«Этика героического самоотречения, противопоставлявшая гражданина поэту, героя — любовнику и Свободу — Счастью, была свойственна широкому кругу свободолюбцев — от Робеспьера до Шиллера.
Однако были и другие этические представления: Просвещение XVIII века в борьбе с христианским аскетизмом создало иную концепцию Свободы. Свобода не противопоставлялась Счастью, а совпадала с ним.
Истинно свободный человек — это человек кипящих страстей, раскрепощённых внутренних сил, имеющий дерзость желать и добиваться желанного, поэт и любовник. Свобода — это жизнь, не умещающаяся ни в какие рамки, бьющая через край, а самоограничение — разновидность духовного рабства.
Свободное общество не может быть построено на основе аскетизма, самоотречения отдельной личности. Напротив, именно оно обеспечит личности неслыханную полноту и расцвет.
Пушкин был исключительно глубоко и органично связан с культурой Просвещения XVIII века.
В этом отношении из русских писателей его столетия с ним можно сопоставить лишь Герцена. В органическом пушкинском жизнелюбии невозможно отделить черты личного темперамента от теоретической позиции. Показательно, что почти одновременно с одой «Вольность», ясно выражавшей концепцию героического аскетизма, Пушкин написал мадригал Голицыной «Краёв чужих неопытный любитель...», в котором даны как равноценные два высоких человеческих идеала:
... гражданин с душою благородной,
Возвышенной и пламенно свободной
и
.. женщина - не с хладной красотой,
Но с пламенной, пленительной, живой.
Печать Свободы почиёт на обоих
Такой взгляд накладывал отпечаток на личное, бытовое поведение поэта. Жить в постоянном напряжении страстей было для Пушкина не уступкой темпераменту, а сознательной и программной жизненной установкой. И если Любовь была как бы знаком этого непрерывного жизненного горения, то Шалость и Лень становились условными обозначениями неподчинения мертвенной дисциплине государственного бюрократизма.
Чинному порядку делового Петербурга они противостояли как протест против условных норм приличия и как отказ принимать всерьёз весь мир государственных ценностей. Однако одновременно они противостояли и серьёзности гражданского пафоса декабристской этики. [...]
В предшествующие эпохи произведения жили для читателей своей, отдельной от авторов жизнью. В них ценили не отражение авторской индивидуальности, а близость к Истине — единой, вечной, «ясной как солнце», по выражению французского философа Декарта.
Биография автора воспринималась как нечто постороннее по отношению к творчеству — она не находила отражения ни в наиболее значимых высоких жанрах (например, в оде), ни даже в элегической поэзии, допускаясь в виде намеков лишь в произведения «низкие», по преимуществу комические. Читатели не искали в жизни поэта ключей к смыслу его стихотворений. Если им и давалась в руки биография писателя (это было возможно лишь по отношению к признанному великим, как правило, уже умершему, поэту), то в ней выделялись некие общие иконописные черты, сближающие его с единым идеальным образом. Всё, что составляло в человеке индивидуальное, — игнорировалось: биография, фактически, колебалась между житием и послужным списком.
Сначала предромантизм, а затем и романтизм увидел в поэте, прежде всего, гения, неповторимый и своеобразный дух которого выражался в оригинальности его творчества. Творчество поэта стало рассматриваться как один огромный автобиографический роман, в котором стихотворения и поэмы образовывали главы, а биография служила сюжетом.
Два гения романтической Европы: Байрон и Наполеон — закрепили эти представления. Первый — тем, что, разыграв свою личную жизнь на глазах у всей Европы, превратил поэзию в цепь жгучих автобиографических признаний, второй — показав, что сама жизнь может напоминать романтическую поэму.
В России Жуковский, Денис Давыдов, Рылеев, каждый по-своему, связали свою жизнь сложными нитями со своей поэзией. Это романтическое жизнеощущение, которое тогда было ещё не традицией, а витающим в воздухе живым литературным (и, шире, — культурным) переживанием, послужило для Пушкина на новом этапе его художественной жизни точкой опоры. Основываясь на нём, он пошёл дальше, создав не только совершенно неповторимое искусство слова, но и совершенно неповторимое искусство жизни.
Романтическое жизнеощущение было в этот момент спасительно для Пушкина потому, что оно обеспечивало ему столь сейчас для него необходимое чувство единства своей личности. [...]
Наконец, вхождение в разнообразные и разностильные коллективы обогатило его чувством стиля поведения. Результатом всего этого была исключительно развившаяся способность гибко перестраивать свою личность, меняться в разных ситуациях, быть разным.
Позже Пушкин выделил эту черту в Онегине:
«Как он умел казаться новым».
Романтизм здесь пришёлся вовремя. Он не только помог Пушкину стать в поэзии выразителем своего поколения, но и способствовал собственному строительству его личности«.
Лотман Ю.М., Александр Сергеевич Пушкин. Биография писателя, Л., «Просвещение», 1981 г., с. 42-43 и 54-55.
+ Ваши дополнительные возможности:
1) Переключение моделей поведения Личности по И.Л. Викентьеву https://vikent.ru/enc/2/
2) ВИДЕО: 12 ШАГОВ: САМОАУДИТ и САМОРАЗВИТИЕ
3) ВИДЕО: СОЦИАЛЬНОЕ РАЗВИТИЕ, ЧЕЛОВЕЧНОСТЬ и КОНТР-ИНСТИНКТИВНОСТЬ
4) Сегодняшняя публикация о русском гении даёт возможность желающим Интеллектуалам — не обязательно занимающихся на онлайн-курсе VIKENT.RU — к воскресным бесплатным (!) онлайн-консультациям VIKENT.RU, которые проводятся для всех желающих каждое третье воскресенье в 19:59 по московскому времени и где мы обсуждаем стратегии: Одарённостей, Талантов и Гениев.
Ваша свободная регистрация + серьёзные вопросы по более чем 400 https://vikent.ru/map_000/ направлениям креативной / творческой деятельности:
