К сожалению, европоцентричные люди, которые помешаны на заграничной жвачке, – это немножко не то искусство. Я понимаю, что в меня сейчас полетит безумное количество проклятий и бог знает чего, но так или иначе надо понять – это наша культура, это наше искусство...
– Я недавно прочитал книжку Марса Канингема, где много рассказывается про Марту Грэм, поэтому хотел вас спросить…
– Понимаете, очень интересная вещь. Вы западно-направленный человек, судя по всему...
– Европоцентричный, как сказал историк...
– Потому что если бы вы все-таки как-то интересовались этим, вы бы поняли, что рядом с Голейзовским, с Якобсоном, с тем же Игорем Моисеевым, с Федором Лопуховым, с Джорджем Баланчиным, это все русская культура – эти все люди – это производные. Вся танцевальная культура сходится на улице Зодчего Росси. Все родилось там. Просто очень много было погублено.
Если вы приедете в Мариинский театр сейчас, это идет не в самом лучшем виде, потому что просто нет потрясающих главных исполнителей, но целиком, слава Богу, сохранен, и посмотрите тот же балет «Спартак» Якобсона или «Шурале», вы поймете, что вот это все, что вы называете, – это просто детский лепет на лужайке. Если вы увидите настоящую «Ромео и Джульетту» Лавровского, вы поймете, что ни один спектакль с историей, по литературному произведению не может с этим сравниться.
Господа, есть только русский балет. Все остальное – это вариации. К сожалению, европоцентричные люди, которые помешаны на заграничной жвачке, – это немножко не то искусство. Я понимаю, что в меня сейчас полетит безумное количество проклятий и бог знает чего, но так или иначе надо понять – это наша культура, это наше искусство, и я не отрицаю никого из этих людей абсолютно ни в коем случае, просто очень жалко, что то, что я вам уже назвал, вы никогда не видели, не слышали.
И поверьте мне, очень много людей, которые восхищаются Бежаром… Это одна из моих любимых историй, когда первый раз Бежара исполняли в России – «Болеро» и вышел Моисеев, к нему кинулись и спросили: Как? Что вы скажете? Он сказал: Я на иностранном не разговариваю. Это, конечно, шутка. Но дело в том, что вы называете балет под Queen... Ну, это секунда в мире искусства. Это не то, что останется. Мне очень жалко, что вы, будучи русским человеком, принадлежа русской культуре...
– Для меня русская культура – это вся моя жизнь на самом деле.
– Но вы ее не знаете.
– Русский балет.
– Русская культура без русского балета немыслима.
– Это правда. Но я хотел по этому поводу спросить: вы говорите, что существует только русский балет, но при этом тот же самый Баланчивадзе, который потом стал Баланчиным, – это же все люди, которые воспитывались на образцах европейской культуры, пускай даже если это не балет, но это европейская живопись, европейская архитектура.
– Неправда.
– Сергей Дягилев.
– И что? Знаете, есть либеральное общество, а есть общество, так скажем, консервативное. Те, которые не хотят перемен и считают, что ничего не должно меняться. Они выдавили Дягилева из страны. Если бы они ему дали возможность...
– Чиновники выдавили.
– Да, чиновники. Он же работал в дирекции императорских театров. Если бы они ему дали возможность, это все было бы в России. Его самая большая мечта было привезти это все в Россию и показать. К сожалению, это не случилось из-за революции, из-за Первой мировой войны, но поймите, история вот так вот выбрала. К сожалению, это все, все, что имеет Запад, – это сделали русские мигранты. И они реализовывали свои способности, потому что так сложилась политическая обстановка, вот и все.
– А с другой стороны, вот если бы не было окружения Дягилева на Западе, если бы не те композиторы, с которыми он работал... Ну, я не имею в виду русских композиторов, не Прокофьева, не Стравинского, Дебюсси, например...
– Если бы не было Дягилева, а он их провоцировал написать эти произведения, либо уговаривал их дать эти произведения для постановки... Многие композиторы не получили бы такой известности.
Слушайте, кем был бы Равель, если бы не было «Болеро», если бы Ида Рубинштейн не заказала это. Просто богатая еврейская девочка, которая очень хотела славы, которая очень долго этого добивалась, имела гигантские деньги, покупала всегда все самое лучшее, она покупала гениев и спровоцировала написание огромного количества эскизов и музыки и т.д. Она взяла эту модель дягилевскую, потому что она с Дягилевым работала. Она так хотела, чтобы «Болеро» состоялось, а он просто придумал одну тему, потом он уже опаздывал. Он это написал в таком варианте, 18 раз это повторяется, только чтобы она от него отстала. Ну, не было бы этого «Болеро», кто-нибудь сейчас бы этого Равеля вспоминал? Это не такой композитор, который бы так гремел, как, я не знаю... Чайковский, к примеру. Очень хороший.
Еще раз говорю, понимаете, «Болеро» является основополагающим в его творчестве. И никогда он от этого не отойдет.
– Но все равно, ведь русская музыка, даже русская музыка, без которой ничего бы этого не было, она же очень молодая. Ну, она совсем молодая. Ей 300 лет.
– И что?
– Ну, где были бы мы все, если бы не Бах, если бы не...
– Почему вы сразу отрицаете...
– Просто когда вы говорите, что существует только русский балет...
– Ну, правильно, потому что тот балет, который существует сегодня в мире, – это сделано в России и туда отдано. Вы поймите, буржуазные революции убили в Европе это искусство, потому что балет не может существовать без дотаций государства. Это была игрушка князей, игрушка царских домов, потому это так существовало.
Мы туда вернули это, потому что эти люди должны были как-то что-то делать, им надо было жить. Они больше ничего не умели. Они оказались благодаря Первой мировой войне отрезаны от своей родины. А потом уже благодаря революции отрезаны. Им надо было что-то делать. Вот они стали весь мир учить танцевать, что им было делать.
Извините, Баланчин... Его так довели в Парижской опере, что он и в дурке посидел и полечился. Не просто так. А потом уже, когда он оказался в Америке, он собрал русскую команду, он сделал школу и так далее. Потому что ему нужно было как-то существовать... Делать что-то. И его же гениальная фраза, что, понимаете, когда у меня есть деньги, я артистов одеваю, когда нет – они танцуют в репетиционном. А создана же система, направление неоклассика, никаких костюмов и прочего. Он сам честно говорил: я грузин, я люблю драгоценности, я люблю роскошь, я не люблю минимализм, но у меня не было денег, я минимализмом занимался. Но феноменально талантливейший человек. Так сложились обстоятельства.
