Картина «Щегол» — «лебединая песня» блистательного художника Карела Фабрициуса. Завершённая в 1654 году (последнем в жизни мастера, павшего жертвой трагического инцидента), она стала ярким, выразительным, во многом — символичным итогом его карьеры. Шедевром, концептуально и стилистически стоящим особняком от прочих работ нашего героя, но тем не менее сумевшей воплотить исторический контекст и аристократичный дух «золотого века» голландской живописи. Того уникального периода, когда на небосклоне европейского изобразительного искусства сияли звёзды Рембрандта (к слову — учителя Фабрициуса), Вермеера и Халса.
Упомянуть о «Щегле» в разговоре со сведущими людьми считается признаком хорошего вкуса. Что неудивительно. По прошествии многих веков картина не утратила свежести эмоционального «звучания» и способна вызывать отклик в сердцах современных зрителей. Так в чём же её секрет? Давайте разбираться вместе, уважаемый читатель.
Первый и главный фактор, что делает данную картину необычной: использование техники «тромплёй» (trompe-l'œil). То есть — «обмана зрения». Преимущества этого основательно подзабытого к середине XVII века искусства итальянских мастеров позднего Ренессанса маэстро Фабрициус использовал тонко и умно. Создав оптическую иллюзию «объёмности» ключевых элементов композиции, он поместил полотно при входе в свою мастерскую. Картина стала своего рода «маркетинговым ходом» мастера. Потенциальные покупатели его произведений, переступая порог, сразу же встречались взглядом с удивительно живым изображением птицы, глядевшей на них блестящим глазом и будто бы готовой в любой миг соскочить со своего насеста. Дополнительную правдоподобность образу щегла добавлял тот факт, что картина умышленно располагалась чуть выше линии взгляда посетителя, заставляя последнего «верить» в реальность игры светотени. На руку объёмности иллюзии играло также наличие нижней жердочки, зрительно располагающейся перед птичьей кормушкой. Художник дописал её уже после того, как закончил работу над исходным вариантом картины. В итоге пространство живописной «ловушки для взгляда» стало ещё более глубоким и достоверно — реалистичным.
Надо ли говорить, что благодаря такому приёму абсолютное большинство гостей мастерской господина Фабрициуса уже «с порога» находилось под впечатлением от уровнем его профессионального мастерства её владельца. Можно ли придумать лучшую рекомендацию художнику, чем сильное и яркое первое впечатление от первой же увиденной картины?
Вторым фактором, немало влиявшим на успех задумки маэстро, была мода на содержание щеглов в качестве домашних питомцев, процветавшая в Голландии XVII века. Пернатые красавцы с чудесными вокальными данными, охотно исполнявшие свои мелодичные песенки в домах зажиточных бюргеров, были ценимы и любимы многими горожанами. И оттого поверить в реальность фабрициусовского щегла гостям его дома было легко и просто. А принять шутку мастера без малейшей тени досады на свою недогадливость (или недовольства от явно рекламного хода)- было и того проще. Ведь психологически человеку совсем нетрудно посмеяться над собою, будучи обманут маленькой птичкой. Решись герой нашей статьи на розыгрыш в стиле античных мастеров «тромплея», не чуравшихся пугать своего зрителя образами грозных и опасных существ и сущностей — и «PR-эффект» мог быть прямо противоположным.
Ну и конечно же в пользу картины героя нашей статьи говорило то невольное сравнение, которое посетители его мастерской подсознательно проводили с работами прочих голландских художников, любивших изображать щеглов на своих жанровых полотнах и даже портретах. Там неприметные птички выглядели куда менее живо и интересно, являясь по большей части частью антуража. А вот вывести пернатого скромника на первый план, дать ему «главную роль» в своей работе, и при этом заставить зрителя уверовать в его реальность и даже физическое существование — «высший пилотаж» как с точки зрения художественного исполнения, так и с точки зрения психологии.
