- Добрый день, дорогие телезрители! С вами мир невыдуманных человеческих судеб в программе «Мир живых»; и я, ее ведущий, Антон Алигьери.
Квадратные очки Антона многозначительно сверкают камере.
- Сегодняшний выпуск можно было бы назвать «Туда и обратно», только наш герой не хоббит. Он реставратор из села «Болотное», республика Коми. Встречайте! Доктор филологии. Отец двоих очаровательных детей... Обманул систему… Сотворил невозможное. Итак… Арсений Семенович Уточкин. Умер и воскрес!
Между огромных искристых экранов, на которые крупным планом режиссер тут же выводит щурящееся от света софитов кругленькое скуластое лицо гостя, в желто-малиновую студию входит лысеющий мужчина, высокий, в сером болтающемся пиджаке поверх желтой рубашки, чуть зевающей на животе.
Бурные овации за кадром. Мелькают лица тянущих шеи напомаженных зрителей.
Мужчина выходит в центр круглой сцены перед семью рядами живой публики и остановился, ссутулившись, медленно потирая пальцами одной потной руки ладонь другой; безразлично рассматривает зал. Взметающие блестки истеричные аплодисменты неловко стихают. Мужчина стоит так, пока Антон, инстинктивно избегающий пауз, не трогает его за плечо, предложив сесть в кремовое кожаное кресло, располагающееся чуть выше четырех других кожаных кресел.. Кресло слева от публики, как у подсудимого.
- Здравствуйте, Арсений Семенович, – подчеркнуто серьезно говорит Антон в микрофон, – спасибо, что согласились прийти.
Мужчина хмурится, будто собираясь что-то сказать, но только продолжает мять ладони.
- Вы сегодня немногословны! – не теряя темпа, продолжает Антон.
Мужчина смотрит на него скучающе. Глаза его густо обведены морщинами. Антон не сбавляет взятого темпа:
- Скажите, Арсений Семенович, это произошедшее сделало вас таким?
Мужчина вздергивает бровь:
- Я жду, когда вы скажете что-то более содержательное.
Несмотря на грубость его слов, голос мужчины мягок. По залу пробегает смесь тихих смешков и шепота.
- Вот как? – Антона укол не задевает. – Вот я смотрю на вас и гадаю: сколько вам лет?
- Сорок четыре.
- Ого! А я бы дал вам все шестьдесят!
Зал одобрительно хихикает.
- Я бы дал тебе пожизненное, если бы мог, – отвечает гость, и на его дряблом лица вдруг проступает совершенно неожиданная детская озорная улыбка, а золотой верхний клык только придает ей шарм. Но эта внезапная вспышка длится всего мгновение; озорной огонек в госте потухает так же резко, как вспыхнул. Гость тяжело откидывается в кресле, будто весит гораздо больше своего веса, и повторяет: «Мне сорок четыре».
- И в сорок четыре вы… – Антон снова берет серьезный повествовательный тон. Камеры выхватывают крупные план ведущего и гостя… – умерли.
Гость давится коротким смешком и грозит Антону пальцем:
- Создаешь интригу? Понима-а-а-ю, понимаю. Экранное время… Я покончил с собой.
По Антону видно, что эта информация предполагалась быть поданной позже, но он тут же поддерживает тему:
- Каким способом, позвольте спросить?
- Я повесился. Предвосхищая твой следующий вопрос – в деревенском уличном сортире. Ногами в дырку.
Снова озорной золотой клык. Снова мелькнувшие морщинки неудовольствия вокруг губ Антона: эти пикантные детали тоже всплыли раньше положенного телеэтикетом срока подачи информационных блюд.
Но аудитория уже поманена. Они чуют запах. Подведенные черными карандашами леди перешептываются с напудренными старушками. Мужчины хмурятся и хмыкают. Все внимание на госте. Осталось дожать до первого спонтанного катарсического оргазма, и Антон Алигьери спрашивает:
- И что же случилось… после?
Стекла камер звенят от напряжения аудитории. Гость выдерживает паузу и пожимает плечами:
- Меня вернули.
- Кто? Кто это сделал? Врачи? – Антон подхлестывает нетерпение публики.
Гость снова жмет плечами и машет на Антона рукой, будто тот его насмешил:
- Какие врачи?! – кашляет гость, – Меня и нашли-то уже подгнившим, так Сашка сказал.
- Прошу прощения, Арсений Семенович, кто такой Сашка? Нам всем любопытно.
Аудитория томно вздыхает, ведь это уводит от такой интригующей прелюдии.
- Мой сын.
- Сколько ему лет?
- Ему 22. Он меня и нашел.
На экране появляется портрет голубоглазого парня в черной толстовке. Глаза в кадре ничего не выражают. Они пустые и светлые. Лицо сильно засвечено вспышкой. Понять по этому кадру что-то о Саше очень трудно, тем не менее, аудитория ерзает от восторга, недоумения, а кто-то гневно кудахчет с задних рядов. Звукоапаратура глушит эти волны, чтобы были отчетливо слышны голоса Антона и его гостя.
- Итак, вы были мертвы?
- Да.
- И что случилось потом?
- Меня похоронили.
Аудиторию накрывает спазм, но Антон не ослабляет хватку:
- И как так случилось, что вы сидите перед нами?
- Меня вернули.
Зрители воют, и Антон властно поднимает вверх микрофон, осаживая свою паству:
- Кто вернул вас, Арсений Семенович?
- Те, кто со мной там разговаривал, и все объясняли долго. Пограничники какие-то. Ну, ангелы, наверное.
Зрители скулят.
- Ангелы? – Антон не позволяет себе в голосе и ноты недоверия. Вопрос строг и серьезен:
- Как они выглядели?
Камеры крупно показывает растягивающийся в совершенно неуместной кривой усмешке рот Арсения Семеновича. Его губы выговаривают:
- Сами увидите. Зачем мне портить вам впечатления? Все равно все всё увидите!
Зрители молчат. Арсений Семенович смеется по-детски заливисто, искренне. Антон неуверенно присоединяется к нему взвизгивающими короткими смешками, бросая в камеру косые взгляды из-под очков. Пауза затягивается. Гость отсмеялся своей шутке и уже меланхолично мнет ладони. Антон Алигьери решается:
- Арсений… Позволите личный вопрос?
- Да, пожалуйста, Антон.
- Как вы чувствуете себя, уже теперь, вернувшись, с тем, что ваш сын нашел вас повесившегося в деревенском туалете? Уже подгнивающего, как вы добавили.
Гость поднимает глаза на Антона и тихо произносит. В его голосе сквозит поджимающее слова теплое сожаление:
- Он понимает меня.
По аудитории проносится вздох. Арсений Семенович сидит, опершись локтями о колени, положив подбородок на сплетенные пальцы, обводит аудиторию печальными голубыми глазами. Такими же, как у сына – отмечает Антон.
Антон молчит, дает публике отдышаться, потом резко поворачивается в камеру лицом и произносит отрывисто, словно выхаркивает фразы:
- И прямо сейчас. У нас с вами. Будет возможность. Спросить Сашу. Понимает ли он отца? Сегодня Саша у нас в студии. И он войдет сюда через несколько минут. Какую правду о чудесном воскрешении расскажет он? Мы узнаем после короткой рекламы.
Андрею нужен был перерыв. Он его получил. Перерыв кончился. Должен войти Саша. Аудитория осталась на местах – им перерыв был совершенно ни к чему. Они пожирали происходящее, нервно повизгивая, будто обжигали пятачки о раскаленную скворчащую сковородку, с которой пытались урвать лучший кусок поджаривающихся свиных ушек.
«Но еще чуть-чуть потомим их» – думает Антон и говорит:
- Арсений Семенович, почему вы решили повеситься?
- Устал очень от жизни. Хотелось чего-то нового. Попробовать. Другой путь. По-другому, понимаешь? – Гость разводит руками, будто говорит что-то само собой разумеющееся.
- Вы доктор наук, женаты уже двадцать один год, насколько мы знаем. Саше 22, а младшей дочери… Как ее, кстати, зовут?
- Алина.
- Алина. Точно! Алине скоро будет 15. Вы не думали о дочери?
Арсений Семенович грустно улыбается и отвечает:
- Не пытайтесь давить на чувство вины. Я сделал для дочери лучшее – что мог – отправил ее учиться в Лондон подальше из этого сумасшедшего дома. Я потратил на это все наши семейные сбережения, чтобы не изуродовать ей детство. Так что не пытайтесь… Мужчина вдруг взмахнул кулаком, но как-то медленно и досадно.
Провокация растормошила гостя. Публика поддерживающе гудит. Гость превращается в обвиняемого, – Антон Алигьери знает, это самое соблазнительное для них: Алина сегодня здесь, и тоже войдет в эту студию, но только чуть позже…
Зрители на пике возбуждения. Женщины сводят колени вместе… Ушки пора бы подать!
Антон оставляет монолог Арсения Семеновича висеть в воздухе. Выбивает у него почву из-под ног. Дезориентирует. Когда не знаешь, слышат тебя или нет, словно ты призрак, остается только зацепиться за ведущего и следовать его вопросам – обручам, через которые нужно всего лишь послушно прыгать – и тогда материал будет подан безупречно…
Антон произносит:
- Без лишних прелюдий: Саша. 22. Выпускник московского университета. Факультет философии. Сын нашего сегодняшнего героя. Две недели назад он нашел отца мертвым…
Залитый слепящим светом тоннель. Две камеры вгрызаются в лицо парня. Он как на фото. Блуждающие пустые голубые глаза. Взгляд Саши равномерно оплетает зал, лишь на лишнюю секунду задержавшись на отце. На Саше черная толстовка, черные джинсы и белые кроссовки. Он атлетически сложен. Антон думает, что ему бы пошли тельняшка и синий берет.
- Здравствуй, Саша! Меня зовут Антон Алигьери, мы в эфире программы «Мир Живых» и пытаемся узнать удивительную историю твоего отца. Правильно ли я понимаю, что ты нашел его повесившимся в деревенском туалете?
Лицо Саши ничего не выражает. Он кивает, не смотря на Антона. Он смотрит на отца. Отец лукаво или печально улыбается сыну. Саша снова кивает.
- Ах, присаживайся, пожалуйста. – как бы спохватившись, Антон указывает на кресло чуть правее Арсения Семеновича.
Саша садится.
- Саша, мы слышали, что ты философ. Расскажи нам о себе.
Молодой человек безразлично смотрит на Антона:
- Я закончил философский. Живу в Москве.
- А как же ты оказался в «Болотном» в тот день?
- Приехал в гости к родителям. На июль.
- Скажи, Саша, как так вышло, что ваша семья перебралась из Москвы в село «Болотное»?
- Там живет бабушка Инга, у бабушки Инги не все в порядке с головой, мама считает, что ей нужен постоянный уход, и хочет это делать только сама. Ни в дом престарелых, ни в Москву. Бабушка отказалась уезжать из своего дома. Папа поехал с мамой.
Саша рассказывает абсолютно ровным, непрерывающимся тоном. Кажется, что в нем нет никаких эмоций, кроме скуки, а пересказ заготовлен.
Арсений Семенович печально смотрит на сына. Камеры дают крупным планом его скуластое лицо с вздрагивающими уголками губ.
- Как давно ваша семья переехала? – Антон спрашивает одновременно у Саши и его отца, но отвечает только Саша. Арсению Семеновичу разговор будто кажется неинтересным. Он дает говорить сыну.
- Три года назад, – говорит Саша.
- Три года семья жила там, а ты – в Москве. И твой папа сказал, что ты понимаешь его в его решении. Это так?
Снова тот же вязкий безвкусный тон:
- А вы поживите три года в «Болотном» с бабушкой и мамой. Вот с этими всеми «за ручки возьмемся, господу помолимся, свечку поставим, там нечистые, то от лукавого, покрестишься - Господь подаст», и слюни в тарелку за обедом. И бесы у нее кругом и враги, и следят за ней все и против нее козни строят. Больная бабушка Инга. А все село пьяно к десяти утра.
Пауза. Зрители жадно глотают. Саша продолжает:
- Позарабатывайте девять тысяч в месяц с докторской степенью! – я много раз говорил папе уехать ко мне. Ты задыхался на глазах, – последнюю фразу Саша бросает отцу. Голос парня треснул, подбородок задрожал.
Отец молчит.
Видя, что гость не хочет говорить с сыном, Антон понижает тон и задает вопрос сам:
- Арсений Семенович, почему вы не послушали совета сына и остались с Варварой и ее мамой?
Арсений Семенович обезоруживающе разводит руками и улыбается, застенчиво поблескивая золотым зубом: так ведь Варенька – моя жена. Я люблю ее.
По аудитории проносится трепещущий вздох сочувствия. Экраны показывают вытянутое лицо женщины в бордовой косынке. Женщина плачет. Взгляд Антона Алигьери прицелен прямо в камеру:
- Варвара Уточкина могла слышать нас все это время. И сейчас она будет здесь вместе с дочерью Алиной, чтобы показать нам, живет ли любовь после смерти.
Через тоннель входит Варвара. В палящих софитах она кажется неуместно сдержанной. На ней юбка до пола из плотного материала, строгая кремовая блузка и жилетка цвета серы. Тронутые сединой волосы перетянуты темно-багровой с оранжевыми прожилками косынкой. Глаза темные, подведенные, лицо некрасивое, но привлекающее внимание необычной вытянутой формой. Варвара очень худа и держится прямо, будто в нее вбили кол от шеи до пяток. Только взгляд мечется по зрителям. Она выглядит затравленной внезапным светом и шумом аплодисментов. За руку она держит дочь. Дочь одета под стать матери, строго, но со вкусом, только без косынки, с заплетенными в тугую косу русыми волосами. Лицо еще детски-простое, а глаза блестят взрослой вполне осмысленной злобой. На зрителей, на Антона. Затем с особым рвением злость ее глаз впивается в отца.
Антон Алигьери берет женщину и ее дочь под руки и сажает в кресла напротив отца и сына. Одно кресло между ними остается пустым.
Повисает пауза. Аудитория затаилась. Затем женщину пробивает всхлип, она протягивает к мужу ладонь и шепчет. Ее слова разносятся по залу лишь благодаря мухе микрофона на воротничке блузки.
- Ну зачем ты так, Арсений? – шепчет женщина. - Совсем чуть-чуть потерпеть. Еще годочек-другой, и маме бы полегче стало – смогли бы и в Москву уезжать. Хоть на несколько месяцев.
Арсений печально смотрит на нее, как на сумасшедшую, а Варвара плачет.
- Я не мог так больше, Варенька. Я тебе говорил. Не могу с твоей мамой жить. И без тебя не могу.
Злобный взгляд Алины мечется с отца на мать. Кажется, ей хочется исчезнуть отсюда.
Варвара продолжает, из ее темно подведенных глаз, не переставая, текут слезы. Она обращается к зрителям:
- Посмотрите на него! Он вернулся совсем не такой. – Женщина обводит глазами зал в поисках понимания.
Зрители насторожены.
- Арсюша! – теперь она говорит вкрадчиво, только мужу. – Если дело во мне, если тебе так невыносимо со мной было, почему ты не сказал, почему не уехал? Арсюша, зачем было бесом-то делаться?
Рокот уточнений по залу. Лицо Антона подчеркнуто бесстрастно. Паства следует за ним, притихнув.
Арсений Семенович рассматривает свои руки, потом смотрит на жену и отвечает:
- Мне с тобой, Варенька, везде хорошо было, но иногда живешь такой, реставрируешь церковь в селе «Болотное», потом приходишь домой, а там твоя, Варя, мать; визжит, не умолкая, и с порога меня «чертом» зовет. Тогда садишься под яблоней, куришь и думаешь: да хоть бы чертом быть – лишь бы подальше отсюда.
Все та же печальная улыбка. Варвара молчит. Дети смотрят друг на друга. Аудитория притихла, решая, как реагировать.
Антон берет брызнувший родник драмы в свое русло:
- Арсений Семенович? Почему вы просто не ушли, не развелись с Варварой, когда стало ясно, что она не собирается оставлять маму?
- Да потому что я любил ее! Любил Варечку! Очень сильно. Не мог без нее. Я же уже столько раз сказал. Чего же непонятного?! – его тон выражает невинное детское возмущение.
Аудитория умиляется и томными вздохами прощает гостю его грехи. Антон чувствует, что нападать на гостя становится опасным.
А гость продолжает:
- Она-то ангел, точно попадет в рай, когда ей время придет. А мне туда путь заказан. Не божий я человек. Только если хитростью. Да тайком. Туда проскользнуть – и Варереньку дождаться. А если все там иначе, или нет ничего – ну и пусть бы. Я хотя бы попробовал. Так я думал.
- И ради того, чтобы попасть в рай и встретить там свою жену, вы стали бесом? – буднично уточняет Антон.
- Да, я стал бесом, – так же спокойно, и даже как-то простодушно отвечает Арсений Семенович, блистая золотым зубом.
Аудитория экстатирует. Можно снова окунуть их в омут путанной информации, которая не даст им думать слишком наперед и заставит томиться в предвкушении ответа на самый желанный вопрос «Как?».
- Варвара, откуда вы узнали, что ваш муж решил стать бесом? – Антон будто забывает о самом Арсении Семеновиче.
- Когда у него отросли рога, это стало очевидно.
В голосе Вари прорывается едкая злость, но она тут же тухнет под навалившейся усталостью:
- Саша сказал еще до того.
- Саша…, – Антон переводит прицел на парня в черной толстовке, - Как вы узнали о том, что ваш отец решил стать бесом?
- Я нашел записки у него на столе. И переводы. Случайно, пап, – ты знаешь.
- Это были вот эти записки?
На экране в студии появляются профессионально сфотографированные, разложенные рядами листы посеревшей измятой бумаги, по которым размашистым витым почерком стекают неровные строчки. На некоторых листах только грубые экспрессивные зарисовки. В основном, символы, короткие фразы, соединенные линиями и стрелками.
- Арсений Семенович, что в этих записях? – Антон Алигьери – глас своей паствы.
Арсений Семенович делает такой жест, будто поправляет очки, облокачивается на один подлокотник. Теперь гость выглядит как образцовый ученый на докладе:
- Это рукопись на смеси латыни и русского в дореволюционной орфографии. Если мой перевод корректен, работа озаглавлена «Кратчайшая дорога в рай». И подписана Григорием Распутиным.
На экране расплывается сложная подпись внизу последнего листа.
Аудитория поперхнулась. Антон знает, что это слишком большой кусок для нее. Слишком жирный. Такая информация застревает в пищеводе.
Ее надо разжижить. Надо разжевать за них. Их надо отвлечь от их вопросов, иначе они подавятся.
- Саша, ты прочел эти записи и понял, что отец собирается стать бесом, чтобы попасть в рай?
Саша кивает.
- Ты сказал ему об этом?
Саша снова кивает.
- Тебе не пришло в голову остановить его?
- Я говорил с ним.
Повисает пауза.
Злость Алины прорывается: она кричит на брата через студию. Она называет его так, как не должна ругаться девочка-подросток:
- Ты все знал, и ничего не сделал. Ты просто – долгий «пииииип» –уя не сделал. Мать подавленно смотрит на дочь.
- А что я мог сделать? – бесстрастно отвечает Саша. - Сдать их в психушку, вместе с бабушкой?
Алина дрожит от злости, но молчит.
Антон закрывает их вставку:
- Но ты рассказал матери, Саша. Зачем?
- Не хотел занимать чью-то сторону. Я думал, тогда они с мамой что-то смогут решить. Это все было слишком бредово.
Антон переключается на притихшую женщину:
- Варвара, какова была ваша реакция, когда вы узнали, что ваш муж решил стать бесом?
- Я решила, что Саша шутит или употребляет наркотики, – холодно произносит она.
- Что убедило вас?
- В этих записках был один рисунок. Саша показал его мне.
На экране появляется крупная гравюра. На ней изображены слева направо стадии превращения человека в неестественно искривленное и красное, сморщенное рогатое существо с очень большими печальными козлиными глазами на морде летучей мыши.
Под существом выведено название четырьмя аккуратными витыми буквами: «бѣсъ». Перевод не нужен. Паства захлебывается блеющим недоверием.
- Я как увидела эти глаза на рисунке – сразу поняла, что они как у Арсюши стали. И что он и вправду бесом становится. Да еще креститься стал по утрам. Только неправильно так как-то, не по-божески… Да и это его обращение всего семь дней заняло… Я все не верила, наблюдала, не знала, как сказать… А потом он за ночь весь съежился и совсем вот таким стал, и…
Женщина на грани новых рыданий.
Антон дожимает:
- Но кто заметил, что происходит действительно что-то необычное?
- Мама… – выдыхает Варвара. – Она первая стала говорить, что Арсюшенька чертом сделался, и что от этого молоко киснет в доме…
Саша зло смотрит на маму. Кажется, что он хочет ей что-то сказать или даже ударить, но сдерживается.
Антон ухватывает этот передых.
- Итак! Сразу после короткой рекламы, благодаря передовым технологиям нашего спонсора «Адтелеком», к нам по видеосвязи из села «Болотного», республика Коми, присоединится мать Варвары, первая указавшая, что молоко в доме киснет.
Софиты меркнут.
Софиты зажигаются вновь под гул зрительского нетерпения. С одного из огромных экранов напротив Арсения Семеновича глядят нелепо увеличенные квадратными линзами очков глаза. Благодаря линзам даже в качестве изображения, которое передает веб-камера, видно, что глаза старухи подернуты белесой пленкой. Она клюет в камеру крючковатым морщинистым носом и стучит в свой монитор: «Вы слышите меня? Слышите? Слышите?».
- Здравствуйте, Инга Павловна. Мы все вас прекрасно слышим. Вы в эфире телепередачи «Мир живых». Здесь с нами ваша дочь Варвара, ее муж и оба ваших внука. Правда ли, что вы первая заметили, что в доме творится что-то неладно…
Старуха обрывает его:
- Я всегда говорила, что черт он и есть. Скользкий такой. Мутный бес. Все чем-то подторговывает, с кем-то шепчется… С ними шепчется, точно вам говорю! Я еще тогда тебе, Варя, говорила, когда ты его только привела! Не мужик – а черт. Я таких за версту чую! Чую тебя, бесенок!
Глаза старухи слепо таращатся в студию – видимо, на Арсения Семеновича.
Антон позволяет себе перекрикнуть ее:
- Но почему вы считаете зятя чертом, Инга Павловна?
Старуха возмущенно шипит на Антона, как на глупое дитя, требующее объяснений очевидного:
- Черт он и есть черт. Божьего человека за версту видно. А черта слышно. Вот я и чую. Вот он! Вот он сидит, золотым зубом скалит! Над всеми вами посмеивается! Раньше чертенок был, а теперь совсем Антихристом вылупился! Молоко покисло.
Арсений Семенович устало потирает виски, прикрыв глаза.
Антон делает знак режиссеру, и тот дипломатично сокращает пространство, предоставленное Инге Павловне, до верхнего левого угла экрана.
Антон возвращает внимание освеженной публики к герою:
- И все же, Арсений Семенович, нам всем интересно, как к вам попали эти записи.
Арсений Семенович начинает тихо отвечать. Звукорежиссер глушит все фоновые шумы. Зрители умолкают. Они ловят каждое слово. Герой повествует ровно, складно: «Я реставрировал церковь в «Болотном». Это единственная работа, на которой пригодилась моя докторская по филологии. Я переводил и восстанавливал тексты на старых фресках. У алтаря в конце левого нефа камень шатался. Как раз там, где на фреске перечислялись смертные грехи. На камне было выведено «уныние». Я еще обратил внимание, что именно «уныние», а не «лень», как обычно в старославянских переводах…
- Это очень интересно, Арсений Семенович, – Антон Алигьери – вожак своей публики. Он говорит от ее лица: «Но что вы нашли за этим камнем»?
- Эту рукопись.
Арсений Семенович продолжает робко улыбаться зрителям. Из-под верхний губы виднеется золотой клык. Его блеск манит их к восхищению героем.
- Расскажите нам подробнее, что в ней? Откройте нам секрет кратчайшего пути в рай! Только без лишних подробностей! Дома не повторять. – Антон подмигивает гостю.
Гость повествует: «Руспутин, если это действительно его работа, пишет, что бес, покончивший с собой, попадает в рай, ибо бес есть само зло, а себя умертвляя, преуменьшает в мире зло, то есть делает дело благое, что для беса невозможно по определению сути его как зла. Бытие такого беса, себя убившего, озаряется невиданной благодатью, и возносится он прямо в рай, как обративший все зло в себе во благо праведник. Автор пишет, что другой путь в рай для него закрыт, и он воспользуется описанным кратчайшим путем. А дальше следует несложная инструкция, как за семь дней стать бесом. Я вот справился».
Арсений Семенович обезоруживающе простодушно блещет золотым зубом. Аудитория недоверчиво ропщет.
Антон спрашивает:
- Что вы почувствовали, когда прочли эти записи?
- Я решил, что если тут не могу быть счастлив с Варенькой вдвоем, так пусть хоть там у нас будет шанс…
Варвара смотрит на мужа. Зрители вздыхают. Зрители упоенно кудахчут.
- Антихристово отродье! – пробивается сипение Инги Павловны с экрана. – Всех вас задурит…
Старуху на экране ужимают еще вдвое.
Антон оборачивается к своей пастве, поднимает руки, приковывая ее внимание, вынимает из рукава гвоздь сегодняшней программы и вгоняет его во второй студийный экран. На нем появляются одна за другой фотографии. Мутные, темные, но на них можно отчетливо разглядеть подвешенное за шею сморщенное рогатое существо в проеме покосившейся будки деревенского туалета. Вслед за фотографиями появляются крайне убедительно усеянные печатями и штампами бумаги: «Идентификация личности», «Свидетельство вскрытия».
- Можно было бы усомниться, дорогие зрители, в достоверности истории нашего гостя, если бы… Если бы не эти фотографии и документы, любезно переданные нам медиками и полицией, прибывших по звонку Саши. Саша, это ведь ты нашел отца и вызвал «Скорую»?
Саша кивает.
- Я хотел снять его. Думал, он может быть еще жив. Но там стояла такая вонь и было столько мух, что это было уже бессмысленно.
Лицо Саши непроницаемо. Он сжимает челюсти, сглатывает.
Экранное время подгоняет Антона раскаленными плетьми. Он обращается к Арсению Семеновичу, не дождавшись, пока паства прожует фотографии.
- Итак! Вы стали бесом по инструкции, оставленной Распутиным, и покончили с собой, чтобы попасть в рай и ждать там свою жену. Это самая дерзкая и романтичная история, что я слышал в своей жизни. И все же вы тут, перед нами. Что пошло не так?
- Я же говорил, – твердо возражает гость, - Меня вернули.
Он выдерживает паузу. Антон Алигьери может это оценить. Зрители на взводе…
- Там мне сказали, что после Распутина ошибку исправили, и больше так не работает. В благодарность за обнаружение кратчайшего пути его, кстати, пустили в рай – сам его видел. А меня отправили назад, вернув человеческий облик.
Антон вынужден подхватить его волну:
- Как долго вы были мертвы?
- Девять дней.
- И девять дней вас считали мертвым, похоронили… Как же вы…?
- Колокольчик.
Аудитория перестает дышать. Камера сверлит гостя.
- Автор рукописи, Распутин, рекомендует на случай, если его предположения не верны, повесить над могилой колокольчик, и шнурок протянуть в гроб, вложив в руку покойника. Я попросил так сделать Сашу. И проверять первые несколько дней после того, как меня зароют.
- Саша выполнил обещание?
- Да. Спасибо, сын.
Саша кивает отцу. Его лицо все так же холодно. Челюсть напряженно сжата.
Софиты приглушены. Экранное время жжет огнем.
- Позвольте задать вам еще один личный вопрос, Арсений Семенович…
- Да?
- Зачем вы согласились прийти на нашу программу?
Арсений Семенович Уточкин сверкает золотым зубом:
- Да я же живое доказательство бытия Божия! Людям есть, что у меня спросить, правда ведь?
Покоренный вздох аудитории как стон обессилевшей женщины отвечает ему. Они готовы на что угодно, лишь бы он отвечал им, они выкрикивают свои вопросы…
Но Арсений Семенович продолжает:
- А еще я пришел, чтобы при всех попросить у тебя прощения, Варенька. Варенька! Варенька, я останусь с тобой, даже если придется жить с твоей мамой. Как угодно, где угодно. Только с тобой. Я люблю тебя. Жаль, что чтобы понять это, мне пришлось стать бесом и повеситься.
В его глазах дрожат слезы. Крупный план позволяет зрителям рассмотреть эти влажные блики искренности.
Аудитория видит их, и ее груди разрывает сочувствие. Она обожает его. Она кончает от него. Она хочет так же. Антон Алигьери видит это. Антон знает, что будет дальше.
- Нехристь! Антихрист! Диавол! Безбожник. Обманщик! Он с ними! С ними всеми заодно, – безумно заглядывая в камеру одним глазом кричит Инга Павловна, но ее голос с экрана деликатно приглушают в пользу всхлипов зрителей.
Студийная камера крупно берет лицо Варвары. Ее губы дрожат. Она смотрит на мужа. Она медленно встает и идет к нему через студию. Она опускается перед ним на колени. Она обнимает его колени. Она прощает его. Она рыдает. Муж нежно гладит ее по волосам и повторяет «прости меня, прости». Он целует ее в темя. Она поднимает на него лицо и робко улыбается. Улыбка делает ее красивой.
Дети смотрят на них в немом оцепенении. Из взгляда девочки исчезла злоба. Саша так же сжимает челюсть и пальцы на кожаных подлокотниках, наблюдая за родителями. Камеры жадно пожирают их лица. Аудитория не выдерживает. Поднимается вой. Люди вскакивают с мест. Люди рыдают. Люди воют. Люди кричат. И с ними кричит с экрана старуха: «Бес! Бес! Бес!», но ее голос лишь еще один безумный вопль в общем хоре экстаза.
Антон Алигьери хочет после эфира пожать руку этому гостю. Он знает, что видел чудо.
Он делает знак звукорежиссеру: тот заглушает все звуки, кроме голоса Антона. Антон указывает микрофоном прямо в камеру и рассекает им воздух наотмашь в сторону гостей:
- Антихрист или пророк: кем вернулся Арсений Семенович в «Мир живых»? Смотрите! В следующем выпуске.
Автор: Даниил Гольдин
Источник: http://litclubbs.ru/writers/2923-mir-zhivyh.html
Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
