Есть интересная закономерность: самой популярной песней Буша в СССР была «Песня Единого Фронта», в ГДР — «Колонна Тельмана», в Англии и США — это песня “Die Moorsoldaten” (Болотные солдаты). И эта песня является своего рода переходом от одной значимой темы к другой. Если до этого мы говорили о немецких песнях протеста, то дальше начнем разговор о песнях, которые были сочинены в концлагерях. И «Болотные солдаты» отвечает обоим критериям: это немецкая песня и она была написана в концлагере.
«Нас не тешат птичьи свисты,
Здесь лишь топь да мокрый луг,
Да молчащий лес безлистый,
Как забор, торчит вокруг.
Солдат болотных рота,
С лопатами в болота — идем.
Солдат болотных рота,
С лопатами в болота — идем».
Изначально она называлась «Песня лагеря Бёргемор» по имени того страшного места, где встретились её авторы — поэт-пролетарий Иоганосс Эссер, актер и режиссер Вольфганг Лангхофф и клерк Руди Гогуэль. Первые двое сочинили текст, последний музыку. История создания песни поражает воображение. Впрочем, мы не будем соревноваться в пересказе с доцентом Гвидо Фалкером:
«В своих воспоминаниях Лангхофф утверждал, что именно он является автором оригинальной идеи песни. Он описывает, как однажды подошел к Эссеру со словами: Можете ли вы написать слова песни, которую заключенные смогут петь все вместе? Понимаете, эту песню не должны запретить эсэсовцы. Она должна быть о нашем лагере и о наших семьях, оставшихся дома. Знаете, как песня из дома, но не слишком примитивно, вроде “Я бы хотел вернуться домой”. “Хорошо, я попытаюсь написать что-то подходящее”, — осторожно ответил мне товарищ. “Я возьмусь за это и принесу стихи вам в барак через неделю”.
После того, как Лангхофф отредактировал слова песни, он озадачил написанием подходящей мелодии Гогуэля, имевшего небольшой музыкальный опыт. Гогуэль и Лангофф были знакомы еще до лагеря, в 1930 году именно Лангхофф убедил приятеля вступить в коммунистическую партию. В своей работе с революционным коммунистическим союзом, Гогуэль руководствовался примером Лангхоффа. Сказавшись больным, Гогуэль приступил к сочинению музыки. Благодаря выдуманной “болезни” у него появилось свободное от лагерной суеты время. По воспоминаниям музыканта, он писал песню “в строжайшей тайне” во время “трехдневного пребывания в больнице для заключенных”. Всего за две ночи, на контрабандной бумаге, Гогуэль написал песню для мужского хора в маршевом ритме четыре четверти. Мелодию он подбирал с помощью гитары, которую один из заключенных тайком пронес в больницу. В туалете восьмого лагерного блока заключенные тайно репетировали новую песню. Они пели вполголоса, в то время как их товарищи караулили на улице и предупреждали о приближении охранников СС. Песня была простой по форме и на первый взгляд по тексту. В ней просто описывался быт заключенных, которые с помощью лопат осушали болота. Но были в ней и величие подвига и надежда на будущее,скрытая ненависть к фашистам. Песня была гимном свободного человеческого духа, который невозможно сломить никакими лишениями и невзгодами».
Премьера состоялась на цирковом представлении для заключенных лагеря. Как вспоминал Гогуэль, дело было так:
«Шестнадцать певцов, в основном члены Певческого рабочего клуба г. Золингена, вышли на сцену, одетые в свою зеленую полицейскую униформу (наше тюремное обмундирование в то время) и с лопатами на плечах. Я стоял перед ними в синем тренировочном костюме, и размахивал обломком черенка лопаты как дубинкой полицейского. Мы начали петь, и со второго куплета почти тысяча заключенных, собравшихся в зале, стали подпевать слова припева. С каждым куплетом он звучал все громче и громче, а заключительный куплет пел уже весь зал, даже эсэсовцы, которые приехали вместе со своими командирами. Казалось, что они тоже ощущали себя «солдатами болот». Со словами «И бросим мы лопаты/ Болотные солдаты/Прочь, в торф», эти шестнадцать певцов воткнули свои лопаты в песок и ушли со сцены. Они оставили свои лопаты, торчащими из земли, словно кладбищенские кресты».
Впрочем, комендант лагеря быстро осознал протестный потенциал песни и запретил её исполнение. Но песня продолжала жить, записывалась, передавалась из уст в уста, из лагеря в лагерь. Как написал потом бывший заключенный Карл Шаброд: “Мы записывали ее много раз. В столярной мастерской мы отрезали куски дерева и записывали текст песни на них, на этих кусках дерева”.
Песня распространилась сначала в лагерях Германии, потом, следуя за экспансией Третьего Рейха, попала в Польшу и Францию, где была переведена на местные языки. Песня немецких коммунистов полюбилась представителям всего политического спектра, которые попали в неволю. В распространении песни участвовали не только узники лагерей, но и охранники. В частности к Эйслеру и Бушу эта песня попала в 1935 году от полицейского осведомителя. Эйслер записал по его напеву свою версию мелодии, которая впоследствии стала каноничной, а Буш, как это было с иными описанными здесь песнями, сделал её знаменитой на весь мир. Впрочем, автор оригинальной музыки, Руди Гогуэль, подверг критике мелодию Эйслера. По мнению Гогуэля, музыка Эйслера больше не передавала первоначальных идей песни. Как бы то ни было, песня начала своё мировое турне. Её пели в Советском Союзе, республиканской Испании, Франции, США. И если в Старом Свете она была наиболее известна благодаря исполнению Буша, то в Новом Свете благодаря его товарищу — Полу Робсону. После войны она оказалась несколько подзабыта на Западе, в ГДР же стала частью местного официоза. Новую жизнь в песню вдохнул Пит Сигер уже в 70-е годы. Именно с этого времени «Болотные солдаты» обретают популярность в англоязычных странах, о которой мы упоминали ранее.
Но «Болотные солдаты» была далеко не единственной песней, сочиненной в концлагерях. Их было написано немало, и большинство из них почти забыты. Сколько отчаяния было в них вложено, чего только стоят названия: «Песня из глубин ада», «Колыбельная для сыночка из крематория», «Живые камни», «Еврейская песня смерти».
Последняя была переделкой известной песни на идише о десяти братьях, в каждом куплете умирало по брату. Немного измененная версия этой песни известна нам как «Десять негритят». Лагерная версия была сочинена Мартином Розенбергом, когда он узнал о массовой отправке заключенных в лагеря смерти. Эта участь не миновала и самого автора: вскоре он был отправлен в Освенцим.
Когда узников отправляли на смерть, они зачастую пели «Marsz o wolnosci» (Марш свободы) или, как его часто называли, «Прощальный марш». Сочинила его Кристина Жувильская на мелодию известной советской песни «Москва майская». Эта песня повествовала о последнем пути заключенного. Но в ней не было отчаяния: в ней была надежда, в ней была насмешка над смертью и палачами. Жувильской повезло, она выжила и написала книгу «Я пережила Освенцим».
Бывало так, что песни в лагере сочинялись с подачи его руководства. Так было, например, с «Песней Бухенвальда». Но исполняя даже эту официозную песню, заключенные вкладывали в неё всю свою ненависть к тюремщикам.
“Когда поступал приказ петь, мы глазами искали крематорий, из труб которого пламя поднималось до самого неба. Мы вкладывали в пение всю нашу ненависть. Мы выкрикивали в припеве слово “свобода” так, будто нас обжигали горячие угли и лес наполнялся этими звуками” — вспоминали потом узники лагеря.
Эти песни помогали сохранить себя, свою личность в самых бесчеловечных условиях. «Будь мужчиной, товарищ, оставайся человеком, товарищ» — призывала одна из самых известных песен концлагерей —«Dachau-Lied» (Песня Дахау).
«Колючая проволока, смертью заряженная,
натянута вокруг нашего мира.
На него небо без пощады
посылает мороз и зной.
Далеко от нас все радости,
далеко родина, далеко жены,
когда мы шагаем безмолвно на работу,
тысячи в сумерках утра.
Однако мы выучили лозунг Дахау
и стали при этом твердыми, как сталь:
Будь мужчиной, товарищ,
оставайся человеком, товарищ,
делай всю работу, берись, товарищ,
так как работа, работа делает свободными!»
Написали её два талантливых человека — Герберт Циппер и Юра Зойфер. Как потом вспоминал Циппер, идея песни пришла таким образом:
«В августе 1938 года в концентрационном лагере Дахау: Юра Зойфер и я должны были в течение целой недели нагружать телегу мешками с цементом, которые были сложены вне лагеря. Затем мы должны были тянуть эту телегу в лагерь и там разгружать. Поэтому мы ежедневно по 30 раз проходили через входные ворота лагеря. Однажды — это было, я полагаю, на третий или четвертый день — я сказал Юре, который двигался у той же жерди, что и я: “Ты знаешь, эта надпись на воротах “Arbeit macht frei” (“работа делает свободными”) — действительно издевка. Мы обязательно должны написать песню сопротивления, которая бы придавала некоторое мужество нашим товарищам. Юра ответил: “Да, я думаю, я работал даже уже над этим.
Примерно через 3 дня — мы должны были работать тогда в гравийном карьере, где мы были по пояс в воде — там Юра подошел ко мне и сказал, что он уже готов и продиктовал мне текст, так как, естественно, его нельзя было записывать. Если бы нашли такой текст, то за это убили бы или очень, очень сильно обработали бы. Таким образом, я выучил текст наизусть».
Как и в случае с многими другими лагерными песнями, репетиции с музыкантами проходили при соблюдении строгой конспирации. «Dachau-Lied» быстро распространилась по всему лагерю. Зойфера же вскоре отправили в Бухенвальд. Там, в возрасте 26 лет он умер от тифа.
Но, неужели сопротивление режиму Гитлера было только в лагерях? Как там говорил Ромм в «Обыкновенном фашизме»: «А ведь была и другая Германия».
Конечно, была. Священники, коммунисты, просто неравнодушные люди. Писатели, вроде Томаса Манна, что эмигрировали и оттуда вносили свою лепту в общее дело борьбы. Были и свои революционеры-подпольщики. Самая известная антинацистская организация «Белая роза» состояла из совсем молодых людей, студентов. И они не только расклеивали листовки с прокламациями, но и пели знаменитую студенческую песню «Die Gedanken sind frei» («Мысли свободны»).
Кстати, если исследователи правы, то данная песня, является старейшей из тех песен, что мы рассматривали. Впервые она фиксируется в листовках, что распространяли студенты в 1780-м году. Но восходит она к XIII веку и приписывается знаменитому странствующему ваганту Фрейданку. Студентам во все времена импонировал свободный дух этой песни.
«Держите в тюрьме,
закуйте в железо,
гноите во тьме,
но всё бесполезно.
Мысль вырвется снова,
разбив все оковы,
все камни стены.
Наши мысли вольны».
Под эти куплеты студенты боролись с душными режимами Европы со времен Меттерниха. Кстати, после революционных событий 1848 года она вовсе какое-то время была под запретом, что способствовало её ещё большей популярности среди молодежи. Это своего рода, второй гимн студенчества, который не стал скучным и пыльным, в отличие от «Гаудеамуса».
Как вы знаете, неформальными лидерами «Белой розы» были брат и сестра, Ганс и Софи Шолль. Когда за критику Гитлера в 1942-м году арестовали их отца, Софи Шолль стояла у тюремной стены и играла мелодию на блокфлейте, чтобы отец слышал её сквозь зарешеченное окно. Подпольная организация вскоре попала в оборот к гестапо, была разгромлена. Софи, Ганса и ещё нескольких товарищей вовсе казнили на гильотине. Последними словами Ганса Шолля были: «Да здравствует свобода!».
После того, как свобода восторжествовала, песня не была забыта. Когда Советы в 48-м блокировали Западный Берлин, Эрнст Рейтер перед 300 тысячами жителей читал свою знаменитую речь о недопустимости ограничения свободы, и сравнивал советскую однопартийную систему с гитлеровской. И в ответ толпа начала спонтанно исполнять ту самую песню, воодушевленная его речью.
Мирный протест, что практиковала «Белая роза», это, конечно, хорошо. Но он не работает в милитаризованных фашистских обществах. Таких протестантов легко объявить инагентами и экстремистами и благополучно сгноить в тюрьмах и лагерях. Потому были в Рейхе те, кто выбрал иную тактику: вооруженную борьбу. В 1943 году восстали жители Варшавского гетто. Как писал Лев Гинзбург:
«В феврале 1943 года варшавское гетто восстало. Пятьдесят шесть дней люди, вооруженные самодельными револьверами, кольями и ножами, вели отчаянный бой с солдатами всемогущего вермахта. Фашистское командование бросило против гетто дальнобойную артиллерию, авиацию, танки, отрезало источники водоснабжения. И все же гетто не сдалось на милость врага, продолжало сражаться до тех пор, пока в строй мертвецов не встал последний его защитник».
Наиболее популярными песнями этой битвы были «Es brent» (Горит) и «Zog nit keynmol» («Никогда не говори»).
Первая была написана в 1938 году, ещё до вторжения Гитлера в Польшу. Она была откликом на еврейский погром в городе Пшитык. Её автор — человек примечательный. Впрочем, таково большинство революционеров. Его звали Мордехай Гебиртиг. Социалист, столяр и очень плодовитый поэт. За свою жизнь он написал около 600 песен. Он играл в театре, состоял в Польской Социалистической Партии и Бунде. Он не только сочинял, но и часто пел свои песни. Пел он и перед смертью. В 1942 году, во время облавы в Краковском гетто, Гебиртиг запел, чтобы приободрить своих товарищей, и был застрелен шуцманом. А его одну из самых известных песен «Горит» или «Наше местечко горит» менее года спустя уже пели в Варшаве, во время восстания. Песня эта, с одной стороны, вполне традиционная, клезмерская, с другой, несет в себе экзистенциальный смысл. «Наше местечко горит, братья, горит, а вы стоите сложа руки» — упрекает автор песни всех растерявшихся и равнодушных. «Только вы можете его спасти, потушите его, потушите своей кровью» — говорит Гебиртиг, и его призыву следуют еврейские партизаны, погибшие в неравном бою с коричневой чумой.
Вторую песню написал не менее замечательный человек Гирш Глик, поэт и партизан. Песня «Zog nit keynmol» была сочинена им в Виленском гетто. Она написана как гимн местной партизанской организации, активным участником которой был Глик. Сам он попал в концлагерь и погиб при вооруженном побеге оттуда. Его песня быстро расползлась по многочисленным гетто, стала одной из самых любимых песен еврейских антифашистов. И это не зря. Песня давала надежду на победу, призывала бороться до конца. «Не считай свой путь последним никогда, вспыхнет в небе и победная звезда» — с такими словами, как с бескозыркой из песни Жака с Верховским, и смерть не берет.
В переводе Александра Белоусова песня выглядит так:
«Что идешь в последний путь — не говори!
Пусть на небе нет ни проблеска зари,
Верь: придет еще наш выстраданный час,
Содрогнутся палачи, услышав нас.
От моря южного до северных снегов
Мы нашу боль несем сквозь полчища врагов,
И там, где капли крови упадут,
Наше мужество и воля прорастут.
Верим мы: прогонит солнце ночи тень,
Сгинет враг и вместе с ним — вчерашний день,
Но если солнце слишком долго не встает, —
Пусть эта песня, как пароль, к сынам идет.
Птицы нам ее не пели ранним днем,
Мы ее писали кровью — не свинцом,
И народ среди горящих баррикад
Эту песню пел с наганами в руках».
Прекрасный посыл. Песня эта не забылась после войны. Наряду с «Es brent» её часто исполняли в лагере для перемещенных лиц Берген-Бельзен, уже после войны. И многие годы спустя эти песни любят, помнят и исполняют в Израиле.
Война, что начал Гитлер, вела его к неизбежному поражению. Все больше людей по всему миру сражались с фашистами, и их песни уже не были песнями узников и мирных протестантов. Это были песни партизан. О них мы и поговорим в следующей главе.
А вот ссылки на предыдущие части: часть 1, часть 2, часть 3.
