Довелось попасть в московскую вальдорфскую школу «Путь зерна» — спасибо коллегам-сокурсникам по Периодическому семинару Александру Прошину и Анастасии Филатовой. Это уже вторая школа за время моего путешествия — о первой (хронологически), сочинской, я напишу отдельно.
Я прибыл в последнюю неделю Адвента: вся школа собиралась по утрам в зале и пела. Сначала читали стихи, разделив одно большое произведение на части — начинал учитель с детьми, потом другой учитель читал свою часть, и так далее. Дети знали всё, но был отрезок, в котором они не участвовали.
Песни поют в школе под аккомпанемент пианино — это, с одной стороны, усложняет процесс, с другой — приучает детей к пению под аккомпанемент. Поют в том числе «Ночь тиха над Палестиной», и некоторые дети, как и в других школах, при движении мелодии на одном звуке вверх произносят его ступенчато. Когда мы с детьми пели в бытность мою классным учителем, большой трудностью было показать плавное движение звука, научить слышать его и повторять. Дети будто не могут спеть легато или нон-легато на одном звуке и стаккатируют всё, где встречается такой элемент. Видимо, это — не только у меня и не только в самарской школе.
А потом был уроки: в среду — в 3 классе, в четверг — в 4-м. Близкий возраст и два разных учителя — настолько разных, что именно это и стало основной причиной выбора. В 3 классе — эпоха русского языка, в 4-м — дроби.
В «Пути зерна» учителя свободны: у них нет стандартов поведения, стандартов одеяния и чего-либо ещё. Каждый учитель — это, прежде всего, человек, личность. И это учитывают все, в том числе — дети. Это не означает вседозволенности, но — не надо ничего придумывать сверх существующих в обществе норм. Как прежде всего человек учитель может быть уставшим, неразговорчивым, сердитым, даже ленивым — то есть может быть таким в принципе, это не катастрофа.
Когда Александр Геннадьевич говорит «сегодня двадцать первый день» и берёт в руки спички, дети (3 класс) сами собираются подле адвентского календаря, в трепетном ожидании зажжения свечей и открытия «окошка» на календаре, после с искренним восторгом обнаруживают ранее незамеченный красный мешочек, в котором для каждого — включая неожиданного для детей гостя — находится угощение.
Учитель строит урок свободно, без каких-либо условностей. Вместе с тем класс чётко следует принятым правилам: дети произносят изречение так, что дух этих слов будто спускается с небес, обволакивая класс, обнимая каждого присутствующего и всех вместе взятых.
Задавая вопросы, А.Г. делает глоток из чашки — и это естественное действие человека, которые недомогания (а дети знают об этом — ведь учителя не было в пятницу) нуждается в воде, делает его ещё ближе к ученикам — в силу того, что «он такой же, как мы».
И так в целом проходит весь урок: учитель и человек слиты воедино, для детей нет никакой разницы — более того, они не отделяют личность учителя от личности стоящего перед ними человека.
«Давайте достанем флейты, что ли...» - говорит А.Г. и все лезут в рюкзаки за инструментом. Мелодия проста и знакома, но даже к ней готовятся — продувают флейты, играют кто гамму, кто простенькую мелодию вроде «Под горой...». Инструмент нужно подготовить. Специального ритуала «прогревания» флейты в этом классе нет.
Работа над ошибками — был урок русского языка — проходит легко и без поучений. Учитель смотрит, как дети списывают с доски, и, заметив ошибку, просто и — главное! - спокойно говорит: «у тебя ошибка, найди её». Ребёнок смотрит в тетрадь и на доску, сам находит ошибку и исправляет её. Казалось бы: покажи учитель эту ошибку — и результат был бы достигнут быстрее. Но цель не в том, чтобы получить результат сейчас, а в том, чтобы научить искать, находить и изменять. Только таки и возможно добиться выполнения задачи, стоящей перед учителем: научить ребёнка быть самостоятельным взрослым.
Вопрос естественности поведения не стоит: «а как можно иначе?» - удивляется на него А.Г. Действительно, как? Ещё работая в школе я определил: к детям нужно идти с абсолютно открытым сердцем и кристальной честностью. Другого варианта быть не может! То есть он, конечно же, возможен в принципе, но не имеет права на существование. Дети всегда чувствуют фальшь, игру, и если учитель с ними ведёт себя не так, как со взрослыми — и я имею в виду не стиль общения, а, скорее, свободу держать себя собой, без надевания маски «мудрого и всезнающего учителя» - то ему будет трудно добиться успеха в своём деле.
Дети читают индивидуальные изречения — и в третьем, и в четвёртом классах. Некоторые — с листа: красивой открытки, на которой рукой учителя написано стихотворение, выбранное им для конкретного ученика. Но большинство — наизусть: это зависит от степени подготовленности ученика, его готовности к декламации перед классом.
Путь учителя — это путь постоянного роста. Вальдорфский учитель может честно сказать в ответ на вопрос ученика: «я не думал об этом, подумаю до завтра», или «знаешь, я пока этого не знаю, обещаю найти ответ и сообщить тебе», или как-то ещё в таком духе. Признаться в незнании — это, скорее, шаг навстречу детям, к получению и/или усилению их доверия, потому что они идут не за тем, кто уже всё знает, а за тем, кто хочет узнавать, ведь у первого нечему учиться.
Когда Анастасия Владимировна проверяет домашнее задание, в котором дети разделяли единицу на дробные части, она рисует на доске круг, делит его на сектора в нужном количестве и закрашивает так, как предложил в дробной записи ребёнок (дети диктуют — она пишет). И вместе проверяют: получается так или нет? Бывает, что можно ответить сходу, без рисунка. А, случается, что и над рисунком приходится думать подолгу. И дети с радостью ищут ответ вместе с учителем, который искренне сам его не знает. В таких ситуациях невозможно играть, притворяться, это разрушит хрупкие связи между учителем и детьми.
Здесь нет камерности и того мощного энтузиазма, который можно встретить в молодых, часто маленьких, школах. Как нет и снобизма, порой свойственного именитым «старикам», разменявшим четверть века. Здесь есть спокойная уверенность в себе — у каждого учителя и школы в целом — и такое же спокойное стремление выполнить свою задачу.
Любопытно: Настя Филатова — очень красивая женщина. Но в классе она становится просто восхитительной! Она буквально расцветает, становясь самой собой перед теми, кто всегда примет её такой, какая она есть. Взрослые не могут себе позволить принимать людей такими, какие они есть, в отличие от детей. И, если взрослый может раскрыться перед детьми, если он действительно становится краше во всех смыслах этого слова, то это означает только одно — он целиком и полностью на своём месте, занят своим делом.
И ещё кое-что интересное: дети в «Пути зерна» полностью соответствуют возрасту. Замеченной в Самаре интеллектуализации детей я там не обнаружил: даже четвероклассники ещё такие маленькие, что каждого хочется обнять и погладить по голове — желание, возникающее у меня обычно при встрече с дошколятами. Нашим, самарским, детям нужно объяснять почти всё — они редко принимают просто необходимость что-либо делать, постоянно желая докопаться до причин и следствий: «почему?» и «зачем?» - вполне обычные для них вопросы.
В «Пути зерна» дети вопросов не задают — по крайней мере, таких. Разумеется, спрашивают то, что им интересно, но — не это. То ли дело в мощном доверии учителям, то ли в том, что они счастливо избежали раннего интеллектуального развития, то ли в чём-то ещё — я так и не понял.
Конечно, у меня есть вопросы по некоторым моментам. Например, насколько принципиально встречать каждого у входа и здороваться за руку, превращая это в ритуал? Я тоже так делал, но без привязки к месту — каждое утро то в гардеробе, то у входа в класс, то в самом классе. Но — никогда по принципу «здороваемся у порога и только потом впускаем в класс». Это — вопрос для меня, но не для детей: они просто здороваются так с учителем и ни один не пытается отвести взгляд. Возможно, это и правильно — так начинать день.
Были и другие вопросы, более личные, их я задал позже лично. Но в целом ощущение от школы хорошее. И мне там тоже было хорошо — так, что захотелось вернуться, и, может даже, сделать там что-то полезное...
