивостоке. Когда и как он покинул Дальний Восток неизвестно, но есть сведения, что позднее Б. Г. Бруятский работал в Ленинграде, начальником сектора генеральных планов «Проектверфи».
В 1935 году его арестовали и приговорили к ссылке на пять лет в Уфу. Согласно «Книге памяти жертв политических репрессий республики Башкортостан», расстрелян в 1937 году.
Указывается, что Б. Г. Бруятского реабилитировали в 1989 году. Интервьюер, скрывшийся под инициалами «Б. А.», разговаривал с Б. Г. Бруятским, очевидно, в начале 1906 года.
Недавно в Петербург прибыл из японского плена участник Цусимского боя, инженер-механик Б. Бр-ский, живой и безыскусный рассказ которого о пережитых событиях ярко рисует картину деятельности и душевного настроения тех участников боя, которые, не видя его, работают у машин и котлов, глубоко под водой, на дне судна.
Там они, сохраняя непрерывно мужество, распорядительность и хладнокровие, должны ежеминутно ждать, что взрыв мины разрушит и потопит их судно ранее, чем им удастся сделать хоть какую-нибудь попытку выбраться наверх и увидать в последний раз солнце и море.
Поручик Бр-ский ушел младшим судовым механиком на броненосце «Сисой Великий» и не покидал своего корабля до самой его гибели.
Прежде всего, мы обратились к нему с вопросом о знаменитом гулльском инциденте, который наделал столько шума в свое время.
— У нас, по крайней мере, у громадного большинства, сложилось убеждение, что японских миноносцев там не было, да и зачем им было так далеко забираться, когда Того со всеми своими силами еще до выхода эскадры из Кронштадта решил нанести ей удар в своих водах.
— Мы, уже будучи в плену, видели японскую карикатуру, изображающую Того, который стоит на острове Цусима и подманивает рукой к себе [З.П.] Рожественского, а тот с завязанными глазами, с кораблями в руках, идет навстречу к нему.
С другой стороны, Рожественский в этом инциденте действовал совершенно правильно, хотя и принял по ошибке рыбачьи суда за неприятельские. Рыбаки не обращали никакого внимания на сигналы нашей эскадры, шли кучей и т. п., а ответственность, лежавшая на Рожественском, была слишком велика, чтобы он мог, колебаться в данном случае.
— Ну, а скажите, каково было настроение на эскадре в начале вашего похода?
— Да не особенно важное. Больше половины личного состава не надеялось на победу; считали, что эскадра слишком слаба и разнородна, думали, что дело окончится поражением, но, конечно, не таким, как цусимский разгром; надеялись все-таки, что большей части наших судов удастся прорваться во Владивосток. Ну, а потом, у нас столько было работы, особенно по погрузке угля, которая производилась постоянно, на якоре и в открытом море, что мы, утомленные ежедневной, напряженной деятельностью, впали в какое-то безразличное состояние, жили интересами текущей минуты, и бой отодвинулся куда-то далеко-далеко.
— Вы ведь шли, если не ошибаюсь, Суэцким каналом, а не кругом Африки?
— Да, мы находились в отряде [контр]-адмирала [Д.Г.] Фелькерзама, Гулльский инцидент, понятно, вызвал усиленную осторожность, и наши консулы поработали на славу. Устроили нам стражу повсюду, на берегу и в канале, где нас эскортировали специальные сторожевые пароходы. Полагаю, все это стоило огромных денег.
Из Суэцкого канала мы направились к Мадагаскару, на соединение с Рожественским, да сразу его не нашли, так как он оказался в другом порту, не в том, где было назначено соединение. На Мадагаскаре мы простояли более двух месяцев.
— Чем была вызвана подобная задержка?
— Получением известия о падении Порт-Артура. Известие это нас ошеломило и произвело угнетающее впечатление…
Завязались оживленные переговоры с Петербургом, как знаете, был поднят вопрос о возвращении эскадры… Кроме того, теперь уже некуда было торопиться, пришлось дожидаться весны и прихода Небогатовской эскадры.
— Как Вы полагаете, решение все-таки продолжать путь было предпринято Рожественским самолично или продиктовано из Петербурга?
— Затрудняюсь сказать… склоняюсь к мысли, что, в конце концов, ему, как человеку дела, надоела эта бесконечная переписка со штабом, и он решил уйти с Мадагаскара, чтобы от нее избавиться.
— Хорошо было стоять на Мадагаскаре?
— В смысле природы — дивно. Я был однажды послан на берег с командой за питьевой водой, и пришлось провести целые сутки в тропическом лесу — впечатление прямо феерическое и остается неизгладимым на всю жизнь.
— Ну, а как вы совершили переход через Индийский океан?
— Отлично. Это было настоящей «tour de force».
Представьте, мы никуда не заходили, хотя немного в стороне от нашего пути находились Сейшельские и Чагосские острова. Целый месяц мы совершали наш переход, останавливались в море несколько раз для погрузки угля, так как купленные нами хитроумные немецкие приспособления для погрузки угля на ходу с одного судна на другое оказались непригодными, даром только были выброшены деньги, и деньги очень большие. Зато погода прямо благоприятствовала нам, за все время перехода море не шелохнулось.
Таким образом, мы, никем не замеченные, неожиданно появились в Малаккском проливе. Начиная с этого времени, мы вплоть до Цусимы постоянно были готовы к бою, ночью спала в койках только одна половина команды, другая же половина одетая спала у заряженных пушек.
— Большой подъем духа вызвало прибытие Небогатовской эскадры? Воскресла надежда на успех?
— Это было настоящее торжество.
— Ну, а самый бой?
— Накануне боя мы готовились к этому великому делу. Ночь прошла спокойно, но, конечно, было не до сна, а утром на горизонте уже показались отдаленные дымки, — это были неприятельские разведочные крейсера. Вскоре они скрылись, а я, проведя бессонную ночь, прилег немного отдохнуть. В первом часу неприятельские суда снова показались, а во втором часу начался бой.
— Где вы были во время боя?
— Я находился по боевому расписанию в кочегарке при паровых котлах. Команда работала совершенно спокойно, с сосредоточенными, серьезными лицами. Наверху слышался адский грохот пушечной пальбы, и нашей, и японской, сливавшейся в один общий, непрерывный гул.
Грохот этот был настолько силен, что мы внизу совершенно не могли слышать попадавших в наш броненосец и разрывавшихся снарядов.
Один раз только мы услышали, как снаряд разорвался в дымовой трубе, и осколки с грохотом посыпались к нам вниз, в дымовые выходы котлов.
Наверху уже были убитые и раненые, но мы их еще не видели.
Вдруг по всему кораблю, до самых отдаленных его закоулков, с быстротой молнии разнеслась ужасная весть о том, что [эскадренный броненосец] «Ослябя» перевернулся и погиб. Настроение сразу стало тягостным, подавленным…
— Какой ход держали во время боя?
— Двенадцать узлов. Мы могли развить и больше, но эскадру стесняли такие тихоходы, как, например, транспорт-мастерская «Камчатка», неизвестно для чего взятый в бой.
Котлы работали без особого напряжения. Я сначала все заботился о том, чтобы давление пара не повышалось против нормального (110 фунтов), но ход у нас был неравномерный; маневрируя в бою, мы то давали полный ход, то малый, то совсем останавливались; смотрю, пар у меня сел до 90 фунтов. Я, понятно, испугался, думаю, что если он станет продолжать падать, то судну нельзя будет держать полного хода, через меня погибнет все дело, — махнул рукой на все правила, да по-американски и поднял давление пара до 140 фунтов, на две атмосферы выше нормального.
Пока я всем этим занимался, вдруг, вижу, из левой шахты (спасательный выход) ползет к нам вниз огромный клуб удушливого бурого дыма распространяется по всей кочегарке, я вижу, как мои люди один
за другим падают без чувств, тормошу оставшихся, которые на минуту как-то оцепенели, открываем поддувала котлов, устраиваем какую только можно вентиляцию, затем, так как все двери в непроницаемых переборках задраены, по другой шахте подымаюсь наверх, чтобы кружным путем попасть в машину, сообщить старшему механику о происшедшем и попросить у него свежих людей взамен убылых.
В жилой палубе полная темнота; электричество погасло, и тот же удушливый дым, от которого я спасаюсь, зажимая нос и задерживая дыхание. В потемках натыкаюсь на что-то мягкое и теплое — это люди, задохнувшиеся от дыма.
— Откуда же взялся этот смертоносный дым?
— От неприятельского 6-дюймового снаряда, разорвавшегося
в батарейной палубе и начиненного «шимозным» порохом. Шимозные газы тяжелы, и вот почему они, главным образом, пошли в низы корабля.
Но вот, наконец, я и наверху, чтобы хватить хоть глоток свежего воздуха, ибо уже близок к обмороку. Кровь, убитые, раненые. На море вижу ужасное зрелище, как гибнет «Александр III»: в один момент перевертывается кверху килем и идет ко дну. «Суворов», весь в огне, без труб и мачт, продолжает сражаться.
Спускаюсь в машину. Дым и мгла от нагревшегося масла, которое в изобилии льют на подшипники. Беру людей, снова направляюсь в кочегарку. Там дым уже почти рассеялся, и мы снова подняли пар.
Часов в пять бой кончился. Мы шли очень тихо, так как носовая часть была разбита японскими снарядами и залита водой. Броненосец сильно погрузился носом, и при небольшом переднем ходе, напор воды на водонепроницаемые переборки увеличивался от бурной погоды до того, что они грозили сдать и разрушиться.
Таким образом, хотя машины работали, мы еле-еле подвигались вперед. Ночью начались на нас минные атаки. Две атаки мы отразили и даже потопили японские миноносцы. Но третья атака достигла своей цели. Раздался оглушающий гул, броненосец страшно затрясся, электричество внезапно погасло, и мы очутились в темноте.
Оказалось, что японская мина попала в румпельное (самое заднее) отделение броненосца и затопила его; это нам было даже на руку,
так как выровнялся дифферент (наклон) на нос от затопления носового отделения. Зато сам броненосец сел еще глубже, и, кроме того, мы остались без руля, поврежденного миной.
Утром окончательно выяснилось, что в течение ближайших часов мы пойдем ко дну. Шлюпки снарядами все разбиты в щепки, за исключением одного полубарказа.
Берег милях в двадцати, так что добраться до него вплавь немыслимо.
Но вот, всеобщая радость. Показался «Владимир Мономах», идет не особенно быстро и накренился на одну сторону. Сигналами просим снять людей.
«Ничего не могу сделать, через два часа сам иду ко дну, сообщите, сколько еще времени можете продержаться на воде», — отвечает «Мономах».
Спасителями нашими явились японские вспомогательные крейсера, показавшиеся на горизонте.
Мы долго с ними сигналили по международному своду, они все не верили нам, опасаясь подвоха, наконец, приблизились.
Мы немедленно послали им наш единственный полубарказ с ранеными, после чего они уже сами явились к нам, спустили флаг, подняли японский и попытались было буксировать наш «Сисой», но вскоре отказались, увидя бесплодность своей попытки, после чего стали перевозить наших людей.
«Сисой» погружался все больше и больше; наконец, когда на нем оставалось уже не больше ста человек, он медленно стал перевертываться и идти ко дну. Катастрофа совершалась настолько медленно, что люди, заранее запасшиеся спасательными принадлежностями, успевали карабкаться по корпусу и подниматься к килю.
Наконец, небольшой столб пара, и все кончено, только люди плавают среди обломков и кричат о помощи. Вернувшиеся шлюпки их подобрали, потонуло только человек 17.
На японских судах к нам отнеслись хорошо, мы еще три дня крейсировали в море, так как эти крейсера имели инструкцию поджидать это время остатки нашей эскадры. В море похоронили обоих наших докторов, умерших от отравления газом.
На третий день пришли в Сасебо, на пути встретили сдавшуюся Небогатовскую эскадру, сначала не разглядели, в чем дело, и обрадовались, думая, что нас освободят, зато какое горькое было разочарование, и как радовались везшие нас японцы, когда мы все увидели развевавшиеся на наших судах японские флаги.
© Подготовка к публикации и комментарии Р. В. Кондратенко
Перед Вами фрагмент сборника "Гангут" №73/2013
Ещё больше интересной информации и сами книги у нас в группе https://vk.com/ipkgangut
Друзья, если статья вам понравилась - поддержите нас лайком и/или репостом, напишите комментарий. Наш канал - молодой, нам очень важно ваше мнение и поддержка!
