Давайте честно, дорогой читатель: на рубеже XIX-XX веков американской живописной школы не существовало. Кто бы и что бы Вам не говорил по этому поводу. Да, были отличные художники, чьё творчество объединяли характерные черты американского стиля, кто спорит. Но вот собственного научно-философского подхода (всё ещё) не имелось.
Забавный парадокс: вплоть до середины XX столетия, перебираясь через Атлантический океан и попадая в «страну свободных людей», европейская живописная традиция как по волшебству лишалась внутренней свободы. Массово и неотвратимо «тяжелела», «бронзовела», скучнела и скатывалась во вторичность. Какое течение не возьмите, какое направление не вспомните.
Объясняется этот феномен весьма просто. Возвернувшиеся из Парижа, Мюнхена и Рима художники сразу попадали под «пресс» одного из/или двух общественных догматов: коммерческого или/и мессианского. Ибо американская публика (и критика) взращённая на принципах протестантизма, умели прощать своим мастерам многое. Но только не отсутствие коммерческого успеха и/или мессианской идеи.
С первым в Штатах всё было просто: Ваша живопись могла нравиться сколь угодно широким массам и сколь угодно высоколобым ценителям. Но если при этом она не приносила Вам стабильных барышей — «по умолчанию» не считалась большим искусством.
Со вторым чуть сложнее: успешному художнику требовалось быть не только актуальным и целеустремлённым «лидером мнений», но вдовесок ещё и соответствовать взглядам консервативного большинства. Удивлять и восторгать аудиторию, но ни в коем случае не трогать «посконно- домотканно-колокольных» представлений публики об идеалах красоты и границах творческого высказывания. Иначе — абстракция, забвение и звание «лузера».
Как тут не вспомнить девять грустных и одну счастливую историю, произошедших с членами объединения «Американской десятки». Стажируясь в европейских художественных мастерских, её участники подавали большие (а то и огромные) надежды на яркое и самостоятельное будущее заокеанской живописи. Их дружба окончательно переросла в творческий союз в 1897 году. Тогда вся десятеро покинули официальное всеамериканское Общество художников. Согласитесь, дорогой читатель: надо быть до отчаянно смелыми людьми, разом бросая вызов и крупному капиталу, предельно коммерциализировавшему искусство по всей стране, и обывательским устоям, буквально «душившим» передовое искусство (особенно это касалось импрессионизма), и собственным коллегам, из соображений конформизма шедшим на поводу у самой реакционной части общества.
Казалось бы: вот они, настоящие герои начинавшегося двадцатого столетия! Отстоявшие свою творческую независимость, пробившие бреши в косном сознании земляков, нашедшие нужные слова на языке изобразительного искусства, чтобы обратиться ко всем и каждому...
Ан нет. Девять из десяти наших героев так или иначе свернули с выбранного пути. И не беда, если бы им пришлось пойти на перемирие с богатыми спонсорами и престижными галереями. И пускай они просто согласились бы терпеть безосновательную критику газетчиков. Смирились бы с тем, что каждый второй представитель «исключительной нации» — не их целевая аудитория, и США всё ещё не готовы к полноценному пришествию импрессионизма.
Но дело (разумеется, с нашей субъективной точки зрения) обернулось куда хуже. Девять членов «Десятки» попросту «не вытянули» каждодневного прессинга. Мы полагаем, что они устали бороться на три фронта сразу. Как-то очень незаметно, постепенно и не совсем осознанно сменили направление развития своего творчества. В импрессионизм «Десятки» всё чаще стали проникать чужеродные приёмы и мотивы. Уходил, теряя прозрачную лёгкость, наполнявший работы свет. Жёстче проступали неуместные фигуративные детали. Под натиском типично американского искательства идеальных соотношений и пропорций таяла свежесть мгновенного впечатления.
Лишь один из десятерых не скатился в полуромантизм-полупастораль, которую сегодня принято считать американским импрессионизмом начала прошлого века. Художника звали Фрэнк Уэстон Бенсон. Его композиции отказались расставаться с внутренней раскрепощённостью, образы — с живостью, а световоздушная среда — с вибрациями чистой энергии света. Его импрессионизм — это «живопись на вдохе». Предчувствие счастья за полмига до его осознания. Радость бытия, которая не нуждается ни в чём, кроме собственной констатации. Вещь в себе.
Бенсону не требовалось углубляться в детали композиции, чтобы рассказать своему зрителю о происходящем в ней. Его небесам не обязательно было подыскивать себе комплементарные тона, чтобы парить в неизмеримой высоте. А его моделям (которыми чаще всего выступали жена и дети художника) хватало нескольких выразительных мазков, чтобы заблистать многими гранями личности. Ведь настоящему мастеру импрессионизма, проникшему в суть изображаемых явлений, гораздо труднее сказать своей работой слишком мало, чем рассказать зрителю слишком много, перегружая его восприятие.
И мы не станем рушить магию его работ техническими подробностями. Вы, дорогой читатель, и сами всё прекрасно видите, что стиль Бенсона, родившись где-то на берегах Сены, успешно и в полном объёме «перекочевал» на берег Восточного побережья США. Более того: развил и усилил свои лучшие черты уже в Новом Свете. Словно Изящество женилось на Естественности, и от их союза родилось Настроение, наполняющее каждую картину нашего героя Очарованием.
Для сведения: спектр талантов Фрэнка Бенсона не ограничивался импрессионизмом. Украшение вашингтонской Библиотеки Конгресса — достойное тому подтверждение. А его работы, посвящённые дикой природе — отдельная интересная тема для разговора...
Но это будет уже совсем другая история. Мы же сегодня задавались целью познакомить Вас, уважаемый читатель, с прекрасными картинами мистера Бенсона. Одного из Десяти. На наш скромный взгляд — лучшего американского импрессиониста начала XX века из числа тех, кто сумел сохранить и развить стиль мгновенного впечатления в откровенно неблагоприятных для этого обстоятельствах. Надеемся, что это у нас получилось.
🎯 Автор: Лёля Городная.
Поставьте «палец вверх» и подписывайтесь на канал. Спасибо!
