Продолжение истории о деревенских мальчишках.
Осень 1949 года .
Середина сентября. Тепло. На заднем дворе школы, среди густых зарослей разноцветных клёнов стоят пятеро подростков и тайком курят.
Им всем по пятнадцать лет. Совсем уже взрослые. Учатся в выпускном классе восьмилетней школы деревни Забегаево Костромской области.
Перемена большая, но курят, торопливо затягиваясь и оглядываясь по сторонам.
Одноклассники стоят полукругом и поочерёдно поглядывают на крыльцо школы. Здание расположено достаточно далеко, поэтому звонка не слышно. Вот и приходится следить, когда школьники побегут на урок.
В центре стоит Никита Фокин. Нервно курит и морщится. Широченный старый отцовский пиджак, плечи которого обвисли, как ветки ели под тяжестью снега, усиливает его худобу. Ни что не предвещает трагедии. И того, что уже через пару минут этот пиджак окажется центром всеобщего внимания и вершиной происшествия. Фокин заметно расстроен и озабочен.
По правую руку от него мечтательно улыбаясь, дымит Шадрин Веня. В полосатой льняной куртке с большими накладными карманами, пошитой на заказ (тётка расстаралась). На белобрысой голове облинявшая кепка. Взгляд довольный и отрешённый.
Рядом с Вениамином крайним справа дымит Володя Каргин, пытаясь изобразить дымом колечки. Не получается. На его вытянутом лошадином лице гримаса разочарования. Жирные каштановые волосы растрёпаны. Это не соответствует его шикарному костюму, из трофейного сукна, что привёз отец с войны. На ногах размера на два больше ноги, с загнутыми вверх носами, как лыжи ботинки.
По левую руку от Никиты стоит, навалившись спиной на клён Александр Воеводин. На нём тёмные вельветовые куртка и брюки. Он выпускает кольца дыма и небрежно поправляет рукой густой чуб русых волнистых волос. Все восхищённо поглядывают на него. Александр невозмутимо спокоен, с чувством собственного достоинства и печального превосходства над остальными, как король, окружённый своими верными подданными.
Крайним с лева возле высокого Александра смачно курит коренастый низенький Дмитрий Бакин. Его голова с русыми коротко стрижеными волосами едва достаёт до плеча товарища. Этот контраст его не смущает. Уверен и спокоен. Ведь он комсорг класса и член совета дружины школы. Один из лучших учеников в классе, но не отличник, в общем - активист. Есть один недостаток – курит. Это ещё с войны. Бакиных эвакуировали из Ленинграда в октябре сорок первого. Выехали пять человек: мама Надежда Петровна, тётё Люба – младшая сестра мамы, бабушка Агаша, Дмитрий и братишка Максим четырёх лет. Ехали в товарных вагонах, в дороге все заболели. В деревню приехали только мама, Димка и братишка. Но мать очень слаба была, не выходили. В довершение всем несчастьям, зимой получил похоронку на отца. Так остались два брата Бакины. Вот Дмитрий в восемь лет и стал главой семейства. Их поселили у стариков Прохоровых. Первый год по дому и хозяйству помогал. А на следующий год, как девять исполнилось, так работать в колхоз напросился. Тогда и курить начал, но ему никто в упрёк не ставил. Мужик – можно и курить. Жили по соседству, учились в одном классе. Так и подружились.
***
Где-то за деревьями мальчишки кричат и кидают самодельные копья, подражая индейцам и любимому герою фильма «Тарзан». Мишенью выбран старый покосившийся клён неподалёку от пятерых курящих. Соревнуются в метании копья.
В военные годы сельчан обязывали сеять табак на махорку. Каждой семье доводилась норма. Война окончилась, а табак продолжают выращивать. Поди, купи хорошего табаку, а тут свой – «кури, не хочу». Вот ребята и берут его дома тайком. Хочется почувствовать себя взрослым.
- Ты чего такой смурной, Кит? – толкает Александр Воеводин в плечо Никиту, делая затяжку.
- Учительница Ираида Михайловна грозила вызвать батю в школу, если не исправлю двойку по физике, - мнётся и морщится Никита, - Не знаю, что и делать… А батя знаешь какой? – показывает кулак, - Узнает – ух… И вообще…
- Он может, - хмыкает носом и подтверждает Вениамин Шадрин.
- Да ладно всё обойдётся, - ободряет Воеводин, - Он сейчас где? В райцентре на ревизии! Так?
- Так, - мотает головой и вздыхает Никита Фокин.
- На неделю уехал, ты же сам говорил, - развивает мысль дальше Шурка, - Ну вот, пока приедет, ты всё исправишь. Не тушуйся.
Улыбается. Бьёт по плечу, пытаясь ободрить.
- Но он, кажется, - чешет затылок и задумчиво хмурится, - Уже сегодня должен вернуться. А если так, то не успею… А что, если придёт завтра в школу? Всё!?
- Двойка – это плохо. Надо выучить и всё сдать. Ты же комсомолец, – корит на правах комсорга Бакин.
Никита скривился, сморщив недовольную гримасу.
-Я по-товарищески, - поясняет активист, - А класс подводить двойками не хорошо. Стыдно.
Все вопросительно смотрят на Никиту.
- Хочешь, я с тобой позанимаюсь? – предлагает комсорг.
Фокин молчит, глядя перед собой.
- Ну, как знаешь, - машет рукой Дмитрий и отворачивается обиженно.
Курят молча. Никита сам знает, что поступил плохо и перед классом и перед родителями, а особенно перед отцом. Стыдно. Он любит отца, и самое страшное – это его разочаровать, огорчить, подвести. А тут поленился, не выучил. Думал, не спросят, и на тебе – контрольная.
Молчание нарушил Венька, прищурившись и загадочно улыбаясь.
- А ты останови время, - смеётся он, скривив хитрую мордочку, - Ты же у нас фокусник. Фокус-покус и у тебя в запасе ещё неделя!
- Да, ладно? - подхватывает шутку Каргин, - Это как? Во сне что ли?
Все смеются, кроме Каргина. Он озирается на остальных, не понял. Фокин морщится и краснеет.
- А, это шутка… - понял Володя, и с опозданием одиноко ржёт, как молодой жеребец.
- Ладно, не смешно, - остановил всех Саша, заступаясь за друга.
Он заинтересован держать в тайне фокус Никиты, тем более это событие затрагивает неприятное воспоминания. Мистика того загадочного события, что случилось этим летом, осталась не разгаданной.
Повисла вопросительная тишина. Александр придумал, как отвлечь всех от неприятной темы. Он трёт лоб, и как- будто, вдруг вспоминает.
- Слушай, а, помнишь, как года два или три тому назад, зимой? – быстро переводит разговор, обращаясь к Никите, - Мать уезжала к отцу в госпиталь на две недели, а нас с братом Кешкой оставила на тётку – сестру отца бабу Настю, помнишь?
- Ну! Кажется, – пожимает плечами, не понимая сути разговора.
- Не! Это в 1946 было! - влезает в разговор проворный Венька, - Точно! Мы с тёткой ещё у бани крышу латали в тот год.
- Ну, пусть сорок шестой… - отмахивается Шурка, как от назойливой мухи, - Главное, что было. Помнишь?
Никита поднял глаза к небу и задумался.
- Мы тогда весь день на горке катались. Пришли поздно вечером мокрые, голодные, замёрзли. Вы оба у нас тогда ночевать остались, - показывает на Никиту и Веньку, - Поели и на печь. Там потом и заснули. Минька всё приставал к бабушке рассказать что-нибудь пострашнее. Вот она весь вечер страшилки и рассказывала нам.
- Минька, ну ты хоть скажи, - обращается Воеводин к Шадрину Вениамину. (Минька – сокращённое от Вениамина).
Тот разводит руками и машет головой в знак согласия. Оба вопросительно смотрят на Никиту.
- Ну… Что-то помню смутно, - задумчиво соглашается Кит. (Кит – сокращённое от Никиты).
- Сидим на печи, а она байки рассказывает страшные, как ты просил. Кешка ещё заплакал, - продолжает и вопросительно смотрит в лицо Никите, - Ну, про святочное гадание?
Никита жмёт плечами.
- Вот там был скачёк во времени! Так скачёк! Мистика! Просто невероятная мистика! – восхищённо качает головой и машет руками, - Не на неделю какую-то, а на целый год получился скачёк времени. Помнишь?
- Да-да, кажется, припоминаю, - щурится Никита.
- А я, почему не помню, - удивляется Веня, разводя руками и закатив глаза.
- А ты, дрых, и как дед похрапывал.
Все смеются.
***
Зима 1946 года.
В доме у Воеводиных. За окнами совсем темно. Метёт. С шумом распахивается дверь. Вваливается компания мокрых, в снегу с головы до ног, с красными от мороза щеками и носами троих мальчишек лет двенадцати.
Быстро побросали мокрую одежду, и уселись за стол. Худенькая аккуратно одетая старушка, развешивает на верёвки мокрые штаны и тихонько ворчит.
За столом, склонив голову на бок и прикрыв глаза, сидит трёхлетний мальчик в длинной рубашонке ниже колен. Спит. На столе ужин. Картошка в мундире и миска с квашеной капустой. Ржаная лепёшка разломана на куски и чай из трав.
Дети шумно жуют. Переглядываются, соревнуясь, кто быстрее доест и займёт на печи лучшее место.
Дружная ватага несётся на печь. Женщина берёт на руки малыша и подаёт его. Ребята раздвигаются, освобождая место. Укладывает между ними, чтобы не свалился во сне.
- Всё спите, - командует и идёт убирать со стола.
Немного повоевав между собой, мальчишки угомонились.
- Бабуль, а бабуль, - ласково подлизывается внук Саша, - расскажи нам страшную историю, а?
- Ну, расскажите, Настасья Михайловна, - подражая приятелю, ласково хитрит Веня, - А то, долго не заснём.
- Расскажите, расскажите, расскажите…- тараторит Никита, умоляя, сложив перед собой руки, - Пожалуйста! Пожалуйста! Пожалуйста!
Женщина хитро улыбается, вытирая со стола. Берёт клубок, вязку и усаживаясь. Молча, кивает. Задумалась.
- Будет вам сказка. Будет. Только, чур, не жаловаться потом, что «хватит», «хватит страшно», - подсмеивается над ребятишками и размышляет, что бы рассказать.
Детвора затихла в ожидании.
- А расскажу ка, я вам, про гадание моей старшей сес…, - осеклась на полуслове и быстро поправила себя, - Моей старой знакомой, тогда совсем юной девицы Натальи, - улыбается, склонив голову на бок, прищурилась, - Она в тот год замуж вышла. Ох, как страшно будет.
- Тю! Замуж… - фыркнув, Венька сморщив нос, - Девчачьи глупости. Чего тут страшного?
- Ну, ну бабуля… - нетерпеливо канючит Саша, - Правда, где тут страшное то?
- А вы, сперва послушайте, послушайте, - задумчиво бормочет в ответ старушка, пожимая плечами, - Поглядим, что после скажете…
- Давай, бабуль, - кивает Саша, - Пострашнее.
- Так и быть, - кивает, улыбаясь Анастасия Михайловна.
Вспоминает молодость. Думает, как преподнести историю, чтобы не выдать себя и сына. Глубоко вздыхает, качает головой. Для ребят это просто сказки, а для неё времена давно ушедшей юности.
- Давно это было, - грустно смотрит перед собой, - Очень давно. Я такая же, как вы теперь была, ну может чуть-чуть постарше.
Ребята переглянулись и недоверчиво улыбаются, предвкушая «страшилку».
- Дело было в Святки. Вот… - подняла глаза на внуков, - А начинаются они с рождественского сочельника и заканчиваются на Крещенье. В деревнях тогда много гадали. Весело было..., - вдруг перешла на шёпот, - В эту пору ходит нечисть. Согласно поверьям, именно тогда можно заглянуть в своё будущее и узнать судьбу. Всем интересно знать будущее. Вот и гадали. Девиц интересовало - выйдут ли замуж и за кого.
Встала, подошла к печи. Приложила старческие, вечно мёрзнувшие ладони, погрела. Поправила одеяло на трёхлетнем Иннокентии и нежно погладила его по голове. Остальных одарила ласковой улыбкой.
- Так вот, - снова села у стола. Взяла вязание, вяжет.
Венька ехидно хихикает и смотрит на Сашу, дескать, чего с неё взять.
- Будет. Будет тебе страшное, - подтверждает старушка, заметив усмешку Вени, и дразнит его, - А не забоишься, а то может спать будешь, и не надо на ночь пугать?
- Не, - ёрзает Саша, - расскажи.
- Рассказывайте уже, - сердито и торопливо требует Веня, но спохватывается и жалостливо просит, - Пожалуйста, баба Настя.
- Ладно, - кивает женщина, улыбаясь, - Так и быть.
Она немного помолчала. Откашлялась, как лектор в клубе.
- Так значит… Ворожить в святки собирались большими компаниями и парни и девушки. На суженого гадали: на картах, воск выливали на воду, в зеркало глядели, Илию пели…
- Это какая-такая - илия? – перебил любопытный Минька, привстав на локтях и вытянув шею, - баба Настя, я вправду не знаю.
- Хватит, дай послушать, – замахнулся сердитый Саша, - Не встревай.
- Ничего-ничего, Саша, – улыбается Настасья Михайловна.
Встаёт, подходит к печи и сдвигает одеяло с крепко уснувшего Кеши, открывая немного плечи. Уголком платка осторожно вытирает крупные капельки пота на лбу малыша. Хитро смотрит на ребят.
- Погоди, погоди… - улыбается старушка, качая головой, - Ещё просить будешь Миня, «ой, ой, хватит, не надо больше...».
Все смеются над Минькой. Он насупился, притих.
Села у стола, подперев подбородок ладонью. Задумалась. Берёт вязание и продолжает.
- Мне самой интересно вспомнить. Всё было так давно, как будто не со мной. А Илия – это такой обряд. Собираются в доме много народу ворожить. Чем больше, тем лучше. Берут большое блюдо или кринку, и каждый кладёт свой заветный предмет. Потом накрывают всё это платком. Предметы любые. Ну, скажем пуговицу, булавку, крестик, колечко. Любую мелкую вещь. Загадываешь желание и получаешь ответ на свой вопрос прямо здесь на гадании. Тот, кто держит блюдо с пуговицами, накрытое платком, подбрасывает его. И через платок ловит одной рукой предмет. А остальные поют гадальные песни. Песни чередуют: то хорошую, то плохую. Начинают с хорошей. Чью пуговицу вытянули, тому и песня предсказывает весь год. А у кого «завален» выпадет, те ходили слушать на перекрёсток или под окна.
- Бабуличка, давай про страшное, а?! – канючит Никита, - Это интересно, но потом, ладно…
- Хорошо…, - кивает старушка, бойко постукивая спицами, - Я это к чему начала то. Наташе, когда пели илию, выпала, вокурат свадебная песня на её пуговку. А значит, быть свадьбе. Другая бы на её месте радёхонька была… Но, Наталью такое гадание не устроило. Очень уж хотела узнать, как выглядит её жених, какой он. Твёрдо решила, найти другое гадание, чтобы наверняка увидеть суженого. И обязательно оставить какое-нибудь тому доказательство.
Подняла глаза на мальчишек, поправила платок на голове. Продолжает.
- Ох, отчаянная голова, упрямая и любопытная, - вздыхает, улыбается. Подняла голову от вязания и уставилась в окно, - От своего не отступится. И нашла, ведь! Нашла такой способ. Узнала у двоюродной бабки нашей няньки Глаши. Гадание верное, но очень опасное. Ох, ох… - старушка переходит на шёпот, - Жениха-то увидишь. Но не жених это! В облике жениха являлась сама нечисть.
Крестится, крестит детей на печи.
- Больно страшно, да и не каждому под силу такое. Струсишь, оплошаешь… Смерть!
На печи заёрзали и напряглись.
Александр сжал кулаки и нахмурился. Никита и Венька громко сопят, раздувая ноздри, как запыхавшаяся пара лошадей.
- Так вот. Всё подготовлено. В страстной вечер после полуночи пошла она в пустую избу, открыла подпол и позвала суженого: «Ты приди, приди суженый-ряженый ко мне в хату. Печь истоплю, пирогов напеку, щей наварю, вина поднесу. Приходи, покажись, моих угощений отведай». И так три раза проговорила. Дождалась ответа. И принялась готовить угощение.
- И что пришёл? – не выдержал Венька, потирая нос и озираясь на товарищей, показывая всем видом, что ему нисколечко не страшно. И, что он тоже смог бы пойти, а не то, что какая-то девчонка.
- Тихо ты, - толкнул его локтём Саша и показал кулак, - Ну, ну бабуль? И что дальше?
- Сама ворожея должна накрыть стол, очертить печь мелом и сидеть на печи. После полночи явится «суженый» ужинать. Тут то и подходи к нему и разглядывай. А если не побоишься, то подходи к нему и бери любую вещь: хочешь платок из кармана, хочешь одежды клочок, или пуговицу, или волос прядь. Он пока ест, с места не сдвинется. Но коли не хватит ему еды – тут уж беда. Съест невесту!
На печи ойкнули и переглянулись.
- Так вот. Дело к ночи. Печь натоплена, от угощений стол ломится. Места пустого нет. Пироги с потрошками, с грибами, с клюквой, поросята запеченные, мясо жареное, щи в огромной крынке, блины и пиво домашнее и медовуха. Всё готово…