Полжизни назад в фильме «Звезда пленительного счастья» мне впервые посчастливилось услышать «Песенку кавалергарда», сочиненную Булатом Шалвовичем Окуджавой.
Хотя уже в те года я немного разбирался в наградах и униформе XIX века, конечно, тогда совершенно невозможно было представить, что пройдет еще столько же лет, мои увлечения вырастут во что-то большее, и, однажды, мне удастся вернуть имя миниатюре кавалергардского офицера, участника Отечественной войны 1812 года, чью биографию можно описать всего одной строкой: «Кавалергарда век недолог…».
Но не стереть с груди вам раны боевые!
Д.В. Давыдов
Кавалергарда век недолог… – именно эти строки Булата Окуджавы на музыку композитора Исаака Шварца вспомнились автору в тот момент, когда ведущий в России специалист по прусской униформологии XIX века Станислав Юрьевич Люлин прислал в сообщении в одном из популярных мессенджеров фотографию миниатюрного портрета юного офицера с чёрными вьющимися волосами и карими глазами.
Как оказалось, эти слова действительно были пророческими…
Однако обо всём по порядку. Для начала, стоит объяснить, причём же тут кавалергарды.
Белый двубортный колет с красным воротником, на котором вышивались парные серебряные петлицы – отличительная особенность униформы Кавалергардского полка начала XIX века.
Но уже 20 мая 1814 года в гвардейских кирасирских полках, в том числе и Кавалергардском, вместо двубортных колетов, были введены однобортные на девять пуговиц[1]. Если процесс пошива колетов нового образца для нижних чинов затянулся до 1815 года[2], то офицеры, несомненно, обзавелись белыми однобортными мундирами значительно раньше.
По краю воротника колета кавалергардов должна была идти белая выпушка, но таковая отсутствует на миниатюре.
К примеру, на наиболее близком к миниатюре по дате создания рисунке-портрете будущего декабриста подпоручика Лейб-гвардии Литовского полка Павла Ивановича Пестеля и его брата – корнета Кавалергардского полка Владимира Ивановича Пестеля, исполненном художником Александром Осиповичем Орловским в июне 1813 года[3] на красном воротнике колета кавалериста белая выпушка, как и должно быть, наличествует.
И всё же факт отсутствия белой выпушки не мог подставить под сомнение принадлежность униформы на миниатюре к элитному гвардейскому полку, на который однозначно указывала ещё одна деталь – характерный узор галуна перевязи через левое плечо, к которой крепилась лядунка (кавалерийская патронная сумка).
Несмотря на значительную условность изображения многих элементов на миниатюрном портрете, художник намеренно выделил продольные бороздки серебряного галуна, присвоенного только одному полку в Российской Империи.
Более наглядно узор галуна, особенности ношения самой перевязи и крепления к ней лядунки представлены на портрете полковника Кавалергардского полка князя Николая Григорьевича Репнина-Волконского кисти выдающегося русского художника-портретиста Владимира Лукича Боровиковского.
Вероятнее всего, неизвестный художник-миниатюрист по какой-то причине забыл дорисовать выпушку на воротнике. Более того, на увеличенном фрагменте миниатюры хорошо заметно, что край воротника, по которому и должна была проходить та самая выпушка, всё же очерчен несколькими мазками, имитирующими выпушку, но только красного цвета.
На плечах неизвестного запечатлены серебряные обер-офицерские эполеты гвардейского образца, которые свидетельствовали о том, что их обладатель на момент создания миниатюры находился в чинах от корнета до ротмистра включительно.
Особенной чертой внешности портретируемого, заслуживающей отдельного комментария, являются тоненькие, едва пробивающиеся, усики, запрещённые офицерам тяжелой кавалерии. Однако гвардейцы, особенно во время военных действий, не всегда соблюдали императорские указы, полковое же начальство в лице генерала Николая Ивановича Депрерадовича (1767 – 1843) смотрело на такие «шалости» сквозь пальцы[4].
Декабрист князь Сергей Григорьевич Волконский (1788 – 1865), служивший в продолжении нескольких лет в кавалергардах, в своих воспоминаниях описывал такой забавный эпизод:
«Уваров приехал смотреть манежную езду, я уже стоял в карауле, и как он приехал к манежу с науличной стороны, то не ехал мимо меня. По окончании езды, он обращается к Депрерадовичу и говорит: „Кто у вас в карауле?“, что он должен был знать по рапортичке дневной, и говорит: „И вы не заметили, что у него усы?“ (которых тогда кирасиры не носили) – „Я его ещё не видал, – отвечал Депрерадович, – но, уверяю, что Волконский примерный у нас офицер и строго соблюдает форму“. „Увидим, отвечал Уваров, и вас, и его уличу“. Во время сего разговора Колычев, товарищ мой, ускользнул из манежа и прибежал с вестью сказанного ко мне. У меня точно в слабом виде усов был пушок на губе; я взял у кавалергарда что-то похожее на бритву, выскоблил с болью усы и, когда подошел Уваров, отдал ему честь; он остался в дураках, а Депрерадович за меня восторжествовал“»[5].
Не менее интересным является наградной набор, запечатлённый на миниатюре неизвестного кавалергарда: первой бросается серебряная медаль на голубой ленте.
С подавляющей долей вероятности её можно идентифицировать, как серебряную медаль «В память Отечественной войны 1812 года» на Андреевской ленте[6], учреждённую по указу Императора Александра I от 5 февраля 1813 года[7].
Однако сама дата учреждения медали ни в коем случае не может считаться тождественной дате её получения, особенно в отношении войск, находившихся непосредственно на театре военных действий. Сам процесс изготовления серебряной медали растянулся на несколько лет: завершающий тираж в 45 тысяч был отчеканен лишь в 1819 году[8]!
Архивные материалы, исследованные выдающимся российским фалеристом Виталием Владимировичем Бартошевичем (1924 – 2000), свидетельствуют о том, что раздача первого тиража в 95 тысяч экземпляров в действующей армии началась 20 ноября 1813 года[9], а его основная часть была выдана в январе и феврале 1814 года[10]. Первыми получателями новой медали стали чины Императорской Свиты, чиновники Главной квартиры и Лейб-гвардия[11].
Таким образом, медаль со «Всевидящим Оком» не могла появиться на груди кавалергарда ранее конца осени 1813 года, а двубортный мундир вряд ли мог задержаться позднее лета 1814 года. Эти даты и следовало считать наиболее вероятными временными границами создания миниатюрного портрета[12].
Под первым горизонтальным рядом пуговиц прикреплён красный прямоугольник, в котором, хоть и с большим трудом, но угадывается неуставная пряжка, обозначающая награждение орденом Святой Анны III степени, знак которого, в свою очередь, официально носился в то время на холодном оружии.
Подобные пряжки офицеры Лейб-гвардии, начинают использовать со второй половины 1800-х годов для того, чтобы более видимым образом обозначить награждение Аннинским оружием. После разгромно поражения под Аустерлицем, Император Александр Павлович не поскупился на награды для Гвардии, бившейся отчаянно, хоть и недостаточно умело. Так, всем раненным офицерам-кавалергардам были пожалованы Золотые шпаги с надписью: «За храбрость», а все остальные офицеры полка, участвовавшие в сражении, но не удостоенные наградного оружия, орденов Святого Георгия и Святого Владимира, получили ордена Святой Анны III степени[13].
Кстати, этот факт ещё раз подчёркивает неформальное старшинство Золотого оружия с надписью: «За храбрость», обладатели которого были причислены с того же 1807 года к кавалерам Российских Императорских орденов[14], над орденом Святой Анны III степени[15]. Такое старшинство прослеживается не только по соотношению количества вручений[16], но и по условному диапазону чинов, в которых были доступны обе награды[17].
Одним из самых ярких, известных и наглядных примеров неформального ношения этого ордена, полученного как раз за Аустерлицкое сражение, в виде пряжки можно назвать портрет штабс-ротмистра Кавалергардского полка Ивана Семёновича Храповицкого[18], датированный 1809 годом и ныне хранящийся в Государственном Эрмитаже.
Конструкция пряжки на портрете Храповицкого не так проста, как кажется на первый взгляд: между первым и вторым горизонтальными рядами пуговиц вертикально пришита Аннинская лента, которая, в свою очередь, продета в золотую прямоугольную пряжку с закреплённым знаком ордена Святой Анны младшей степени.
Впрочем, в период с 1805 по 1830-е годы существовало огромное множество всевозможных разновидностей пряжек, обозначавших Аннинское кавалерство, становившееся для подавляющего количества русских офицеров Наполеоновских войн первой, а, зачастую, единственной боевой орденской наградой. Для того, чтобы описать хотя бы основные из известных типов подобных неформальных знаков не хватит и нескольких статей, но стоит упомянуть о том, что нередко на таких пряжках монтировались миниатюрные модельки сабель и шпаг, которые в одних случаях могли обозначать только награждение орденом Святой Анны, а в других – ещё и пожалование Золотым оружием с надписью: «За храбрость»[19].
Из-под лядуночной перевязи на миниатюре неизвестного кавалергарда выглядывал белый (или же серебристый) крестик на чёрной ленте. Станислав Юрьевич Люлин предположил, что это может быть знак ордена Святого Иоанна Иерусалимского, но крохотная оранжевая полоса, идущая вдоль ленты, несмотря на невнятно прописанные лучи и почти не обозначенный центральный медальон креста, явственно свидетельствовала о том, что на мундире неизвестного кавалергарда запечатлён отнюдь не Мальтийский крест, а российский Знак Отличия Военного Ордена Святого Георгия.
Эта награда, учреждённая 13 февраля 1807 года для пожалования нижних чинов за храбрость на поле боя[20], безусловно, чрезвычайно известная, оттого нет необходимости более подробно останавливаться на её истории[21]. За исключением, пожалуй, того любопытного факта, что знаки под №№ от 1 до 7 были вручены именно кавалергардам[22].
Таким образом, серебряная медаль «В память Отечественной войны 1812 года» на Андреевской ленте свидетельствует о том, что неизвестный кавалергард принимал участие в этой войне, а Знак Отличия Военного ордена даёт возможность утверждать, что неизвестный проявил себя во время боевых действиях, будучи ещё нижним чином[23].
В «Месяцеслове» на 1812 год, сведения в котором приводились на 25 декабря 1811 года, среди обер-офицеров Кавалергардского полка не числилось награждённых солдатским «Егорием»[24]. Следовательно, будущий офицер, вероятнее всего, должен был награждён Знаком Отличия за подвиги, либо в Отечественную войну, либо во время Заграничных походов Русской Армии, а потом, после производства в первый офицерский чин, успеть заслужить орден Святой Анны III степени.
За Бородинское сражение Кавалергардскому полку было пожаловано 63 Знака Отличия Военного ордена[25]. Из этого числа 5 знаков предназначалось для юнкеров и эстандарт-юнкеров. С формулировкой: «Храбро врезались во фронт неприятеля» солдатские Георгиевские кресты получили эстандарт-юнкера В. В. Шереметев и С. Н. Тургенев[26] (ранен картечью в руку), а также юнкера И. А. Данилов, Н. Н. Тургенев (младший брат С. Н. Тургенева) и А. И. Шепелев[27].
Кроме того, за отличия в 1812 году «Георгии V класса», как иногда неформально называли в те годы ЗОВО, получили юнкера А. Хрущов[28] и Н. В. Мухортов[29], впоследствии они оба были произведены в офицеры.
Именно с подробного изучения этих семерых биографий и следовало начинать поиск неизвестного. Согласно «Месяцеслову», на 31 января 1815 года пятеро офицеров (В. В. Шереметев, оба брата Тургеневых, А. Хрущов и Н. В. Мухортов) были произведены в следующий чин поручика, но так и не были удостоены каких-либо орденов[30]. Поручик Иван Алексеевич Данилов имел, помимо ордена Святой Анны III степени, также орден Святого Владимира IV степени с бантом[31], полученный за сражение при Фершампенуазе[32] и отсутствующий на миниатюре.
Итак, оставался только Александр Иванович Шепелев, чья фамилия, однако, в том году уже не значилась среди списочного состава полка.
Поставить точку в атрибуции помогло обращение к III тому издания «Сборник биографий кавалергардов»: на 245 странице, перед самой биографической справкой, был размещён портрет поручика Шепелева[33].
Нужно ли говорить, что даже при самом беглом взгляде совершенно очевидно, что и на миниатюре, и на портрете из «Сборника…» одно и то же лицо?![34]
Вполне возможно, что фотография портрета, напечатанная в дополнение к биографии, сделана с той самой или же аналогичной миниатюры, так как обеспеченные офицеры (какие только и могли финансово потянуть службу в гвардейской тяжёлой кавалерии) в некоторых случаях заказывали у художника сразу несколько одинаковых, а иногда незначительно отличающихся портретов.
