Цвет волос (впрочем, и остальной типично мужской растительности на лице) у Селима был обусловлен материнскими генами. У сериального, во всяком случае. Реального оставим за рамками обсуждений - у него вообще было прозвище Блондин. Ну, блондин - так блондин. А в "Великолепном веке" всё равно рыжий.
Рыжим он был не только в прямом, но и в переносном смысле слова. В "Братстве самых достойных престолонаследников" оставался изгоем. Кажется, Селим унаследовал от Хюррем даже "карму" - ведь его мать тоже подвергалась остракизму (гаремному в частности). Практически всю жизнь. Разница в том, что против Хюррем единым фронтом выступали её золовки, а против Селима - собственные братья. Причём один единокровный и два абсолютно родных.
Со своим флегматическим типом темперамента Селим сумел приспособиться к игнору и худо-бедно существовать в этих условиях. Существовал по принципу невмешательства: "Я к вам не лезу, и вы меня не трогайте!".
Он даже особого зла на братишек не держал, когда не хотели его пускать в свою песочницу, где великовозрастный Мустафа показывал младшеньким, как можно сложить трон из куличиков.
Вот только от Баязида, правда, рыжику порой доставалось. Тот всегда видел в Селиме главного конкурента и в режиме нон-стоп доказывал своё силовое превосходство. Вот увидит папа, какой Баязид у него мощный и неукротимый по сравнению с рыжим рохлей, - и сразу прикажет переписать свидетельства о рождении: сильного назначит старшим, а это оранжевое недоразумение пусть мама рожает обратно, если хочет.
Инициатором всех конфликтов с детства был, разумеется, Баязид. Селим старался выработать у себя привычку обходить неуравновешенного братца за семь вёрст. Но не всегда удавалось. Братец не зря гордился отличной физподготовкой: бегал, как конь, а для дикого коня семь вёрст, как известно, - не круг.
У Селима перед Баязидом имелось одно очень важное преимущество, которое никто, кроме мудрого отца, не рассмотрел. Рыжий шехзаде, в отличие от остальных, адекватно себя оценивал. Он хорошо знал, что он не идеален, и никогда не пытался выдать себя за того, кем не являлся.
До часа икс у Селима столбик амбиций "будущего падишаха" выше ноля не поднимался.
Шикарная сцена "выборов в Манису" на заседании совета - одна из моих любимых. Рустем читает приказ и делает долгую паузу перед тем, как назвать имя счастливчика. Мустафа и Баязид в предвкушениях, каждый - в своём. При этом Баязида просто распирает: он чуть не подпрыгивает на месте. Мустафа, как более взрослый и сдержанный, старается себя не выдавать, но в глазах неоновым светом полыхает: "Я! Я! Я!"...
Джихангир с затаённой улыбкой повторяет в уме заготовленные поздравления и прикидывает, к кому же сейчас нужно будет кинуться с объятиями: к Мустафе или к Баязиду. Лучше бы он так старательно клятву меча учил.
А у Селима взгляд совершенно отсутствующий. И через минуту - уже слегка ошалевший от того, что прозвучало именно его имя. Он не ждал от отца благосклонности, но именно он её получил.
Проблема Баязида же состояла в том, что ему всегда хотелось быть лучшим на фоне остальных (прежде всего, на фоне Селима), но он не задумывался о том, чтобы стать лучше самого себя. Самокритика ( а следовательно, и разумная самооценка) в нём отсутствовала напрочь.
После назначения Селима санджак-беем Манисы братья скопом объявили ему бойкот. Или то, что у нас сейчас принято называть "культурой отмены". Баязид даже из родной мамы готов был душу вытрясти, требуя "справедливости". Мустафа действовал аккуратнее и осторожнее, даже объявил о готовности во всём помогать. Дал понять, что сам Селим с управлением в Манисе не справится, и ему надо бы уповать на драгоценный опыт "главнаследника". Джихангир провёл внеплановый съезд чертей в своём тихом омуте и замаскировался под нейтрального, но не лишал себя удовольствия покалывать самолюбие Селима острым язычком.
Наверное, если бы на горизонте рыжика не появилась дерзкая и целеустремлённая Нурбану, братья совместными усилиями добились бы добровольного отказа Селима от трона. Поскольку он во власти быстро разочаровался. Трон как таковой оказался ему не нужен. Но всё равно пришлось идти до конца и сдерживать приступы тошноты от собственных поступков - ради того, чтобы выжить в условиях того волчьего времени.
