«Одна бабушка в лагере советовала матери: подушечку ей на лицо положи, она и умрет»: как бывшие узники выживали детьми в плену у фашистов
11 апреля отмечается Международный день освобождения узников нацистских концентрационных лагерей. В этот день в 1945 году на территории Бухенвальда - одного из крупнейших лагерей фашистской Германии - началось восстание: заключенные узнали о приближении союзных войск и смогли перехватить контроль над лагерем у отступавших соединений СС. В честь этого дня Организация Объединенных Наций учредила памятный день.
В Саратовской области проживают 260 бывших несовершеннолетних узников концлагерей, гетто и других мест принудительного содержания, которые были созданы фашистами и их союзниками во время Второй мировой войны. Тех, кто попал в плен будучи взрослыми, в регионе уже не осталось.
Два бывших малолетних узника концлагерей поделились с «СарИнформом» воспоминаниями о детстве в нацистском плену. Сейчас 85-летняя Александра Ивановна Ермакова живет в Саратове, а 79-летний Аркадий Николаевич Куценко - в Энгельсе.
В первые месяцы войны село, в котором жила шестилетняя Саша, оккупировали немцы. 11 июня 1943-го всю ее семью — мать, бабушку и пять братьев и сестер — фашисты перегнали в концлагерь № 130 в Смоленской области. Глава семейства в это время был на фронте.
"Я родилась 17 июня 1935 года в селе Новониколаевка Брянской области. Сам момент начала войны я не помню, для меня война началась с того, как в наше село вошли немцы. А произошло это быстро. Уже в июле-сентябре 1941 года они были в Брянске. В наше село они заехали с пафосом, первые - на мотоциклах с треском, на машинах. Нам, детворе, это было интересно, мы смотрели на них с любопытством. А вот когда они начали расселяться, занимать наши дома...
У нас в доме было две половины, из чистой нас немцы выселили, пришлось нам размещаться во второй - спать на полатях (деревянные настилы между стеной избы и русской печью или под потолком - ред.), разместиться там было непросто.
У нас в доме были простые солдаты, а у соседки поселились офицеры - потому что ее брат сразу согласился стать полицаем (местный житель, служащий гитлеровской армии — ред.). Это давало им привилегии. А километрах в четырех от нас была деревня Алексеевка, так там почему-то практически вся молодежь пошла в полицаи. Вели они себя плохо, занимались мародерством и прочим.
Немцы были в Брянской области до 1943 года. Из нашей деревни они через некоторое время ушли в районный центр, поселок Клетня. Конечно, уже стало страшно. Часто были бои. Там район лесной, партизаны. Помню такой бой - с одной стороны немцы, с другой партизаны, а на горке между ними - наша школа. Она вся была изрешечена. Когда мы уже вернулись из концлагеря, она оставалась вся "изранена" - двери прострелены, выщерблены печи. В таких условиях мы учились. Нас часто прилетали бомбить, у нас было много партизан. Пролетят "Рамы" (Focke-Wulf FW 189 - тактический разведывательный самолет. Как правило, после его пролета по обнаруженным целям наносились артиллерийские или бомбовые удары - ред.), и мы врассыпную. В дом, в подпол, в коноплю прятались. Тогда ее было много: из зерен делали масло, из самой конопли - пеньку.
Страшно, когда летели бомбардировщики, помню этот глухой надрывный вой. Воронки повсюду от разорвавшихся бомб. Это уже был ориентир - если кого-то искали, то начинали около воронок.
«Погрузили в товарняки, вагоны без крыши, набили как селедок - ни в туалет сходить, ни прилечь»
Наш дом стоял на отшибе. С одной стороны был лес, от него до дома был прокопан ров. Мать - Дарья Ефимовна Краснобаева - была связана с партизанами. Ночами они приходили по этому рву. Жители помогали партизанам одеждой, едой - связь с ними шла через нас. Но за нами следили. Через речку, на горе жил Кузьма Мишин, вся его семья была связана с полицаями. Соседи с полицией были связаны. А Иван Носкин стал старостой, приходил в наш дом и грозил нашей матери расстрелять "всех ее щенков", то есть детей. Вот такое происходило. Потом его расстреляли. Повесили двух солдат.
На всю деревню было трое таких извергов. Этого Носкина потом отказались хоронить на кладбище, закопали рядом. Так его сын только лет пять назад раскопал останки и перезахоронил - уже на кладбище. А в Алексеевке старостой [фашисты] назначили человека по фамилии Гаман, с Украины. Он выжил после войны, уехал на Украину и стал председателем колхоза. О нем напечатали статью в "Правде", об этом узнали наши. Сообщили об этом, он сел на 25 лет. Полицаи занимались мародерством больше чем немцы. Забирали еду, шерсть, овчину, все, что им нравилось.
Так прошел 1941 год, 1942-й, наступил 1943-й. Немцам вздумалось нас угонять. Это потом я узнала, что это произошло накануне битвы на Курской дуге (5 июля — 23 августа 1943 года - ред.) 11 июня нас угоняли.
Сделали немцы подло, полицаев оставили. Был солнечный день, объявили сход, сказали, что на сборы три часа. С собой можно было брать все, что нам надо, но что с собой-то унесешь? Скотину резать запретили - она оставалась немцам. Вот тут уже началась паника, вой стоял на всю деревню.
Мать собрала тряпки, один ребенок у нас был грудной — девочка. Посадили нас на телегу и повезли. И так всю деревню и деревни в округе. Полицаев оставили как наместников, немцы же не планировали отступать. Приехали в Клетню, нас поместили на площадь, которую огородили колючей проволокой. Три дня там держали, потом погрузили в товарняки, вагоны без крыши, набили как селедок - ни в туалет сходить, ни прилечь. Пригнали на станцию Жуковка, сначала на разбитый завод, а потом перегнали в Сосновый бор. Там происходила фильтрация. Кто постарше среди юношей и девушек - тех в Германию. А нас пригнали в концлагерь в Смоленскую область.
Взрослых привлекали на работу, в том числе полевую, а мы сидели в бараке с бабушкой. Спали на соломе, накрывались тряпками, которые взяли с собой. Кормили плохо - нам варили капустные листы с нечищеной картошкой, добавляли для запаха 1-2 брикета гороха на котел. Очень боялись немецких собак. В соседних бараках, в которых содержали солдат, происходили расстрелы. Когда начинали стрелять, нам запрещали выходить.
«Соли не было, так мать порубила бочонок, в котором раньше солили сало, и эти деревяшки размачивали - хоть немного чтобы было солено»
Девочка у нас была грудная, слабенькая... Так одна бабушка в лагере советовала матери: подушечку ей на лицо положи, она и умрет. Мать сказала, что такого никогда не сделает. Это я говорю в назидание современным мамам, которые подбрасывают своих детей. Вот в каких условиях была мать, но не сделала этого, всех выходила.
Условия были страшные, но, слава богу, не так долго. Уже в конце ноября 1943 года мы вернулись домой. Когда разбили немцев на Курской дуге и погнали, тут уж было ликование.
Когда приехали мы домой, увидели, что сожгли дом старосты, его расстреляли, а еще сожгли дом Мишина, который на горе жил. А в нашем доме соседка устроила гумно (помещение для хранения зерновых, хлеба, кормов для скотины и т.п. - ред.). Из мебели осталась только одна табуретка на трех ножках. Продуктов нет, ничего нет. Снег выпал поздно.
Ходили побираться. Собирали дикий красный клевер, копали остатки от зерна, искали в корнях семена, выкапывали картофель, который не выкопали во время сбора урожая. Мелкий очень. Но картофель мать особо есть не давала - весной надо было его высаживать, собирала его.
Соли не было, так мать порубила бочонок, в котором раньше солили сало, и эти деревяшки размачивали - хоть немного чтобы было солено. Еле дождались весны. Опухали от голода. Весной стало полегче. Пошел щавель, полевой хвощ, собирали листья липы, они не горькие, шли в лепешки, корни травы ели, которая похожа на лотос, потом пошли ягоды и грибы.
В 1944 пошли в школу. В лаптях - туфель у меня не было, шубка рваная. Лапти воду пропускают. С первым теплом бегали босиком. В общем, как "Республика ШКИД". Я отстающим ученикам задачки решала - за лепешку и одну оладью. Чернила делали из сажи или свекольного сока, на листьях дуба их делали. Бумаги не было - писали на бересте. Но учились хорошо, дружные были. Мыла не было, мылись щелоком - настоем из золы и древесной коры. И чесотка посещала, и вши. Очень страшное время было, но мы выжили", - рассказала Александра Ивановна.
Она училась в школе и одновременно работала пионервожатой. После школы поступила в Ленинградский институт культуры, затем работала на Брянщине. Вышла замуж, причем когда познакомилась с будущим мужем, выяснилось, что в детстве они находились в одном и том же концлагере в Смоленской области. С мужем переехали на Украину, в город Золотое Луганской области. Муж работал директором школы, затем заместителем директора училища, а Александра Ивановна трудилась учителем истории и эстетического воспитания, замдиректора по учебной части. Параллельно заочно окончила Московский педагогический институт. В 1987 году вместе с мужем переехала в Саратов.
Рассказы о преследовании советских граждан, которые возвращались из плена, Александра Ивановна считает преувеличением.
"Я свободно поступила в два института. Не было ничего. Преследовали тех, кто служил немцам, а нас за что? Вся область попала под оккупацию", - сказала она и рассказала историю своего отца.
"Когда их часть разгромили под Брянском, он тайно пришел домой. Сидел днем в бане. А ночью приходил в дом. Но Мишин, который жил на горе, заметил, что отец дома, и сдал его немцам. Они его арестовали. Посадили на телегу и вместе с женщиной-инвалидом детства, брат которой был партизаном, отвезли в райцентр. Потом ему предложили альтернативу - идти в полицию или расстрел. Ему пришлось стать полицаем. Но работать не стал - спустя неделю-две ушел к партизанам, а затем, когда пришли наши, вернулся на фронт. Дошел до Берлина. У него медали "За взятие Варшавы", "За взятие Берлина", много других медалей. Никаких претензий к нему не было. У него даже грамота от Иосифа Сталина была, он воевал у Рокоссовского", - рассказала Александра Ивановна.
«Они были разбиты на пятерки, чтобы тот из них, кто попадет в гестапо, не мог выдать сразу всех»
Аркадий Николаевич Куценко был еще очень маленьким, когда попал в фашистскую Германию, и не помнит, что происходило. Однако его мать подробно рассказывала ему о тех днях.
"Я родился 5 января 1942 года на Украине. Перед войной мать и отец жили в городе Крюков на Днепре. Сейчас этот город стал районом Кременчуга. Жили мы прямо на берегу Днепра. Отец и мать работали на вагоностроительном заводе. Там они познакомились и создали семью. Перед войной отец окончил железнодорожный техникум и работал на этом предприятии машинистом. Мать работала сварщицей. Когда немцы начали наступать, а наши отступать, отцу, как военнообязанному, приказали охранять мост со стороны Крюкова. Их было несколько человек. Немцы же форсировали Днепр ниже по течению, подошли к Полтаве, и получилось так, что отец и другие оказались в окружении. Когда немцы стали входить в Кременчуг и Крюков, они спрятали оружие и остались на оккупированной территории. Потом они создали подпольную организацию. Военных действий не вели, но вели работу среди населения - расклеивали листовки. Они были разбиты на пятерки, чтобы тот из них, кто попадет в гестапо, не мог выдать сразу всех. Отец был старшим в такой пятерке. Мать тоже разносила листовки, будучи беременной мною.
Немцы жили в нашем доме, а моя семья жила в сараях. Так было до 1942 года. 5 января родился я. Жизнь так протекала до сентября 1943 года. 22 сентября немцы сказали, что все жители правобережья Днепра будут переселены. На левом берегу уже стояли наши войска - вероятно, немцы боялись, что им передадут какую-либо информацию.
В наш дом зашли два немецких офицера с пистолетами, сказали отцу: "Забери сына и уходи. Или пристрелим". Отец ушел, а немцы стали издеваться над матерью, бить ее. Мой брат, а он 1937 года рождения, услышал это и побежал в дом. Так немцы его ногами, как футбольный мяч, выкинули наружу. Потом немцы ушли. Мы вернулись, а мать вся в крови, избитая.
На следующий день надо идти, а она не может. Отец посадил ее в тележку, меня взял на руки, старший брат шел сам - и пошли на площадь. А немцы сказали, что тех, кто не придет, будут искать и расстреливать на месте. Всех погнали из города. Шли больше недели от линии фронта, километров сто. Потом нас посадили в товарные вагоны, в которых возили скотину.
Приехали мы в Германию, в город Трир на реке Мозель, возле границы с Францией и Люксембургом. По пути никого не кормили, только иногда давали воду и забирали мертвых. Привезли в распределительный пункт. Через некоторое время пришли "покупатели" - немцы - и стали распределять, кого из пленных куда к кому. Мы попали к немцу, который занимался ремонтом паровозов в депо. Привезли нас в лагерь, родителей стали возить на работу в депо. Мать работала уборщицей, отца определили в бригаду, которая отбивала накипь с труб у паровозов. Это было в октябре 1943 года. Лагерь есть лагерь - это не курорт. Ужасные условия. Есть почти не давали, а если давали, то кормили брюквой. Привозили на телеге, сваливали ее в бочки, и она там кисла. Летом такая вонь стояла, что мимо пройти было невозможно! Работали они по двенадцать часов. Из лагеря их каждый день возили по узкоколейке. Дети, конечно, оставались в лагере. Как могли, так и существовали. Не бегали, не играли, как говорится, не пищали и не кричали - потому что в таком положении это опасно. Надоест кому-нибудь из охраны нас слушать - или пристрелят, или изобьют до смерти.
В первую зиму сильно болели. Немцы же не отапливали бараки. Однажды отец подошел к охраннику, говорит, можно ли обратиться к начальнику. Он хотел отпроситься, чтобы не выходить на работу в следующую смену. Объяснил, что у него сильно болеют дети, почти уже при смерти. А немец-охранник снял с плеча автомат, развернулся и ударил отца прикладом в лицо. Отец выплюнул передние зубы и пошел опять на рабочее место. Так и существовали.
В 1944 году, через пару месяцев после покушения на Гитлера, нас снова погрузили в вагоны. Привезли в Штутгарт. Его американцы разбомбили, а немцы заставили пленных расчищать дороги от битого кирпича, чтобы можно было проехать. После этого погрузили снова в вагоны, увезли в Падерборн. Там родители работали тоже на вагоноремонтном заводе. Мать, чтобы выжить, могла после работы уходить в город. Она пряталась в топке починенного паровоза, на который ей указывал отец, и когда паровоз выкатывали из депо, ждала несколько часов и вылезала. Шла в город. Не арестовывали ее, потому что у нее была черная спецовка уборщицы. Такая же расцветка была у тех пленных, которые работали на помещиков - на полях, в прислуге. А их посылали за покупками. Она рассказывала, что некоторые немки плевали ей в лицо, а другие отдавали продовольственные карточки на хлеб. К концу смены она возвращалась в депо, залазила в топку паровоза, который должны были завезти в депо, и так попадала на территорию. 36 часов занимала такая вылазка.
А если ее ловили жандармы, ее помещали в "каменный мешок". Стоять там приходилось два-три часа, а иногда и десять. А в стенах были неровности. Дело доходило до того, что когда она обессиливала и съезжала вниз, на стенах оставались не только куски одежды, но и кожи. Вот такие были наказания.
«Считали, что другие воевали, а мы отсиживались в тылу у немцев»
Так и жили до 1 апреля 1945 года, когда нас освободили американцы. Нас отправили в американский лагерь, который находился в Кирхборхене - там кормили, восстанавливали документы. Потом нас передали англичанам, а те перевезли нас в Гамбург и передали советским войскам. Отца хотели забрать в армию, но мать уговорила коменданта учесть, что у него два ребенка здесь - я был и мой брат, а сама она в положении. Комендант понял ситуацию, и всех нас отправили на родину. Ехали через Кенигсберг, там предлагали остаться, но родители вернулись в Крюков. 15 августа 1945 года нас встретили родные.
Наш дом немцы разобрали на строительство блиндажей. Существовали. Переехали в Кременчуг к бабушке. Отец нашел работу на заводе имени Сталина в Кременчуге.
Отец сперва был начальником цеха, потом мастером, потом бригадиром, потом рабочим, а потом его вообще уволили. Отец говорил, что понимал, почему так происходило - люди возвращались с войны, им надо было работать, а он военнопленный. Но не понимал, почему так было нужно поступать с рабочими. Говорил, что могли бы оставить хотя бы копейки, но не выгонять с работы.
Не преследовали семью, но считали, что другие воевали, а мы отсиживались в тылу у немцев. Ни мать не могла устроиться, ни отец. Только на временные работы. Месяц-два и снова увольняли. Так мы дожили до 1949 года. В 1949 году уехали в Грузию, на строительство ГЭС. Жили впроголодь. Я в школе проверял в конце дня парты, искал - не оставил ли кто-то из детей недоеденную еду, если находил, ел. Уехали на Украину, там то же самое. А потом поехали на Север, в Архангельскую область. Через год опять начались притеснения, уехали еще дальше на Север. И жили там с 1951-го года по 1959. Отец работал в леспромхозе. Не на лесоповале, а на погрузке готового леса. Мать тоже работала - обрубала у стволов ветки и сучки. И вот так жили, в разных общежитиях. Там было очень много клопов. Летом на улице - комары и гнус. Говорить, что это была жизнь, очень тяжело», — рассказал Аркадий Николаевич.
В 1959 году из-за проблем со здоровьем отца семья была вынуждена переехать в Казахстан. Там бывшим узникам тоже было тяжело найти работу и жилье, некоторое время им пришлось жить на вокзале.
«Можно сказать, что сейчас я почти что счастливый»
В 1960 году Аркадий Куценко окончил школу и поступил в железнодорожное училище - там кормили и обеспечивали одеждой. В 1962 году после окончания училища его направили работать помощником машиниста в Балхаш. С 1962 по 1965 бывший узник служил в армии, где изучил приборостроение. Затем его перевели в Энгельс, он прослужил еще два года, работал на тепловозе. В конце службы, в 1965 году, женился и остался жить в Энгельсе.
"Стал работать, жена работала. Не знаю... Голодать перестали, конечно. Ели не то, что хотели, а то, что было. Так вся жизнь и прошла. Сейчас у меня пенсия 18 тысяч. Как малолетнему узнику идут доплаты. Всего получается около 24 тысяч. Остается немножко на лекарства. Нужду немножко покрываешь. Прожили жизнь тяжело. Жили средне, никогда не выделялись. Денег все время не хватало. Я не жалуюсь, никогда никому ничего не говорил. Сейчас - ничего... Но местные в оккупации не были, этим делом не особо интересуются. Отношение было как ко всем. Сейчас я более-менее рад, что остался здесь. Можно сказать, что почти что счастливый. Жить бы получше, конечно, не отказался", - сказал Аркадий Николаевич.
...
В министерстве труда и социальной защиты Саратовской области "СарИнформу" рассказали, что бывшим несовершеннолетним узникам фашистских концлагерей, гетто и других мест принудительного содержания, которые имеют инвалидность, Пенсионный фонд РФ из средств федерального бюджета предоставляет ежемесячную выплату - от 4626 рублей до 5838 рублей – в зависимости от того, отказывается человек или нет от социальных услуг. Также ежемесячно им выплачивают 1000 рублей материальной помощи. Им полностью компенсируют затраты на оплату жилья и коммунальные услуги. Если инвалидности нет, то бывшим узникам концлагерей ежемесячно выплачивают от 3166 до 4378 рублей и возмещают половину трат на жилье и коммунальные услуги.
Филипп КОЧЕТКОВ
Фото: © sarinform.ru; © waralbum.ru; © Байбородова Елизавета / gallerynet.art
Источник: https://sarinform.ru/articles/odna-babushka-v-lagere-sovetovala-materi-podushechku-ey-na-litso-polozhi-ona-i-umret-kak-byvshie-uzniki-vyzhivali-detmi-v-plenu-u-fashistov
