Начало здесь
Предыдущая глава здесь
Лесовики ушли. В это же время к нам подошёл юнак. Сразу понял, брат это Жданки. Похожи они были. Олесем она его назвала. Парень смотрел на меня во все глаза. Ещё большие глаза как у совы, стали у парня, когда Грома моего увидел. Даже сглотнул испуганно.
- Олесь. – Вскрикнула радостно синеокая. – Это Олечич Воиславович, гридень княжий. Он попросился к нам, в баньке попарится, да пожить у нас. Ты же не против?
Я смотрел на Олеся вопросительно, он испуганно кивнул. Конечно, он согласен, а как иначе. Я усмехнулся.
- Ну что, Олесь, как насчёт баньки? Попаримся? – Он опять, заворожённо глядя на меня, кивнул. Что же, с ним всё понятно. – Олесь, ты что, язык проглотил? – При этих словах Жданка прыснула, а потом засмеялась. Олесь покраснел. Поглядел с обидой на сестру.
- Ничего я не проглотил. Зато я куропатку подстрелил. – Всё верно, когда он ещё только подходил, я заметил лесную птицу, болтающуюся у него на поясе.
- Молодец, Олесь. Сразу видно, муж в доме есть. Добытчик и кормилец! – Сказал я это серьёзно. Олесь улыбнулся и даже покраснел. Ну а что, похвалить парня, у меня язык, чай не отсохнет, а ему приятно. Да и понравился он мне как-то. Взгляд у него открытый. А глаза, это зеркало души. Заглянув в них, можно сказать потом – с гнильцой человек, али крепкий нутром своим. Так вот, у Олеся крепкий стержень я увидел. Если заняться им, добрый гридень из него получится. Бывает такое, что и среди лесовиков, пахарей и смердов добрые вои рождаются. А не только в семьях кметей и хирдманов.
Жданка осталась потрошить куропатку. Я пошёл в баню вместе с Олесем. Но перед этим подозвал Грома. Указал ему на деву:
- Будешь охранять её. Куда она, туда и ты. И чтобы волос с её головы не упал. Понял, Громушка? – Пёс, глядя мне в глаза, гавкнул. Гром вообще мало лает. Не надо ему это, чай не пустолайка он, а боевой пёс, в бою иного гридня стоит.
Пока Жданка куропатку щипала, мы с Олесем в баньку пошли. Благодать. Хорошую баньку отец Жданки и Олеся срубил. Пар стоял такой, какой я люблю – лютый. Олесь правда быстро на пол упал. Смотрел на него с полока.
- Ты что, гирдень, пол языком метёшь? Плохо что ли? – Усмехнувшись спросил его.
- Жарко, Олечич, не могу больше.
- Иди, в реку прыгни, да назад возвертайся. Веником меня постучишь.
Олеся дожидаться не стал. Взял веник и стал себя охаживать. Любо-дорого. Дух какой стоял банный. Люблю его с измальства. Мальчонкой меня тату мой в баню носил. Сам ласково веником оглажывал, пока малой был ещё. Старше становился меньше оглаживал, больше хлестать стал жёстче. Но то радость была, а не мука. Тело после этого пело и было как натянутая титева у лука. Вот и сейчас, распаренное тело, веник и благодать. Олесь всё же явился. Заскочил, я дал ему веник, и он начал меня охаживать. Я же лежал на полоке и млел. Млел до той поры, пока Олесь опять не запросился на волю. Отпустил его. Сам уже распарился тоже, пора охладиться. Выбежал из бани и прямиком в реку. Воду даже не почувствовал. Ушёл в неё как рыба…
Жданка ощипывала куропатку, что Олесь принёс. Мужчины в бане парились. Она пойдёт после них. Всё же мужики любят по жарче. А ей надо по мягче. Вот из бани выскочил Олесь. Бежал голозадый к реке так, словно за ним стая волков гонится. Жданка, глядя на брата, засмеялась. Остынув, он вернулся назад. Жданка наблюдала. Потом Олесь опять выскочил и рванул к реке. Она опять смеялась. Видно Олечич Воиславович знатно брата напарил! А через некоторое время он и сам выбежал. Жданка замерла. Если Олесь был ещё мальчишкой совсем, то Олелич был мужчиной. Высокий, хорошо сложенный, узкие бёдра и широкая грудь. Он не спеша подошёл к реке и разведя руки в стороны, словно открывая себя всеми миру, постоял так, а потом разбежавшись прыгнул в реку. Жданка, как заворожённая смотрела на мужчину. Её впервые охватила какое-то ранее не изведанное чувство. Олечич был красив своей суровой мужской красотой, от которой мурашки бежали по телу, а в груди начинало сладко ныть. И щёки её запылали как маков цвет. Она не отрываясь смотрела, как он широко плыл, потом повернулся назад и нырнул с головой. Его долго не было. Она высматривала мужчину, но никак не могла его обнаружить. Даже начала волноваться – не утонул ли он? И тут спокойная гладь реки возле берега взорвалась всплеском и веером брызг, в которых появился он. Здесь вода была ему по пояс. Он стоял и мотал головой, словно большой пёс, отряхивался распространяя каскад сверкающих не солнце брызг. Вот он вышел на берег. Если раньше она видела Олечича со спины, то теперь она смотрела ему в лицо. Он тоже её увидел. Замер. На его губах расплылась улыбка. Он не пытался прикрыть свой срам. Стоял спокойно, чуть расставив ноги и потирая правой рукой свою грудь. Жданку бросило в жар. Она понимала, что нельзя так смотреть на обнажённого мужчину, но не могла оторвать свой взгляд. «Стыд-то какой, Жданка! Что ты делаешь? Отвернись». – Шептала она себе, но глаза отказывались закрываться и тело не слушало её. Какое-то колдовское оцепенение напало на неё.
Олечич постоял улыбаясь, потом покачал головой, поцокал языком и… прошёл назад в баню. И только тут Жданку отпустило. В панике она бросила куропатку, которую всё ещё держала в руках. «Божечки мои, что я наделала? Что он подумает обо мне? Что я распутная?» Она не знала, что делать. Но потом подумав, подняла куропатку и продолжила её потрошить. Всё думала о том, как посмотрит в глаза мужчине, когда он выйдет из бани. Неожиданно ей пришла мысль, что если бы она предстала перед ним тоже голой, то он наверняка не отвернулся бы и бестыже рассматривал бы её. А раз так, значит они квиты с Олечичем и испытывать стыд ей не нужно.
Когда гридень вышел из бани в своих штанах и рубахе без пояса, она спокойно посмотрела ему в глаза и вопросительно выгнула брови. Олечич смотрел на неё удивлённо, потом рассмеялся, но ничего говорить не стал. Вскоре родичи Божена принесли к ним снедь. Жаренную курицу, яйца, сало, кусок окорока, лук и прочее…
Ну Жданка! Не ожидал от юной девы такого откровенного взгляда. Нет, щеки её покраснели, но взгляд не опустила, когда разглядывала меня. Надеюсь, я ей понравился! И потом, когда трапезничали, совсем никакого стыда. Смотрела на меня и улыбалась. А она мне нравилась всё больше и больше. Олесь не отходил от моей брони, с благоговением смотрел на меч, секиру, колчан со стрелами и саадак с луком. Когда я разрешил ему попробовать хазарский лук и он вытащил стрелу с бронебойным калёным наконечником, он старальчески скривился, поглядев на свои стрелы с жалами из рыбных костей.
Хорошо я отдохнул. Спал в сараюшке на сене, что Олесь стаскал сюда для козы, хотя оба – брат и сестра звали меня в дом. Но я отказался. Ночи тёплые были, так что сено, это самая лучшая перина.
Так прошло несколько дней. Я подправил им крыльцо. Заготовили с Олесем тёс для того, чтобы подлатать и крышу. Сарай покосившийся поправили. Местные ребятишки бегали смотреть на меня. Но я на них не обращал внимания. А так же, довольно часто около дома или на берегу реки мне стали вдруг попадаться местные девки. Глазками стреляют, улыбаются. Я тоже им улыбался. С парочкой перекинулся шутками. Я знал, что они хотят. Стать женой княжьего гридня они навряд ли рассчитывали, хотя при удаче и такое могло быть, но вот получить здорового ребёнка, особенно сына, очень даже возможно. В таких местах люда мало было, а мужей меньше, чем баб да девок. Зачастую родители сами посылали дочерей к таким вот воям, ибо их потомство было осенено самим Перуном. И замуж такая могла выйти гораздо быстрее, чем девка, так как уже доказала, что может рожать и не пустоцвет. А раз понесла от воина, значит и другие дети могут быть похожи на это дитя и обладать таким же здоровьем, быть крепкими и рослыми. Такое не было редкостью. В семьи вводили не родных детей, объявляя их своими перед людьми, своими предками и богами. И такие дети пользовались любовью и заботой наравне с родными, кровными. Это было распространенно не только среди славян, но и среди германцев, саксов, нурман, данов, литвин, латгалов, эстов, чуди и многих других народов.
Но в тоже время я заметил, что как только такие девы появлялись, Жданка улыбаться переставала, поджимала губы и её глаза начинали зло поблёскивать. Я только ухмылялся, неужто ревнует? Странно, ведь среди нас часто бывало и так, что муж, который мог позволить себе содержать не одну жену, брал и вторую и третью, это не считая наложниц и чернавок, которых хозяин пользовал в любое время и в любом месте, если вдруг возжелает.
Как-то вечером, когда мы втроём сидели на берегу реки, любуясь закатом, Джанка задала мне вопрос:
- Олечич Воиславович! Ты воин справный и муж пригожий. Не юный отрок. Почему у тебя нет жены, детей?
Я задумался тогда, вспоминая события давно минувших дней. Какое-то время я молчал. А Жданка с Олесем тоже молчали, ожидая моего ответа.
- Потому, Жданка, что сердце моё молчит. Холодное оно на любовь к женщине.
- Почему, Олечич? Такого не может быть!
- Может. Если один раз обожглось оно, выгорело всё и покрылось угольной коркой как окалиной.
- Что же с тобой случилось? Прости меня воин, что спрашиваю это…
- Не извиняйся. Я тоже любил, давно это было. Был у князя в дружине гридень один, звали его Тур, он из словен. Здоровый как гора. Чуть меньше ростом чем я, но шире меня в половину. Добрый воин он был. Знал ещё моего деда и отца. Вот только ликом он страшен был. В молодости в одной сече лицо ему изрубили. Да так, что девки да бабы шарахались от него в ужасе. Долго он одинцом был. Никто не хотел быть его ладой. А насильно он жену брать не хотел. И вот, как-то раз даны напали на подзащитные Новагороду селища. Пограбили, полон похватали. Дружина и бросилась за ними в погоню, как только весть тревожная пришла. Догнали они данов. Была жестокая битва, но никто из находников не ушёл. Полон, что остался в живых, отбили. И Тур вынес на руках деву одну. Посечённая она была. Даны видя, что не смогут с полоном уйти, стали рубить девок, детей, да мужиков. Руку ей повредили, да ногу. Думали, что не выживет. А Тур ухаживал за ней. Из рук поил, никого к ней не подпускал. Оправилась дева. Да только убогой осталась. Нога её срослась так, что хромать она сильно стала, да рука у неё только на половину разгибалась. Все, кто видел её, смотрели с жалостью на неё. И только Тур смотрел на деву глазами, в которых была безграничная любовь и нежность. Странно было смотреть на ужасного ликом и свирепого в бою воина, когда он оказывался рядом с Беляной, так её звали. Стала Беляна женой Туру. Жили они замкнуто. У Тура в пригороде Новагорода своё подворье было. Беляна в нём хозяйкой. Прожили они пять лет, но детишек так и не было. Ходила Беляна, просила богов о милости. Знахарак, да по ведуний навещала. И наконец понесла она, когда совсем уж Беляна с Туром примирились со своей участью. Счастья их не было границ. Как Тур жену на руках носил, запрещал ей что-то тяжелей ложки поднимать, всё сам. Выносила Беляна дитя, родила. Роды тяжело ей дались, но всё обошлось. На свет появилась девочка. Вербицей они назвали её. Так как родилась дева тогда, когда верба распускаться начала. Больше боги детей им не дали, но и это дитя было сродни чуду для них. Когда Вербица родилась, мне было четыре года. А ещё через год мой тато сгинул в бою с нурманами. Я рос, меня учили, как и остальных отроков, детей гридней воинскому мастерству. Тур был одним из моих пестунов. Учил меня бою на мечах, на топорах. Учили меня и пешему бою, и конному. Учили биться грести на драккарах нурман и на боевых снеках варягов. И Вербица тоже росла. Когда я встретил свою девятнадцатую весну, Вербица свою пятнадцатую. Росла она любимая батюшкой и матушкой. Гордая. В ту весну расцвела она словно алый бутон удивительного цветка. Я часто бывал на подворье у Тура. Всё же он мой учитель-пестун был. И Вербицу с детства знал. Да только она всё время меня подначивала, смеялась, если что не получалось у меня. И я её тихо ненавидел, но не говорил об этом. А тут весна буйствовала. Я молодой, высокий, девам нравился и уже знал, что такое объятия и сладость женщины. Приехал я в очередной раз к дядьке Туру на подворье, а там Вербица. Увидел её и сердце моё остановилось. А она давай опять смеяться надо мной. Вот только смотрел я на неё уже по другому и словно язык проглотил. А дядька Тур, да тётушка Беляна, глядя на нас, улыбались. А потом случилось беда. На подворье, когда дядька Тур отсутствовал, напали лесовики. Неожиданно напали. Беляну убили. Зачем им убогая? А Вербицу скрали. Надо было видеть горе дядьки Тура, когда мы прискакали на конях на подворье. Как он плакал, стоя на коленях над телом жены. И как горели ненавистью и яростью его глаза, когда мы бросились в погоню. Мы словно волки преследовали лесовиков. Они совсем дикие были, в шкурах ходили да пням молились в своей лесной глуши. Оказалось, что одному из лесовиков, приглянулась Вербица, когда они в Новагород приходили, шкуры да мех беличий обменять на то, что им нужно. Выследили, где она живёт и напали. Они хорошо лес знали, следы путали, да только у нас свои следопыты были. Мы взяли их след. Настигли около болота. Ещё немного и они бы ушли через болото и всё. Тропу только они знали. Сеча была страшная, вернее даже не сеча, а бойня и истребление. Кто они – дикари лесные и кто мы – гридни с копья да меча вскормленные, из шеломов поенные. Тот, кто и похитил её, убить Вербицу хотел, когда понял, что не уйдут они. Да я не дал. Меч под его дубину подставил. А потом вспорол ему брюхо как зверю. Да он и был зверем лесным. Дядька Тур не успокоился, пока всех не уничтожили. Кровь за кровь, жизнь за жизнь. Дочь к груди прижимал и плакал. Суровый воин плакал. После этого, я посватался к Вербице, после того как тризну по её матери справили. Дядька Тур доволен был. Говорил мне, что мы баская пара, что дети красивые будут, а он возле внуков на старости лет будет, пестовать их. Да только не сложилось у нас с Вербицей ничего. – Я замолчал, уносясь назад на годы в свою юность.
- Почему не сложилось, Олечич Воиславович? – Жданка смотрела на меня с тревогой.
- После сговора, прибежала ко мне Вербица, упала на колени. "Олечич, откажись от меня. Не люб ты мне. Прости меня. Другой люб. Я знаю, ты можешь не послушать меня. И я стану тебе женой, но тогда не жди ласки от меня, объятий горячих, поцелуя Лели. Я буду детей тебе рожать, но и только. И слова не дождёшься от меня нежного". – Посмотрел на Жданку. – Вот так -то, Жданка, желанное дитя родителей твоих.
- По кому же тогда сердечко её билось? По кому Леля ей чашу сладкую дала испить?
- Был у нас пастушок один. На дудочке своей дудел. Сирота приблудная. Вот он и надудел ей. По нему и страдала она.
- Как же так?
- А вот так. Не смог я взять её в жёны против её воли. Зачем мне жена такая, которая на ложе отворачивать лицо своё будет? Даже пусть тело её и мне принадлежало бы, да душа нет. Пошёл я к Туру, так и так молвлю ему, не буду брать дочь твою женой себе. Не для урона чести твоей говорю это, ибо не хочу Вербицу против её воли брать. Не для того я тогда спасал её. Да и сам ты дядька Тур, разве будешь чинить единственной дочери насилие? Любит она другого.
Понурил он плечи свои могучие. Сразу как-то состарился. Но не стал Вербицу неволить. Взял того пастушка примаком в дом свой. Сам-то он богатый был. Много за свою жизнь добра из походов привёз. На вено я пастушку дал серебра. Ибо не голодранка она была, без вено в жёны её брать. Пастушок тот, пасти коров перестал. Лавку на приданное жены в Новагороде прикупил, да торговлишкой занялся. Я с того времени на подворье у дядьки Тура не был три года. В походы ходил. Выгорело во мне всё. А потом, спустя три года, пришли мы из похода на франков, дядька Тур не ходил уже с нами, не успел я на мостки ступить с драккара, как за мной он мальчонку прислал. Приехал я на коне на подворье его. Принял он меня в горнице своей. Смотрю, совсем постарел. Обнял я его. А он сидит, смотрит на меня, а в глазах слёзы.
- Олечич, ты же знаешь, что к тебе я как к сыну отношусь. – Говорит он.
- Знаю, дядько.
- Трудно мне говорить, но тут такое дело. Три года они живут, а детишек всё нет. Сколько мне ещё ждать осталось? И повёл я их обоих по ведуньям, да знахарям. – Слушал я его и не понимал, зачем он мне говорит это? А он продолжил. – Не нравился мне этот пастушок. Да что сделаешь, раз дочке мил он больше всего?! И тут ведуньи со знахарками в один голос речут мне, что одна, что вторая, что третья, зять мой пуст.
Я не мог понять, что значит пуст?
- Ты о чём дядька?
- Да всё о том. Семя его мёртвое. Не может он заронить жизнь в чрево жены своей. Видно либо сам он, либо кто из пращуров его зло какое совершили, что боги наказали род его угасанием.
Я смотрел на Тура и не знал, что делать?! И самое главное я то как могу помочь? Спросил его об этом, а он мне и говорит, что предложил Вербице от другого мужа понести. Она то здорова и благословлена богами на деток малых. Просил её взять себе другого мужа. Но Вербица отказалась. Сказала, что люб ей только один, муж её и другого ей не надо. Но понести от другого мужчины согласилась. И муж её, этот пастушок, согласился. Попросил Тур меня остаться с дочерью его, пока она не понесёт. Три ночи я был у неё. Любила она меня жарко и неистово. Я уже подумал, что любовь у неё ко мне проснулась. Но на утро третьей ночи, она холодной стала. Сказала мне, что всё. Достаточно, понесла она. А чтобы я уходил. Спросил её почему, ведь любила же? Но что дева ответила, что не меня она любила, а мужа своего, представляя его на моём месте. Плюнул я тогда в сердцах и закрыл своё сердце окончательно. В положенный срок сына она родила. А через три года Тур тихо умер возле внука своего, которого любил больше жизни. Пастушок тот, всё хозяйство тестя своего к рукам прибрал.
- А ты сына видел своего?
- Не сын он мне, хоть и родной по крови. Пастушок в род его ввел, по ритуалу, а значит перед людьми и богами он настоящий отец, а не я. Понимаешь?
- Понимаю, Олечич. – Жданка смотрела на меня странными глазами. Потом протянула руку и погладила меня по щеке. – Поэтому ты больше никому любви своей не дарил?
- Не дарил. Хотя дев много у меня было за эти годы. Особо много среди полонянок, ведь в походы и набеги ходил. Города большие и малые брали на меч. Имена многих из них я даже и не знал. Да и самих дев забывал на утро, отдавая их другим.
- А Вербица как?
Я пожал плечами:
- Видел её два года назад на торжище в Новагороде. Муж то её совсем раздобрел. Жену себе вторую взял, да с дитем уже. Вдову чью-то. Вербице пришлось смириться, так как он всё в своих руках держит. Да и муж он её, а значит господин для неё. Она покорится обязана. Смотрели мы друг на друга долго, но я не подошёл к ней и не заговорил. И она не решилась, хотя видел, хотела. Но ничего уже не дрогнуло у меня при виде её. Да и поблекла она как-то за время это. Посмотрел отвернулся и ушел по своим делам. Вот так вот, Жданушка.
Спасибо, что дочитали!
Продолжение здесь
Дорогие друзья, мои читатели! Если вам нравится то, что я пишу, вы можете поддержать меня, но только по вашему желанию и ни как иначе. По номеру телефона 89645404033 на карту клиента сбербанка. Последние четыре цифры карты ...3419. Спасибо огромное всем, кто уже откликнулся. Я ничего не забыл. Повторяю, это по желанию. Спасибо!
