25 марта 1921 года турецкий пароход «Решид-паша» вошёл в бухту Мудрос греческого острова Лемнос. На нём прибыли казаки 2-й Донской казачьей дивизии под командованием генерала Гусельщикова, вывезенные из лагеря Чилингир. В составе дивизии находился Донской гундоровский георгиевский полк. Ещё в чилингирской лагерной читальне офицеры внимательно перечитали всё то, что касалось этого острова. Они узнали, что Лемнос – это один из самых больших островов Эгейского моря, находящийся на прямой линии от пролива Дарданеллы и имевший во все времена стратегическое значение. Именно поэтому союзники по Антанте избрали его своей основной военно-морской базой поддержки при штурме Галлиполийского полуострова, когда ими решалась задача овладения черноморскими проливами.
О пребывании казаков на острове Лемнос сохранилось немало воспоминаний. Конечно, сведения о тех днях базируются в первую очередь на информации, имеющейся в книге командира сотни юнкеров Атаманского училища С. Рытченкова «259 дней Лемносского сидения» и сборнике воспоминаний «Казаки в Чаталджи и на острове Лемнос».
Общая обстановка на острове в этих книгах описана достаточно подробно. В них указывается, что остров Лемнос – вулканического происхождения. В момент колоссального извержения на его побережье образовался большой залив, впоследствии названный Мудросским. Он имеет в длину около восьми миль, в ширину – около трёх. Глубина залива различная, но местами настолько большая, что в него свободно входят морские суда, что и послужило основой для устройства на острове военно-морской базы для союзного флота во время Первой мировой войны.
Несмотря на каменистый грунт и небольшой пласт земли, почва острова настолько плодородна, благодаря присутствию лавы и пепла, что сбор урожая был всегда очень хорош. На острове к моменту прибытия казаков было два небольших городка и около тридцати деревушек с азиатским типом построек из подручного камня, крытых грубо сделанной черепицей.
В восточной части Мудросского залива располагался небольшой городок Мудрос, имевший около двух тысяч жителей. В юго-западной части острова – город Кастро с числом жителей, доходящим до двадцати тысяч.
Вот почти все краткие сведения о греческом острове Лемнос, которые можно почерпнуть из двух выше названных мною книг. Маловато, посчитал я, и в 2006 году сам отправился на этот остров. Путь был несложным. Сначала самолётом – до греческого города Салоники и потом на морском пароме – до порта Мирина (так сейчас называется порт Кастро) на острове Лемнос. Путешествие оказалось весьма комфортным и наверняка совсем не таким, каким оно было у казаков Донского гундоровского георгиевского полка в далёком 1921 году.
При входе в бухту порта Мирина я увидел то, что неоднократно описывали в своих воспоминаниях казаки-эмигранты. Каменистый остров с не очень высокими горами и очень скудной растительностью. Повсюду разбросаны ветряные мельницы. Конечно, в наше время они выполняют роль памятников старины и служат ориентирами на местности, а во времена пребывания казаков на острове в них свозили зерно для переработки.
На склонах гор пасутся стада коров и овец. Причём есть одна интересная особенность: на пастбища коровы и овцы поднимаются самостоятельно по узким тропинкам, одна за другой, как говорится, чётким строем. На острове очень много строений, сохранившихся с начала двадцатого века. Наверняка их видели казаки, находившиеся там в 1921 году.
Наибольший интерес для меня представляли городок Мудрос и Мудросский залив, на берегах которого были расположены лагеря кубанских и донских казаков. На том месте, где располагался лагерь Донского гундоровского георгиевского полка, сейчас находится военно-морская база НАТО. Так что можно было только бродить по побережью, не заходя вглубь острова. Другое поведение было бы опасно: часовой на вышке зорко наблюдал за всеми моими перемещениями.
В городе Мудрос я побывал в местном православном храме и познакомился с его настоятелем – отцом Ираклисом. Находясь в храме, было нетрудно представить, как и о чём молились казаки во время богослужений 1921 года.
О своём пребывании на острове Лемнос казаки сложили песню из глубоко выстраданных слов. В ней есть такие строки:
«Ты, Лемнос, ты – наша каторга!
Иностранная тюрьма».
Мне удалось побывать в местном краеведческом музее истории Первой мировой войны в деревеньке Порто-Яно. Каково же было моё удивление, когда я увидел в экспозиции большое фото расположения Донского гундоровского георгиевского полка, фотографии палаточной церкви, целый фоторепортаж о параде русских войск у пристани Мудросского порта. Греки сохранили образцы русской форменной одежды, предметы лагерной утвари и даже поместили в центре экспозиции казачью шашку.
При описании событий, произошедших в гундоровском полку, лучше всего обратиться к страницам моей книги «Казак на чужбине» и представить, как всё это было.
Прибытие Донского гундоровского георгиевского полка на Лемнос 25 марта 1921 года совпало с тем, что французское командование, сбросив все приличия, стало относиться к русским казакам, как к арестантам, обязанным выполнять волю своего надзирателя.
Прямо на корабль «Решид-Паша» были доставлены подлежащие немедленному выполнению приказы генерал-губернатора острова Лемнос Бруссо и командующего французскими оккупационными войсками генерала Шарпи.
В приказе Бруссо казакам предлагался выбор из трёх вариантов: первое – возвратиться в Советскую Россию; второе – выехать в Бразилию; третье – самим обеспечить своё содержание.
Рассмотрев в бинокль полупустынный остров, офицеры-казаки приуныли и поняли, что при полном собственном иждивении на этом острове можно обеспечить только одно – собственную смерть, но только не быструю, а наверняка медленную и мучительную. Возвращаться в Советскую Россию они были не намерены, понимали, что их там ждёт, а поездку в Бразилию считали полнейшей и беспросветной авантюрой.
Другой французский генерал, Шарпи, извещал казаков в своём приказе: «Всякие кредиты на содержание русских беженцев прекращаются. Французское правительство не намерено ни содействовать, ни даже допустить новые действия армии Врангеля против советской власти. Из полученных до сего времени французским правительством сведений усматривается, что нынешние восстания в России подавлены как в Кронштадте, так и в других местах.
С другой стороны, русские беженцы, уже отправленные в Новороссийск, были хорошо приняты, и им не причинено никакого зла».
После прочтения приказов тем казакам, что отъезжали в Россию, была дана команда переместиться на носовую часть корабля, а тем, кто собирался сойти на берег острова, – перейти на корму. Тут же пошли разговоры.
– И корабль, как в Гражданскую, начали делить. Межу только осталось провести.
– Кабы мы были в Чилингире, наплевали бы на все приказы французов. Дали бы чёсу в Болгарию, только б нас и видели. А тут, какое же собственное иждивение, гольный каменный остров? Никакого тут заработка. Придумали французы, иждивение! Пусть сами на него переходят.
– Вот и выбирай! Совдепия – верная смерть от коммунистов, Бразилия – смерть от лихорадки, Лемнос – смерть с голоду. Во всех случаях – смерть. Только какая из них легшей будет?
– С лихорадкой или голодом ничего не поделаешь, а от коммунистов, может, как-нибудь отвертеться получится, глядишь, и жив останешься. Когда-то на свободу выйдешь и будешь здравствовать, а не на этом острове гнить. Айда в Совдепию! Всё ж Россия, там и помирать веселей!
У другого борта, митингуя, говорили примерно о том же:
– Теперь в России зря никого не убивают. Офицеров, конечно, за дела прошлые судят. Кто особо запятнанный и наследил, к примеру, в Таврии. А нашего брата, казака, не трогают, – подсказывали колеблющимся агитаторы за отъезд в Советскую Россию.
Самые осторожные твердили своё:
– Ничего не случится с нами здесь. Французы зря пугают. Будут они кормить, пока мы вместе. Побоятся пойти и против своего, и против нашего бога и уморить голодом тысячи безвинных перед ними душ. Слазий, ребята, на остров!
Что мы здесь рыбы не наловим, что ли? Наловим! Уже весна настала, а там и до лета дотянем. И домой потом пойдём не так, как эти, – кивали они головами в сторону ушедших на нос корабля, – а как положено, с оружием в руках.
Многие слабовольные казаки плакали, не зная, на что решиться.
Утром 27 марта 1921 года к пароходу «Решид-паша» на лодке приблизился командир Донского корпуса генерал Абрамов Фёдор Фёдорович. Генерал Бруссо на пароход его не допустил. Абрамов с лодки стал призывать, чтобы казаки записывались по третьей категории, то есть на переход на собственное иждивение. Говорил, что главнокомандующий русскими войсками генерал Врангель примет свои меры на этот счёт.
Французы запретили передавать слова генерала Абрамова по судну:
– Это ложь. Никаких средств у Врангеля не имеется.
И казаки, в который уж раз заколебались. Им хотелось, наконец, принять окончательное решение и объявить его, отбросив все сомнения, но это было не так-то просто.
27 марта 1921 года на Лемнос были высажены те донские казаки, которые не пожелали ехать в Россию. И в этот же день, ближе к вечеру, на мудросской пристани встретились два генерала: французский – Бруссо, и казачий – Абрамов.
Французу уже доложили о том, что Абрамов подъезжал к стоявшим в бухте кораблям и агитировал казаков оставаться на острове.
Между генералами дипломатических осложнений не произошло, и каждый впоследствии отстаивал линию своего командования, за что они и уважали друг друга.
Генерал Бруссо 27 марта 1921 года издал такой приказ:
«В развитие моего приказа № 1515 во всех полках и учреждениях Донского лагеря 28 марта (1921 года) будет производиться опрос с целью выяснения мнения казаков, желающих выехать в Советскую Россию. Опрос будет произведён следующим образом:
Начиная с 8 часов 28 марта 1921 года французский офицер, сопровождаемый назначенным для этого отрядом, обойдёт все донские полки и учреждения. Он опросит людей, осведомлены ли они о приказе № 1515, и опровергнет вредные слухи вроде тех, которые связаны с якобы выделенной русским беженцам Америкой продовольственной помощью.
Желающие выехать должны немедленно собраться в группы с последующей отправкой на пристани для погрузки на пароход «Решид- паша».
Меры для поддержания порядка:
– при каждом офицере – отряд из 15 стрелков и 4 жандармов;
– порядок на месте погрузки будет обеспечиваться отрядом матросов из 20 человек. Все угрожающие жесты или бранные выкрики должны быть немедленно прекращены».
Когда прочитали этот приказ, казачьи офицеры были поражены. Поднялась буря негодования:
– Какие жесты, какие оскорбительные выкрики? Мы ещё и слова не сказали!
– А трусят... Без вооружённой охраны боятся. 15 стрелков и 4 жандарма! Может, даже пушки и пулемёты выставят на берегу?
– Мараться генерал Бруссо не хочет. А мы с голыми руками… Иначе показали бы им...
– Мерзавцы! Ни чести, ни совести! Куда же делось благородство великой нации?
– До чего нас довели! До положения стада! И даже в это стадо уже без оружия боятся заходить.
По лагерю поползли слухи: большевики заплатили французам, в Константинополь пригнали целый пароход с золотом, лишь бы распылить и уничтожить Русскую армию. С утра 28 марта 1921 года по всем линейкам строились казаки Донского лагеря. Выстроился в полном составе у своего, не до конца разбитого лагеря, Донской гундоровский георгиевский полк.
На рейде в ожидании отправки стоял «Решид-паша». Его палубы занимали те, кто накануне принял решение сразу отправиться в Советскую Россию. В результате французского давления весной 1921 года на выезд в Россию из Донского корпуса записались 2 754 офицера, казака и беженца, а из Кубанского – около одной тысячи. Вывозил их из казачьих лагерей турецкий пароход «Решид-паша», ставший для бывших боевых товарищей символом разлуки.
Один из таких рейсов турецкого корабля пришёлся на конец апреля 1921 года. Встречающие входящий в одесский порт пароход «Решид-паша» увидели, что на мачте судна от несильного апрельского ветра колышется на древке большой, похожий на церковную хоругвь вымпел светло-жёлтого цвета, со свисающими вниз кистями там, где неровной строчкой заканчивалась надпись печатными буквами:
– Что там, что написано? – с интересом переспрашивали друг у друга стоявшие на пристани люди.
Высокий военврач стал громко читать, не дожидаясь, пока пароход пришвартуется.
«К товарищам в Советской России. Товарищи!
Не отталкивайте протянутой вам руки вашими младшими братьями, обманутыми белыми сатрапами и проклятым капиталом.
Да здравствует Третий Интернационал! Константинополь. Босфор
20.04.1921. Пароход «Решид-паша»».
А на Лемносе тем временем продолжалась своя жизнь. Местом размещения лагеря для казаков дивизии Гусельщикова, прибывших на турецком пароходе «Решид-паша» и решивших остаться на Лемносе, стали северные скаты лемносских гор, сразу за расположением пластунских полков.
Французы в течение трёх дней отказывались выдавать палатки. Казаки рассуждали: «Раз кормить бросают, то и палаток не дают».
К концу апреля 1921 года казаки поняли, что путь им в Россию французы прокладывают строчками своих приказов по уменьшению пайка, а следовательно, через их желудки.
В страстную седмицу, за неделю до Пасхи, французы сократили выдачу хлеба и урезали нормы по другим продуктам.
Командир Донского корпуса генерал Фёдор Фёдорович Абрамов написал довольно сдержанное письмо французскому генералу Бруссо:
«Я не могу и не должен скрывать от вас те недоброжелательные чувства, которые вызваны у казаков этим распоряжением. Это происходит накануне Православной Пасхи… Я приказал немедленно закупить муку и выдавать вдобавок к уменьшенному французскому пайку по 50 граммов в день на человека. Прибавку могу делать только в течение 7-10 дней. Больше средств ни у меня, ни у прямых моих начальников нет. Считаю необходимым предупредить вас об этом, так как в случае дальнейшего уменьшения рациона я слагаю с себя всякую ответственность за сохранение порядка и дисциплины в лагерях.
Также я вынужден увеличить количество выдаваемых пропусков, как одиночных, так и групповых, для приискания казаками продуктов питания. Считаю это необходимым как наилучшее средство против самовольного ухода людей из лагерей. Голодному человеку терять нечего, он готов рисковать всем, лишь бы добыть себе кусок хлеба. Войдя в положение этих людей, я вынужден быть более снисходительным к их поступкам».
– Ну уж если генерал Абрамов становится снисходительным, значит, мы уже до ручки доходим, – говорили командиры полков, собравшиеся в штабной палатке в Вербное воскресенье.
На следующий день после сокращения пайка коменданты лагерей объявили о новой записи в Бразилию. При этом французы добавили в свои объявления фразу, что число мест ограничено. Дескать, и опоздать можно. О Бразилии во всех французских листках объявлялось так:
«Эмигранты сохраняют свою русскую национальность и не будут связаны никаким сроком пребывания. Они могут свободно вернуться в Россию, как только у них появятся свободные средства. Заработки в Бразилии таковы, что собрать такие денежные средства на обратный выезд можно за непродолжительное время. Штаб оккупационного корпуса сообщает, что климат здоровый и благоприятный для всех видов обработки земли. Из числа русских, эвакуировавшихся в Тунис, 900 человек уже отправлено в Бразилию».
– Заманивают, – говорили офицеры. – А обратный билет стоит тысячу франков. И это когда ж их можно накопить на обратную дорогу? Получается, что если приехал туда, то сразу и деньги нужно собирать. А чего тогда туда ехать, если с первых дней о возвращении надо думать?
И вновь на первое место вышел извечный казачий вопрос о земле. О той самой земле, которую они оставили вместе с семьями в родных станицах на Северском Донце. Почти все без исключения станичники были измучены малоземельем, а тут такие посулы, представить только – до тридцати гектаров земли. Это же минимум в три, а то и в четыре раза больше, чем на Дону! Казакам объявили очередное распоряжение французских властей:
«Бразильское правительство по требованию французского правительства готово дать в области Сан-Паулу убежище и работу двадцати тысячам русских беженцев, при условии, чтобы они были земледельцы и землепашцы. Перу согласилось принять одну тысячу беженцев крестьян-землепашцев. Эти государства – цивилизованные страны, законы которых защищают честь, свободу и достоинство каждого человека.
Беженцы, которые поедут в Бразилию и Перу, сохраняют русское подданство, и необязателен никакой срок для жительства. Климат здоровый, и особенно годны для всякого рода работ земли».
Казаки отчаянно сомневались:
– Знаем мы этот хороший климат, люди от лихорадки гибнут…
– Никакой земли не дают, а русских обращают в белых рабов…
– Да мы что, авантюристы, кладоискатели какие-то? Всю жизнь земледельчеством жили и ни на кого, кроме себя, не надеялись…
По лагерю ходило сатирическое стихотворение неизвестного автора под названием «Кунсткамера».
В этом стихотворении о далёкой неведомой Бразилии говорилось так:
Жара там – семьдесят в тени,
Бывают даже жарче дни.
Народ там беспросветно дик,
Зато свинцовый есть рудник.
(На этот рудник, по слухам и требовались рабочие).
Генерал Бруссо высказал пожелание, чтобы все заявления от желающих ехать в Бразилию подавались лично ему. В свою очередь русский генерал Абрамов ответил на это пожелание французского коллеги так:
«Я считаю недопустимым нарушение законного порядка сношений. Уж лучше отстранить русское командование и самим французам вступить в командование русскими казаками».
Больше французский генерал таких ошибок не совершал, но своих действий по распылению русской армии не прекратил. И армия эта, и казачьи части в ней, таяли с каждым днём. К празднованию Пасхи 1921 года в строю осталась едва ли половина из того количества, которое прибыло в Турцию и Грецию поздней осенью 1920 года.
