Глава 9
Время действия - 1859 год.
В крошечное оконце под самой крышей заглянул шаловливый солнечный зайчик. Заглянул, просочился сквозь тонкую ткань, проскользнул внутрь землянки. Ударился о небольшое зеркало на противоположной стене, упал на пол. Тихонько посидел, оглядываясь вокруг.
Знакомая была землянка, и не впервые встающее над горизонтом солнышко посылало сюда своего веселого сыночка. Однако на этот раз зайчик увидел новое. Теперь у входа кроме большого ларя для продуктов возвышался окованный железом сундук. Под зеркалом поверх хозяйского рундука* стоял ещё один, такой же потертый, незнакомо пахнущий. А рядом на широкой лавке, на тюфячке, набитом свежим ароматным сеном, спала девушка.
------
* - матросский сундук, ларь для вещей
------
Растрепались её русые волосы, раскраснелись по-детски пухлые щёчки. И сама девчонка была такая ладненькая, крепкая, как боровичок. Только почему-то под глазами отчётливо виднелись следы от слёз. Что такое? Она плакала? Зачем? Ведь начинается день, и он несёт столько радостей... Зайчик бесшумно подобрался к девушке и осторожно пощекотал своим ушком её волосы. Девушка вздохнула, пробормотала что-то невнятно. Осмелев, зайчик потрогал лапкой её брови и ресницы.
Девушка зажмурилась, прижала к глазам ладонь и вдруг испуганно вскочила на постели:
- Что? Проспала?
В землянке было тихо и сумрачно. И только яркое пятно солнечного света лежало на духмяной травяной подушке.
Василиса вздохнула. Вспомнила изуродованное лицо Семёна, и слёзы снова потекли из её глаз.
Таким ли она представляла себе будущего супруга? Всего, что угодно ожидала. Старого, одноногого, безрукого. Только дыр этих вместо носа вообразить не могла.
Оно конечно, с лица воду не пить. Да только как преодолеть в себе страх, который вызывал в ней облик мужа? Вот и вчера, по дороге из Севастополя. Заметил ли он, как ужаснулась она увиденному? Может быть. Потому что слишком грустными стали его чёрные глаза, слишком виноватым и неуверенным был его голос, когда совал он ей в руки пакет с пряниками: «Поешьте, проголодались, наверное!»
Обоз пришёл в Андреевку ближе к вечеру. Вместо обычного села с рублеными избами, к которым привыкли девушки, перед ними предстал ряд землянок, словно кротовьи норы вырытых на берегу моря.
- Страшно-то как... Вода будто выше земли кажется. Она не зальёт нас? – испуганно спросила Полюшка.
- Не зальёт, - улыбнулся её муж, похожий на медведя Мирон. – Не бойтесь. Это только кажется, что море выше берега.
- А что, оно всегда так шумит? – опасливо поглядывая в сторону берега, сказала Дарёнка.
- Нее! Не всегда! – Мирон решительно тряхнул головой. – Бывает и ревёт, а иной раз шепчет.
- Ооой, - Дарья прижала ко рту ладошку.
- Да не пугай ты их! – улыбнулся в седые усы Тимофей. – Ничего, касатушки, поживёте, привыкнете, полюбите наше море. Оно живое, - он обернулся к Дарёнке. – Вот прислушайтесь, как думаете, что оно говорит сейчас?
Девушки затихли, с интересом слушая старика.
- Не знаю... – жалобно сказала Дарья. – Просто шумит.
- Ээ, нет! – засмеялся Тимофей. – Оно говорит, что завтра будет хороший улов. Порадует вас море рыбкой.
- Вона как!
- Да это просто. Скоро привыкнете, всё будете понимать.
Позади холмиков-землянок виднелись навесы, под которыми стоял домашний скот. Где-то лаяли собаки.
- Кто ж приглядывает за скотиной-то? – удивлённо спросила Параша. – Как же без хлева? Украдёт кто, или зверьё нападёт. Разве ж можно!
- Пока мы в отъезде были, Тихон вахту нёс. А ночами – все по очереди, - отозвался муж Прасковьи хромой Иван. – Хлева построим, непременно построим. Только матерьялу нужного пока нет. Дерева здесь мало – каждое брёвнышко как золотое. А ракушняк пилить – время нужно.
- А Тихон – это кто? – поинтересовалась Настёна.
- Товарищ наш. Матрос первой статьи. Уволен подчистую по выслуге лет. За геройскую службу во время войны был, как и все мы, пожалован восемью десятинами земли от самого царя.
- Восемь десятин?! – изумилась Марья большая. – Каждому?
- Ага, каждому. В любом месте российской империи. Так мы решили, что лучше крымской земли для нас уже не будет. Вот, все вместе тут и поселились. А Тихон у нас кашеварит и хлеб печёт. Правда, теперь уже придется ему все полномочия вам сдавать.
- Да вон он, ждёт нас! – засмеялся Фёдор, муж Марьи маленькой.
Возле дальней землянки, около длинного стола, стоял, улыбаясь, старик. У ног его тёрся большой рыжий кот, а рядом, навострив уши, сидел лохматый пёс.
Уже давно был готов у Тихона ужин, и скоро уставшие и голодные молодожёны под чарочку домашнего вина с удовольствием ели настоящий флотский борщ и бесподобную матросскую кашу. Потом долго и с удовольствием пили чай из огромного самовара, разговаривали о разном, смеялись. Тимофей поставил телегу с лежащей на ней Аннушкой рядом, потчевал её угощениями, что-то говорил ей. А она тихо улыбалась и ничего не ела. Только корочку свежевыпеченного хлеба взяла, с наслаждением вдыхая её аромат.
- Как батюшку вашего зовут? – наклонился к Василисе Семён.
- Матвеем... – Васёнка опустила глаза, не имея сил посмотреть мужу в лицо.
- Матвеем... Василиса Матвевна, значит.
- Что вы! – испугалась Васёнка. – Куда нам! Просто Василиса. Матвеева...
- А что так? Вы теперь матросская жена, - ласково сказал Семён. – Василиса Матвевна...
Василиса молчала, не смея вымолвить и слова. Перевела взгляд на Аннушку, а та улыбалась ей, да так хорошо, так по-доброму, что сердце защемило. Кабы выправиться ей, да выздороветь! Столько вёрст проехала на тряской телеге, столько мук вытерпела, и всё только для того, чтобы упокоиться в чужой земле?
Стремительно опускалось куда-то за море солнышко, благоухал незнакомыми ароматами воздух, сонно вздыхали под навесами коровы. И девушкам было так радостно от мысли, что закончились тяготы пути, что все они живыми дошли до места, а искалеченные войной матросы оказались ребятами весёлыми и забавными.
Потом они расходились по своим землянкам, похожим на норы, и Тихон с Тимофеем благословляли их. И Василиса шла рука об руку со своим Семёном, и страшилась остаться с ним наедине. Шумело море, кидалось на берег пенным краем, шипело и отступало назад. А Василисе хотелось, чтобы этот путь был долгим-долгим...
- Что это? – прислушалась она к новым для неё звукам. – Будто колесо железное скрипит где-то.
- Что? А... Это тюкалка. Сова такая.
И снова молчали. Но вот дошли. Низенькая дверь, рядом с ней небольшое окошко.
- Тут ступеньки, осторожнее... - предупредил молодую жену Семён.
Просто сказал, спокойно, а у Василисы сердце упало. Добрый он. Добрый. Ну почему она не может заставить себя посмотреть ему в лицо? Ведь знала, знала, на что шла, когда давала согласие генералу. Ещё тогда на всё решилась. Почему же теперь она так трусливо отводит глаза от его увечий?
Семён нырнул во мрак своего жилья, зажёг огонь в масляной лампе. Озарило всё вокруг ярким светом.
- Как быстро вы огонь развели! – удивленно сказала Васёнка, спускаясь вниз.
- Серники*... – голос у Семёна был неуверенным, даже как будто растерянным. – Вы не видели никогда?
- Нет...
------
* - спички
------
Семён молчал.
Васёнка огляделась.
- Хорошо у вас. Только печка без лежанки... Маленькая совсем.
- Да не было нужды. Тепло зимой-то, - сказал Семён, а потом вдруг спохватился. – Но если хотите, я к следующей зиме сложу большую.
- Нет, нет! – испугалась Василиса. – Не нужно. И так хорошо. А это... это зеркало?
- Да... Для вас, Василиса Матвевна, куплено. А ещё вот... Примите в подарок!
Семён достал откуда-то маленькую коробочку, протянул её Васёнке.
- Что это? – робко спросила та.
Семён достал из футляра жемчужное ожерелье в две нити, надел его на шею молодой жене, залюбовался – уж очень свежа и юна была она, прекрасны большие серые глаза, пухлые губы. Эта девушка, почти ещё девочка, была его женой. Отныне она будет рядом, будет делить с ним все радости и печали. Она станет матерью его детей. Нежность переполнила его душу.
Семён осторожно провёл пальцами по румяной щёчке молодой жены, стыдливо опустившей свой взор, отвёл упавшую прядь волос, наклонился к ней, чтобы поцеловать. Но проклятая тряпка, о которой он успел забыть, коснулась её лица, и Василиса испуганно вскрикнула, рванулась в ужасе в сторону.
Семён вздохнул.
- Идёмте спать, Василиса Матвевна. Вот тут, на лавке, ложитесь. Отдыхайте. Устали с дороги.
- Простите меня... – пролепетала Васёнка, чувствуя себя последней дрянью.
- Да что уж тут, не за что прощать. Я пока выйду, дела у меня. А вы ложитесь, лампу тушите. Спите спокойно, Василиса Матвевна.
И ни злобы в голосе, ни раздражения, только грусть. Вышел он, а у Васёнки слёзы из глаз полились. Неблагодарная, ах, какая неблагодарная! Ведь муж он ей перед Богом и перед людьми. И поклялась она быть с ним и в радости, и в печали. Только получается, что не может она по-настоящему делить с ним его горе, не может увечья его принять.
А он... Зеркало для неё купил... Дорогущее ведь. Чтобы по женской своей природе могла красоваться. И ожерелье, и платок. Сколько подарков ей!
Разделась Василиса, потушила лампу, легла на тюфяк, наполненный свежим ароматным сеном. И здесь он о ней позаботился – и слёзы с новой силой побежали по девичьим щекам. В крохотное оконце, затянутое от надоедливых комаров тканью, слышался шум прибоя, монотонный скрип совы-тюкалки, редкий лай собак. Пахло свежестью, и цветущими травами. Только на душе было совсем черно.
Уже засыпая, слышала она, как вошёл Семён, тихонько устроился на большом ларе, стоящем у входа, как шептал он молитву. А потом видит – и не Семён это вовсе, а матушка. Молодая, красивая. Вот несёт она воду в ведре, а вода через край плещется, и сверкает на солнце, и слепит.
«Маманя! – зовёт Васёнка. – Мамушка!»
А та будто и не слышит, знай себе идёт, коромыслом покачивает, воду расплёскивает. Хотела было Васёнка кинуться за ней – а ноги ни с места. И так горько ей, так обидно, что разрыдалась она снова.
Так и проснулась утром – зарёванная, несчастная. Семёна в землянке не было, видно ушёл по своим каким-то делам. Огляделась Васёнка, всплакнула. Достала из дорожного сундука повседневную одежду. Пора было приниматься за работу.
Пробежалась взглядом по простецкой обстановке – всё ли в порядке. Обмахнула пыль гусиным крылышком, найденным в углу, за ларём. Нарвала у землянки полынный веничек, подмела гладко утрамбованный пол. Задумалась, что на обед состряпать, где продукты брать. А самое главное – на чём и в чём. Ни горшков, ни чугунов в землянке не нашлось.
- Бог в помощь, Василисушка! Уже хлопочешь? – услышала она весёлый голос Дарьи от соседней землянки. – А мы с Петрушей уже воды принесли от родника.
- Слава Богу! – откликнулась Василиса.
Счастливый вид у Дарёнки, знать, поладили они с Петром. А она, Василиса, не смогла. И мужа своего Богом данного, обидела. Где он теперь? Куда ушёл? Опять слёзы побежали из глаз. Кинулась Васёнка к землянке Тимофеевой, к Аннушке.
А та уже на улице, на телеге лежит.
- Морской воздух полезный. Баре нарочно на курорты ездиют, чтобы морем дышать. Он тебя обязательно вылечит, - приговаривал Тимофей, вынося на руках лёгкую, словно пушинка, девушку.
- Не вылечит, дедушка. Скоро уж мне. Чувствую, давит меня к земле.
- Кровей в тебе мало, вот и давит. Оттого же и еду душа не принимает. Я в своё время при госпитале помогал. Раны перевязать, обработать – это сёстры милосердия сделают. А вот с места на место перенести раненого – это им не под силу. Приходилось помогать. Навидался я там всякого, глаз у меня наметанный. По виду ты на тех солдат похожа, кто много крови потерял. Они тоже сказывали про то, что к земле давит. Однако если вовремя кровь остановить, то человек потом выздоравливает. Вот и ты поднимешься. Я тебе обещаю.
- Если вовремя остановить... Как бы её остановить... - улыбнулась Аннушка.
- В ваших женских делах я не силён. Ну ничего, есть у меня на примете человек, который тебе поможет. А ты вот чайку попей травяного. Я прошлым летом листа земляничного насушил. Часто пить его не будешь, а иногда побаловать себя можно.
- А мы всё больше малину сушили.
- Малина тоже хороша. Вот и наготовишь её этим летом сама. На вот, попей! – он протянул Аннушке кружку теплого земляничного чая.
- Василиса! – воскликнула Аннушка, увидев зарёванную Васёнку. – Ты чего? Плакала-то чего?
Василиса подбежала к подруге, уткнулась лицом в плечо, разрыдалась:
- Не смогла ведь я... Он хороший, хороший, я знаю. А поделать с собой ничего не смогла.
- Вон что... А ты поплачь, поплачь, - Аннушка гладила подругу по волосам. – Только и о том подумай, что не по его вине такое увечье. Не за татьбу его изуродовали, не за душегубство.
- Семён наш редкой души человек, - сказал Тимофей, выходя из низенькой двери землянки. – Тогда, в Севастополе, голод был страшный. По три дня, случалось, крошки во рту не было. Ели лошадей, подохших от бескормицы. Да в них и есть-то нечего было, кости одни. Воды не хватало. Так вот, Сёмка наш последний сухарь отдавал тем, кому тяжельше было, последний глоток воды. Сколько раз пораненных из-под обстрела выносил. Он и увечье-то получил, спасая ближнего своего.
- Это как? – удивилась Аннушка.
- Французы в тот день вылазку на наш редут предприняли. Жаркий был бой... Много полегло тогда русских людей. Когда уж совсем тяжко стало, на помощь нам казаки пришли. И вот увидел Семён, как донца одного вражина на землю повалил. Они, казаки, вишь, на конях хорошо бьются, а в пешем бою трудновато им. В этом они с нами, моряками, шибко схожи. Сёмка и кинулся туда, супостата кулаком с ног сшиб, да тесаком замахнулся. А тут его самого и срубили. Дружок, стало быть, того француза саблей по лицу и проехал. Думал, видно, голову с него снять, да не вышло. А тут ещё и пуля откуда-то прилетела, в грудь Сёмке попала.
- Атаман в той станице, где мы половодье пережидали, точь-в-точь такое про себя рассказывал, - задумчиво проговорила Анна. – Не про Семёна ли речь была?
- Может, и про него, а может, и нет. Тогда, в войну, все друг за друга горой стояли. Иначе не выжить было. И случаев таких много было.
- А что же потом? – тревожно спросила Васёнка.
- Сперва Сёмку мертвым посчитали. Потом монахи пришли павших хоронить. Распознали, что парень жив, перенесли его к себе в монастырь, выходили. Только вот с лица он теперь такой. Ты уж не обижай его, касатушка. Прими таким, каков он есть.
- Вот где он сейчас, а? – сквозь слёзы спросила Василиса.
- Попросил я его съездить по делу одному важному. Отправился он рано утром, а тебя, девонька, будить не стал. Пускай, говорит, отдыхает с дороги. Да уж скоро прибудет.
И верно, не успела роса на траве обсохнуть, как показалась из-за холма Семёнова повозка, запряженная шустрой пегой лошадкой. В тележке копной возвышалась толстая усатая тётка, облачённая в пёстрые одежды.
Главы выходят раз в неделю.
Предыдущие главы: 1) Барские причуды 8) Венчание
Если вам понравилась история, ставьте лайк, подписывайтесь на наш канал, чтобы не пропустить новые публикации! Больше рассказов можно прочитать на канале Чаинки
