Свадьба готовилась в деревне славная. Любовь и Пётр словно судьбой были друг другу предназначены. Как встретились как-то раз в одной компании, свиделись, так взгляда друг от друга не смогли отвести.
Родители только радовались, что нашли для своего чада удачную партию - у родителей Петра хозяйство было крепкое и большое, а у Любы достойное приданное. Решили семьи, что такое родство им на руку, и свадьбу одобрили. Дата назначена была на второй месяц весны, а готовиться начали с зимы.
Молодые традиций не нарушали, но виделись каждый день, держались за руки, миловались под бдительным родительским оком, сердца их пели в унисон, и всё наглядеться друг на друга не могли.
В третий зимний месяц, когда стояла лютая стужа, простудилась Любаша. И вроде несильно, но быстро нарастила болезнь свои силы, впилась в беззащитное девичье тело ледяными зубами. Она быстро слегла, а Пётр от неё не отходил. Ухаживал как мог и умел за любимой, надеялся победить болезнь, умолял её его не оставлять.
Но, увы, ничего не помогло. Даже доктор, которого родители из самого города привезли, ничего сделать не смог. Сказал, что слишком поздно, и ничем уже помочь не сможет. Петр от этих слов посерел лицом, сгорбился, и не отпустил ладонь Любы до самого конца.
А после встал и ушёл к себе, закрыв дверь. Проводить её он не явился, и неделю из своей комнаты не выходил. Мать к нему стучалась, оставляла еду, но он ничего не брал. Понимали все, что старался он сам со своим горем справится, но навязываться не решались - нрав у Петра крутой был, только с Любой он вёл себя мягко и обходительно.
А на восьмой день сам вышел. Смотреть на него страшно было - осунулся, похудел, поседел и смотрел он пустыми, без всякого выражения глазами.
Горе скрутило и высушило его, словно жаждущий кувшин воды.
Но начал собираться куда-то. Мать всё вокруг него ходила да выспрашивала, что он задумал. Молила его, чтобы не глупил он и не срывался в какую-либо авантюру, Любочку-то не вернуть уже. На последнее Пётр вскинулся, глянул на мать так, что у неё сердце куда-то вниз провалилось, и молча продолжил собирать вещи в походный мешок.
Куда он собирался, никто так и не узнал - ушёл он рано поутру, когда ещё темно было, а вьюга быстро его следы засыпала.
***
Невозможно словами описать, как тяжело и больно Петру было. Ведь Люба его половинкой была, ему судьбой предназначенной. Может и не верил он в такие вещи никогда, но сердце ведь не обманешь.
И с тем, что Люба этот мир покинула, тоже смириться никак не мог.
Всю неделю, что он один провёл, словно с ума сходил. Не есть, ни пить толком не мог, словно бредил наяву, либо что-то виделось ему во сне.
И вот на седьмой день приснилась ему Люба. Спокойная, красивая, улыбалась ему немного печально и просила найти её в какой-то пещере. Говорила, что смогут они вместе быть не здесь, но хотя бы там.
И не задумывался Пётр о том, где именно это "там".
И не думал, что это какой-то сон или плод его воображения. Чувство у него было, что любимая его зовёт.
Собрав кое-какие вещи и отделавшись от родных, отправился он к Степанычу - старому леснику, который лес знал, как свои пять пальцев, да все окрестности изведал ещё тогда, когда Петра и на свете белом не было. Знал он, что старый лесник сможет подсказать, где нужную пещеру найти. Твёрдо был уверен в том, что это где-то здесь.
И его там ждёт Люба.
Степаныч смотрел на парня мудрым взглядом. И молчал. Не хотел старик выдавать секретов, но понимал, что лучше он сам расскажет, чем отправит парня на бесплодные поиски. Пропадёт ведь в стуже, и Люба... Люба может осерчать. Или та, что притворилась ею. Старик поджал губы. Степаныч не ведал, что было в той пещере. Просто иногда к нему приходили люди, которые просили им помочь и указать дорогу. Но то всегда были люди посторонние, неизвестные ему, а тут Петр - мальчишка, который вырос на его глазах.
Пётр недолго его уговаривал. Всё-таки старик нутром чуял, что лучше не спорить и не сопротивляться. Раз так судьба повернулась, знать так и надо.
Только попросил Петра у него переждать вьюгу, чтобы спокойно тот смог дойти. Немоглось парню, хотелось поскорее к любимой попасть, ведь слышал он её голос, зовущий в вое ветра за стенами дома. Но совета Степаныча послушался. Прилёг у него отдохнуть, но даже сквозь мутную дрёму мерещилась ему Люба, которая стояла посреди хаты, зябко обхватив себя за плечи и смотрела на него умоляющим взглядом.
Между собой они не говорили. Лесник что-то мастерил при свете старой лампы, а Пётр то ли спал, то ли бодрствовал наяву.
Он сразу подскочил, как только ветер перестал завывать и закидывать избу лесника снегом. Степаныч молча проводил его и долго ещё всматривался в его спину, пока предрассветные сумерки не скрыли Петра.
***
Пещера действительно была недалеко.
Когда Пётр был маленьким, они с друзьями забирались достаточно далеко от деревни. Когда в дело вступал спор, а когда и простое мальчишеское любопытство. Вдоль речки, казалось ему, они исходили всё - вверх по течению до соседнего села и вниз по течению, где начинался непролазный глухой лес. Там реку зажимали в тиски небольшие скалы, сплошь покрытые зелёным и серыми мхами. Они часто забирались на них, наблюдая за рекой, которая упрямо продолжала путь, словно прогрызая его себе сквозь камни и старые деревня, что переплетались над нею своими пальцами-ветвями. Отчего-то мальчишки здесь совершенно не хотели шалить. Они притихали, зачарованные местной тишиной, которая нарушалась только звуком реки, собирали ягоды, которые густо усыпали ветви маленьких кустиков, прямо поверху камней.
Приходя сюда, они замирали, словно выпадали из времени и пространства и слушали, слушали, слушали.
Пётр и не подозревал, что в этих скалах есть пещера.
И его словно ждали. Преодолевая снег и слушая шум воды - речка в этом году так и не замёрзла, не дала себя сковать морозу, Он обходил скалы со стороны деревни. И вход увидел уже при мутном сером рассвете.
Тёмный провал зиял посреди белизны.
Но он совершенно не выглядел угрожающим. Наоборот, Пётр почувствовал, как к горлу подкатил горький комок. Он, не обращая внимания на снег, бросился туда, периодически спотыкаясь и падая. Он забыл о том, как устали ноги, не обращал внимания на то, как одежда мокнет и тяжелеет от снега. Там, из темноты провала, на него смотрела Люба. Смотрела радостно, улыбаясь такой знакомой любимой улыбкой. Стояла и ждала его, протягивая к нему руки.
Пётр без всяких более раздумий бросился в ледяные объятия любимой.
***
Айяриара не помнила, как оказалась здесь. Сбежав из-под власти Матери, она без сил заползла в какое-то тёмное и прохладное место.
Её тела почти не осталось, она была истощена и обессилена. Первое существо, которое пришло съесть её, стало её добычей. Оно было отвратительно на вкус, она с трудом заставила себя поглотить его. Его злые и мрачные эмоции отравили её, но показались ей слаще любых других.
Айяриара раньше могла питаться только радостью и счастьем, но это существо, со своей отравленной сущностью, заставило её разум помутиться. Разрыв с Матерью тоже повлиял на это.
Она изменилась.
Ей удалось восстановить тело, но оно теперь не было таким, как прежде.
Айяриара перестала быть той, кем была раньше.
Сначала она слушала.
Она слушала.
Бегут ручьи, растет трава, маленькие червячки шевелятся в земле, стремясь получить свою порцию тепла. Топот босых ног маленьких существ, они живут стаями, совсем недалеко. Они яркие, словно росчерки солнца на тёмном дереве, они будоражат её тёмный ум.
Она слушает и изучает новый мир вокруг себя. Пытается привыкнуть и понять.
Того, плохого, ей хватило надолго, но потом приходит Голод. Он крутит и выворачивает всё внутри неё. Она воет и стонет, и люди думают, что это ветер, и ждут прихода бури.
Чужие эмоции для неё словно маячки в серости бытия. И она учится теперь играть с ними. Нет, не эти простые - еда, жажда, холод, размножение, тепло. А другие, сложные. Они живут все вместе, хитро переплетаются. Только у них они не однотонны, а раскрашены разными оттенками. Эти, двуногие, могут испытывать боль, окрашенную радостью, радость, окрашенную в цвета печали, и остальные подобные этим.
Но её привлекают только негативные, и ей нравится окрашивать их в радостные тона.
Она учится находить связующие точки, чтобы её нити раскидывались широко. Она оставляет маячки, которые направляют к ней самых вкусных. Нити подобны сетям паука, и она очень на него похожа.
Пока она учится, Голод почти отпускает её. Да и не так часто ей нужно его утолять, всего пару раз за все четыре сезона, которые меняются, словно карусель.
Так вкуснее.
Они приходят к ней ослеплённые и не чувствуют, что физическое её тело неприятно и холодно.
Тела ей никогда не были нужны. Она высасывает тепло, эмоции и жизнь, оставляя серые оболочки.
Но чем больше она учится, познаёт и растет, тем сильнее становится её Голод.
