Евгений Максимов
Рисунки и коллажи Владимира Романова
Жарко палило среднеазиатское солнце. Все самолеты полка на раскаленной, как сковорода, стоянке грозно ощетинилась ракетами. Единственным зданием на аэродроме был крохотный ПУ ИАС без комнаты отдыха для техников, так что прятаться от палящих лучей с грехом пополам приходилось под плоскостями самолетов. До начала разлета оставался еще час, но пока не было известно, состоятся ли сегодня стрельбы. Время от времени техники выбирались из импровизированных укрытий и шли к цистерне, похожей на те, в каких в городах продают квас. Вот только из ее крана лился не прохладный кисловатый напиток, а местное обжигающее питье: кипяток, заваренный верблюжьей колючкой. Его набирали во фляжки. С трудом, но этим напитком можно было утолять жажду.
-Конец сентября, а у них в Туркмении такая жара, - говорил Носков Удальцову. - Три года назад все точно так же было. Я тогда дома рассказывал, как эту верблюжью колючку пили, а дочка спрашивает, ей тогда четыре года было: "А вы не укололись?"
-"Уколоться", брат, иногда святое дело, - подхватил подошедший к приятелям Малышев, характерно щелкнув себя указательным пальцем под нижнюю челюсть. - Сахалинский полк, когда несколько лет назад на "МиГ-31" перевооружался, БД* (боевое дежурство ) нести не мог, наши туда летали дежурить все лето, пока те переучивание ни закончили. Я тоже как-то две недели на острове провел. Красота! За спирт и массандру сколько угодно меняли у местных рыбы красной, корюшки сушеной; икру трехлитровыми банками везли. Вот только вода на этом острове какая-то гнусная. Как кто новенький приедет - сразу понос начинается. Приходилось все время перед едой массандры для дезинфекции выпивать - и все как рукой снимало. На стрельбы туда потом не раз летали, самолет один оставили. Зимой дело было, а там проблесковые огни перед аэродромом не так горели, как у нас. Летчиков всех инструктировали, а один забыл. Ночью садился, думал, уже полоса, а до нее еще полкилометра. И приземлился точно в сугроб. Летом бы и костей не собрали, а так снега два метра, ничего. Самолету кранты, а пилот веселый ходит, что живой остался, синяками отделался. Перевели его в другой полк в штурманы, а через год к нам опять вернулся - начальником разведки полка. Хлопотал, чтобы вернули на летную работу, но не знаю, чем дело кончилось, как раз я заменился в Иванков. А стрельбы, брат, первый раз такие неудачные вижу. У нас на Дальнем Востоке, правда, однажды отменили, когда со своего аэродрома стреляли. Тогда ночная смена была, часов до двух летали, а уже в восемь построение на стрельбы. Зам по ИАС говорит: "Выражаю соболезнование всем, кто не доспал". Мы-то ничего, все подготовили, ракеты подвесили. Первая четверка взлетела, вторая только на старт вырулила, потом по магистральной рулежке круг почета сделала и обратно на ЦЗТ. Первая четверка села - все ракеты на пилонах висят. Отбой. Рогачев сказал, что группа управления оказалась неподготовленной. Вот кто, оказывается, не доспал! Но потом через три дня нормально отстрелялись. Все мишени сбили. А тут из трех "лашек"* (лашка –Ла-5 –радиоуправляемая мишень ) только одну завалили. Позор джунглям!
-Спиртовоз с утра поехал к начальству полигона, - сообщил Удальцов. - Триста литров чистого должны налить за дополнительную мишень. Говорят, четвертую "лашку" еще никогда и никому не давали. Но у нас все-таки жидкая валюта, посмотрим. Мы тут между делом уже к Каспию сгоняли на машине, искупались, тоже по мешку сушеной рыбы на брата за три литра спирта каждый выменяли. Теперь год буду пиво пить и вспоминать Красноморск. Хоть что-то приятное в этой пустыне.
-Я в Сирии когда служил, все время такая жара, - ударился в воспоминания Юра Носков. - Мало того, что климат достает, еще Израиль жару добавляет. Как-то едем с сирийцами, сопровождаем колонну техники - налетели самолеты израильские, давай обстреливать. Все врассыпную, залегли в кювете. Обстрел закончился, встаем. Пара машин горит, давай тушить. Вроде все живы, только двух арабов зацепило - так, мелочи, царапины. А наш один как в "УАЗике" сидел, так и сидит, словно истукан. Мы говорим: "Ну, ты рисковый парень, и не страшно было под обстрелом, чего не бежал?" А он в ответ: "Побежал бы, да ноги отнялись, не могу". Налили ему кружку массандры, воскресили.
-Хорошо, что худшего с ним не приключилось, - засмеялся Удальцов. А вот тоже на Ближнем Востоке случай был с моим соседом. Я еще курсантом был, приехал домой на каникулы, а он только что из Ирака. Провел там три года в командировке на атомной электростанции. Сели как-то, выпиваем, он рассказывает. Еще ирано-иракская война вовсю шла. Иранцы начали обстрел станции из дальнобойных орудий. Все иракцы врассыпную - кто куда. А сосед заблудился в этих лабиринтах. Бродил, бродил - так и не нашел выхода до конца обстрела. Иракцы вернулись и одурели: вот это да, отличник, не бросил объект! Настрочили представление, и наградили его высшим орденом Ирака. Показал мне его - все как положено, тут же еще раз обмыли. Вот такие казусы бывают, это не то что в "Похождениях Швейка" медали за краденых жареных гусей получать.
-И такое в "Швейке" есть? - засмеялся Малышев. - Я думал, только у нас такие умники бывают. В Котелкове начстрой ушел в отпуск, за него остался некто капитан Поламарчук, начальник группы ремонта РЛО. Пока суд да дело, оформил все документы грамотно и выписал себе медаль "За боевые заслуги". Все аж обалдели от такой наглости. Ах ты, гад! - он с отвращением растоптал приползшего к самолету скорпиона. - Клименко, "прапор" мой, смотрите, с банкой по пустыне ходит, собирает скорпионов и фаланг, собрался в Иванков эту мерзость везти. Девок, говорит, пугать буду.
Все повернулись и внимательно наблюдали, как невысокий Клименко с непропорционально большими ушами (получивший из-за них прозвище Акустик) медленно ходит по песку в поисках небезопасных членистоногих.
-Вокруг ни деревца, ни кустика,
Торчат лишь уши у Акустика ,
- позабавил экспромтом приятелей Удальцов. - А вон, смотрите, еще один сородич скорпионов вприпрыжку скачет, сейчас чем-то озадачит.
-Хорошо, что почти все начальники групп здесь, - сказал подоспевший Скворцов. - Только что Христенко сообщил - нам пошли навстречу, дали еще одну мишень, будут два разлета. Сначала по бомбам* (бомбы-мишени с источником тепла для стрельбы инфракрасными (тепловыми) ракетами ), потом основной - по "лашке". Давайте указания своему личному составу.
Через полчаса взревели двигатели самолетов, и истребители один за другим исчезли в раскаленном небе. Техники собрались около ПУ ИАС и пытались выяснить, что происходит на высоте в несколько километров, однако сведения поступали скупые и противоречивые. Примерно через час над аэродромом показалась первая точка, а следом все остальные, быстро растущие в размерах. После приземления истребителей на техпосту специалист по вооружению вставлял чеки в пилоны не отстрелянных ракет, и самолеты подруливали к колонкам на ЦЗТ. Из кабин выбирались довольные улыбающиеся летчики: на этот раз стреляли успешно. Однако главное испытание было еще впереди.
Началась лихорадочная подготовка к повторному вылету. Ракеты с одних самолетов снимали, вешали на другие. Затем прибегал Скворцов и говорил, что нужно снова менять вариант подвески: летчики решили поменяться самолетами из-за каких-то, примет. Вновь собирался расчет для подвески и под руководством начальника группы вооружения Карнаухова отрабатывал новое ЦУ. Затем пришел черед группы РЛО. Удальцов и его специалисты проверяли работоспособность прицела с ракетами, фотографируя индексы ПР.
Наконец, начался разлет*. (вылет самолетов поочередно или группами ) Офицеры политотдела вынесли с ПУ ИАС огромный динамик, и десятки техников столпились вокруг него, напряженно слушая не всегда понятные переговоры летчиков и штурманов.
-Как будто в войну ждем сообщения советского Информбюро, - заметил Удальцов.
И вот через полчаса прозвучало долгожданное, хоть и невнятное "цель поражена". Раздались аплодисменты и крики "ура". Если и прежде никого не нужно было подстегивать, то теперь все трудились с удвоенной энергией: неделя в Средней Азии оказалась не по душе подавляющему большинству. Уже через час после посадки самолеты заправили и зачехлили, боекомплект подвесили, предохранители на ракетах переставили из боевого в транспортировочное положение.
Летчики на своем "ПАЗике" уехали в город в гостиницу отмечать относительно успешное завершение стрельб - стало известно, что полку все-таки поставили троечку с минусом. Техники начали праздновать еще в столовой за ужином. Это полуразвалившееся (как и другие постройки в районе полигона) здание, как полагали остряки, разрушили еще басмачи. Вместо стульев здесь стояли лавки, а столы были длинные, как в солдатской столовой. Офицеры первой эскадрильи заняли один из них. На ужин техников сегодня полагались котлета с двойным гарниром - картошкой и рожками, чай, сыр, и сливочное масло. Удальцов, увидев принесенные блюда, тут же выдал очередной экспромт, встреченный, как всегда, взрывом хохота:
-Если ты не съешь котлету, Не поднимешь кружку эту.
И поднял кружку, наполненную до краев компотом. На стол выложили и приберегаемые к последнему дню домашние запасы: соленое и копченое сало, хлеб, банки с соленьями. Официантки, поддавшись всеобщему оживлению, работали на редкость шустро и порой не отказывались от массандры, которую им предлагали за каждым столом. Быстро темнело, как это происходит на южных широтах, но народ не расходился. Электричества в столовой не было, поэтому на каждый стол принесли по две старые керосиновые лампы. Едва их зажгли, Малышев засмеялся и начал рассказывать:
-Как-то летали мы на Дальнем Востоке во вторую смену. Вечер настал, снежок небольшой посыпал. С погодой напряг получился. Все самолеты сели, командир полка на спарке полетел на доразведку погоды. Тут как раз ужин привезли. Мы все в столовую. И тут свет погас. Темно, как у негра... Там керосиновых ламп не было. Так мы начпрода заставили около стола стоять и спички, зажженные держать, пока ужинали. Полеты потом все-таки отбили. Спарка чуть мимо полосы не села. Рогачев злой из самолета выбрался, наш эскадрильский начальник штаба из другой кабины вылезает и говорит: "Все, хватит, надоело нам по этим сугробам рулить". На другой день, конечно, ни свет, ни заря тревога.
-Хорошая история! - похвалил Удальцов. - В этом пекле про снег милое дело послушать. Он поднялся и вышел из столовой на воздух.
- Разве это пекло, - вмешался в разговор капитан Карнаухов, начальник группы вооружения. – Вот я один раз в таком пекле побывал…
- До Иванкова довелось мне послужить, - продолжил он, в аппарате военного советника у наших друзей, ну у тех, которые чалму носят и на дудке кобрам играют. Как-то раз вызывает меня старший группы и говорит. Собирайся, Карнаухов, поедешь на аэродром Рабанер, это на границе с Пакистаном. Прибыли три представителя от промышленности, сейчас в гостинице, отдыхают после перелета, будешь их сопровождать.
Ну, я естественно, спрашиваю: Что случилось?
А он отвечает: - Я не авиатор, слышал, что-то с бомбами. То ли течь взрывчатого вещества из них, то ли они их сами уронили. В общем, промышленность пусть едет разбираться, а ты как сопровождающий. А то они так прибытие отметили, что до сих пор в себя прийти не могу.
Короче, - продолжал Карнаухов, -Транспортного борта туда не было, взяли нам билеты на местные авиалинии. Самолет был какой-то допотопный, такое впечатление еще в последнюю войну летал. Вместо кресел табуретки какие-то, ни стюардессы, ни водички попить. Нас предупредили, что самолет довезет нас только города Гаджпура, а там встретит машина и 350 километров до авиабазы.
Ну, вы в самолете-то грамм по сто приняли? - спросил Носков, заинтересованный рассказом Карнаухова.
Да какое там, - махнул рукой Карнаухов, - Эти трое все свои запасы прикончили в гостинице, поэтому летели они на "сухую", мучились естественно, здоровье поправить нечем. А мужики здоровые, один – главный конструктор из Москвы, а двое с Урала, с "почтового ящика"* (так в СССР назывались режимные предприятия, работающие на оборонку).
Прилетели мы в этот Гаджпур, смотрим, стоит местный абрек, босой, в чалме, шароварах, рубаха длинная до колен. В руках держит табличку. Чего-то по-английски написано. Я читал, читал, еле-еле сообразил, что это моя фамилия. Только три буквы и совпали. Первая, последняя и в середине, насилу разобрался.
Пошли к машине, машина хорошая, американская, полный привод – "Джип", все вещи на крышу в багажник загрузили и поехали. Едем через пустыню, стемнело. Ни огонька, дорога местами песком заметена. Мужики с промышленности мрачные, пьют воду. В машине стояла канистра пластиковая и кружка. Но вода теплая, им от нее еще хуже.
Это точно, - со знанием дела поддержал разговор кто-то из темноты, хуже нет пить с похмелья теплую воду.
И я про то, - продолжил Карнаухов, - Смотрю, мужики мучаются, ну я водиле и говорю: Адбулла (а он, когда мы к нему подошли в аэропорту - себя Абдуллой назвал) дринк, виски. А сам думаю: пустыня кругом, мусульмане, какие виски?
А он ничего, головой кивает, окей говорит и показывает на бархан впереди. Около бархана верблюды привязаны, только не такие как здесь - двугорбые, а одногорбые – дромадеры называются. Наверху палатка стоит, фонарь горит. Поднялись наверх. У палатки дедушка старый сидит на ящике, весь седой, с бородой до колен. Ну, совсем как в фильме "Белое солнце пустыни". Дедушку подвинули, открыли ящик, а там бутылки…. Много, иностранные, пузатые.
Карнаухов помолчал, потом покачал головой, видимо от нахлынувших воспоминаний.
А в бутылках-то, что было? – спросил Носков.
Как что, виски, "Макдональдс намбер ван" назывались, как сейчас помню.
Да эти виски хуже иванковской самогонки из буряка, - Носков даже поморщился,
А ты пробовал? – обернулся к нему Карнаухов, - Нет, так слушай дальше. Мужики мои повеселели, хотя сначала к виски тоже отнеслись с некоторой опаской. Ну а когда распробовали, да у них еще и закуска оказалась, хлебушек черный, лучок, пара банок тушенки, так они и уезжать не хотели.
Представляете, ночь, небо черное, звезды размером с чайное блюдце, кругом барханы, а они сидят около палатки на овечьих шкурах и песню поют: " По диким степям Забайкалья…"
Еле мы их с Абдуллой в "Джип" загрузили и поехали дальше. Поздно ночью приехали на место. Встретил нас офицер с авиабазы и переводчик-сержант из местных. Говорит, что на аэродроме жить негде, поэтому поселят нас во дворце раджи – это местный князь. Раджи-то конечно уже нет давно, а его дворец под гостиницу для туристов переделали. Хотя какие там туристы могут быть, кругом песок, саксаулы да верблюды, это не наш Крым или Сочи к примеру.
Ну а дальше то, что было? – спросил вернувшийся в столовую Удальцов, уже спать пора, - А ты развел канитель, прям как местный акын.
Кому не интересно, может идти спать, - ответил Карнаухов, - А кому интересно, слушайте дальше.
На следующий день поехали мы на авиабазу. По дороге заехали на рынок и купили Абдулле ботинки. Уж больно он босиком пахучий был. На авиабазе повезли нас к хранилищу авиабомб. Смотрим, мама дорогая! В песке вырыто бульдозером что-то типа капониров, а там бомбы, разные, и фугасные ОФАБы, 250 и 500 килограмм, а самое страшное – это ОДАБы объемно-детонирующие, такие как наши в Афгане применяют, чтобы "духов" из пещер выкуривать.
И все это лежит кучей, без укупорки, из ОДАБов что-то течет. Местные близко не подходят. Спрашиваем у переводчика, что случилось.
Он объяснил, что в пустыне живут колонии термитов, это такие огромные муравьи, которые жрут все, что попадается на их пути. Они в земле живут, ходы роют, а сверху из глины такие сооружения типа домиков торчат.
Так вот раз в двадцать-тридцать лет, когда в округе все уже съедено, эти термиты снимаются с места и переходят на другую, еще не освоенную территорию. И идут они таким живым ковром, размером с футбольное поле, уничтожая все на своем пути. Местные говорят, десяток верблюдов забыли отвязать – до костей обглодали. Телеграфные столбы деревянные – в пыль превращают.
Ну а тут как назло, прошел их путь через хранилище бомб. А они-то все в деревянной укупорке* (укупорка – специальные решетчатые ящики для хранения и транспортировки боеприпасов). Термиты ее и сгрызли. А там штабеля в десять рядов, все посыпалось и кучей лежит.
Вот думаю, дали нам задание. А тут командир авиабазы подходит, полковник, в руках жезл с алмазами, в чалме и спрашивает через переводчика у наших спецов.
- А какое безопасное расстояние при проведении работ?
Наши подумали, посмотрели на эту гору бомб и старшой из них говорит: "километров сорок-пятьдесят".
Всех как ветром сдуло. Осталось только несколько бойцов местных, которые ничего не понимали, поэтому им все равно было и переводчик. Жара под пятьдесят градусов в тени. Ну, начали работать. ОФАБы эти бойцы нашим руководством растащили из кучи и разложили вокруг на песке. Им ничего не будет, взрывателей то нет.
А вот с ОДАБами пришлось повозиться. Они из двух частей состоят. В передней - жидкое взрывчатое вещество. Одна искра и всем конец. Разнесет до атомов. Самое сложное было найти, какие из бомб потекли. Конструктор из Москвы достал из своего портфельчика насос велосипедный, помазок для бритья, мыло. Накачивает через штуцер боевую часть, мы швы мылом мажем – на герметичность проверяем. В первый день половину бомб проверили, две негерметичных нашли, откатили в сторону. Решили их потом подорвать на безопасном расстоянии.
Ну, дело к вечеру, темнеет, надо ехать в гостиницу. Переводчик побежал звонить в штаб, возвращается, руками разводит. Никто не отвечает ни по одному телефону. Ждали-ждали. Смотрим, идет караван верблюдов.
Подошли к нему, переводчик поговорил с аборигеном. Потом доложил нам, что до гостиницы 15 километров, за два часа доедем, другого выхода нет. База молчит. В общем, вернулись в гостиницу к часу ночи на верблюдах. А там Абдулла, наш водитель с машиной. Спрашиваем ты чего не приехал? А он в ответ – все уехали, и я уехал, хозяин сказал здесь вас ждать, туда не ездить, убить может.
А оказалось, что командир авиабазы как услышал про безопасное расстояние в 40 километров, объявил срочную эвакуацию всего персонала и семей. Поэтому нам никто по телефону не отвечал.
-Разобрались вы с бомбами-то, наконец, - спросил Носков.
-Разобрались, - ответил Карнаухов, - За четыре дня все проверили, потом неисправные вывезли в пустыню за пятьдесят километров и подорвали. Когда вернулись в столицу, их Главком ВВС нам прием устроил, коньяком поил, деликатесами всякими угощал, а в конце каждому по медали вручил.
-Так вот то блюдце, которое ты на построение на парадный китель цепляешь и есть та медаль? - осведомился Удальцов.
- Сам ты блюдце,- обиделся Карнаухов, настоящая боевая медаль, у тебя и такой нет.
Это точно,- засмеялся Малышев и продекламировал:
И на груди его могучей Одна медаль висела кучей Качаясь в несколько рядов И та за выслугу годов
-А потом, - продолжил Карнаухов, мне этот конструктор из Москвы письмо прислал. Ну, поблагодарил за совместную работу и сообщил, что после этого случая все деревянные ящики и упаковки, которые в тропические страны отправляют, пропитывают специальным составом, антискисицыдным что-ли.
-Антиинсектицидным, поправил Удальцов, то есть против насекомых.
В столовую вошел Скворцов, и все офицеры, как по команде, поднялись из-за стола и отправились в свою палатку. В этом солидном сооружении на двухъярусных койках свободно размешались около полусотни офицеров и прапорщиков эскадрильи. Палатка наполнилась шумом и гамом: веселье продолжилось.
Но вскоре громкие бодрые разговоры сменились проклятиями и матюгами: кто-то случайно разбил банку с фалангами и скорпионами, и ядовитые членистоногие в мгновение ока разбежались по всей палатке. Пару часов техники с азартом бегали по палатке за шустрыми многоногими созданиями.
Карнаухов орал: Мужики, тащите антискисицыдный состав, травить этих тварей будем.
-Звони в Москву своему конструктору, пусть пришлет пару банок, - слышались голоса.
На шум в палатку зашел дежурный по лагерю и расхохотался, наблюдая за суетой первой эскадрильи.
-Спокойно, мужики, сейчас я вам помогу!
Дежурный достал пистолет и открыл огонь по скорпионам. Каждый точный выстрел, после которого в разные стороны разлетались клешни и лапки, встречали громкие радостные возгласы. В конце концов, помещение очистили от чудовищ. И в ту же секунду в палатке появился встревоженный командир полка, которого офицер встретил четким рапортом:
-Товарищ полковник, силами суточного наряда произведено уничтожение ядовитых скорпионов! Дежурный по лагерю капитан Сидоров!
Командир окинул взглядом веселую толпу и останки членистоногих, ухмыльнулся и, не сказав ни слова, вышел из палатки. Хмель за это время успел выветриться, и виновника происшествия - Клименко отправили на ЦЗТ набрать еще десять литров массандры - Поварской дал сверхсрочнику печать своего самолета. Отмечали окончание стрельб еще долго, и никто не обратил особого внимания, как в палатке незаметно появился недовольный Удальцов, погасил свет и отправился спать.
Наутро все, как ни в чем не бывало, быстро упаковали вещи и после завтрака, отправились к самолетам, автоматически выполняя предполетную подготовку и без конца бегая освежиться к цистерне с обжигающим напитком из верблюжьей колючки.
Ни свет, ни заря в Астрахань на "Ан-26" вылетела передовая команда - встречать истребители на первом аэродроме подскока. Однако отлет всего полка, как обычно, затянулся: пришлось долго ждать разрешения из Москвы. Наконец, после обеда "добро" получили, и боевые самолеты один за другим отправились в дальний путь.
******
После того, как все оставшееся имущество было собрано и загружено на борт Ан-12, стоящего на краю аэродрома, техники собрались в тени самолета, ожидая команды на посадку. Все молчали, утомленные ночными приключениями, некоторые курили, а Носков и Удальцов играли в шешбеш, разложив маленькую доску прямо на зеленой траве.
Внезапно к группе подъехал УАЗик местного инженера полка. Запыхавшийся краснолицый майор приоткрыл дверцу и закричал, обращаясь к стоящему поблизости Малышеву.
-Чьи ящики с инструментами остались на старте?
Услышав это, к Малышеву подбежал молодой техник по вооружению, рыжеволосый и кудрявый парень Андрей Музыченко, которого в полку за внешне сходство и музыкальную фамилию называли Аллой Борисовной, намекая на знаменитую уже в те годы Аллу Пугачеву.
Товарищ капитан, - закричал он испугано. - Это наш ящик с ключами от пилонов, мне капитан Карнаухов сказал его забрать, а я забыл. Он улетел первым рейсом, а меня здесь оставил выпускать самолеты…
Забыл, - проворчал Малышев. - А голову свою ты не забыл? Садись в машину и мигом за своим ящиком! Хотя постой я с тобой поеду. А то еще что-нибудь забудешь.
Они подбежал к УАЗику и Малышев, обращаясь к инженеру, попросил подбросить их обоих к тому злополучному ящику.
- Я тоже поеду, - сказал он. - Еще раз посмотрю, раз такое дело, не забыли ли мы что-нибудь еще. Инженер только подкачал головой:
- Ну, вы и артисты!
Однако махнул рукой, крикнул - поехали, и машина скрылась в знойном мареве туркестанского аэродрома. Через несколько минут они уже были на месте. Кроме ящика с инструментом, Малышев обнаружил на стоянке кем-то забытый чехол для остекления кабины самолета и хорошее алюминиевое ведро.
Хорошо, что поехал, - подумал он. - Скорее всего, ведро это Юра Носков забыл, разгильдяй. Не проверишь, все бросят!
В этот момент они услышал нарастающим гул работающих авиадвигателей и, обернувшись на этот звук, с удивлением обнаружили, что Ан-12 медленно выращивает на ВПП и готовиться к взлету.
Товарищ майор! - закричал Малышев инженеру. - Борт тормозите, у нас там вещи! Куда они улетают без нас!
Майор по радиостанции «Ромашка» без лишних разговоров связался с КДП. (*КДП-контрольно-диспетчерский пункт, здание на военном аэродроме, где размещается группа руководства полетами ).
Садитесь в машину, - сказал майор Малышеву и Музыченко. - Борту дали команду срочно уходить. Идет пыльная буря, если через пятнадцать минут не взлетите, застрянете здесь как минимум на трое суток. В борт загрузитесь прямо на ВПП.
Юрик и Вова молодцы, - подумал Малышев о своих приятелях Носкове и Удальцове. - Прыгнули в борт, а дальше трава не расти! А то, что мы тут с Музыченко без денег и документов могли остаться, им горя мало!
Тем не менее, командир Ан-12, майор Долгих, известный от Калининграда до Владивостока под прозвищем "Дед", терпеливо ждал отставших в начале взлетной полосы. Наконец, машина приблизилась к самолету, на нем открылась боковая дверь и бортмеханик, прапорщик Стельмах, вытащил наружу оранжевую трехступенчатую стремянку и закрепил ее на борту самолета.
Держа в руках инструментальный ящик, Музыченко рванулся к самолету.
Стой, куда под винты! – закричал Малышев, едва успев схватить за руку молодого лейтенанта. - Назад!
Затем он начал энергично жестикулировать, крутя пальцем у виска, обращаясь к Стельмаху и показывая на люк внизу штурманской кабины самолета. Тот видимо понял, быстро закрыл дверь, через несколько секунд внизу самолета в носовой части откинулся люк и два отставших офицера, с обезьяньей ловкостью вскарабкались в теплое нутро Ан-12. Музыченко быстро проскочил в пассажирский отсек, а Малышев задержался, протискиваясь по узкому подходу между креслами командира и правого летчика.
Все? - спросил его "Дед" Долгих.
Все, - кивнул головой Малышев.
Тридцать пятый разрешите взлет!- запросил командир руководителя полетов и, получив утвердительный ответ почти по-гагарински провозгласил.- Ну, поскакали!
Впрочем, Малышев этого уже ничего не слышал, поскольку давно сидел в пассажирском отсеке самолета в окружении техников своего полка и выговаривал Носкову и Удальцову:
Друзья тоже называются! Как услышали команду, сразу обо всем забыли. Скорее к мамкам своим под бок. Что соскучились без женской ласки? А то, что товарищи остались, из вас никто и не подумал!
Неправда, - горячился Удальцов. – Я сразу побежал к командиру экипажа и предупредил его, что надо вас дождаться. А у него глаза квадратные, уходим, орет, если через десять минут не взлетим, останемся на неделю.
- У нас на самолете регламенты заканчиваются, говорит, итак на «плюсах» летаем, до зимы отсюда не выберемся. Еле уговорил его на старте тормознуть на пять минут.
- Так, что ты, брат, на нас бочку не кати, - продолжал Удальцов. - Никто вас не забыл. Носков, немного смущенный тем, что забыл на стоянке чехол от кабины, только поддакивал.
-А ведро я не забывал, - сказал он, наконец, Малышеву. Это ты у местных прихватизировал. Так им и надо. Они у меня на крайних полетах фонарик увели. Хороший, китайский, с Дальнего Востока со мной. Здесь таких нет, только местная пластиковая дешевка.
-Закон авиации: колеса убрал - наливай! - провозгласил Носков и выразительно посмотрел на сидевших вдоль борта на ящиках техников.
Мгновенно на столице появилась нехитрая закуска и пластиковые стаканчики. Удальцов, как начальник группы РЭО, а, следовательно, хозяин 10 литрового бочка со спиртом, начал разливать по стаканчикам горячительный напиток. Музыченко, будучи самым молодым, и вдобавок ко всему виновником переполоха, резал хлеб и разбавлял спирт водой.
Внезапно дверь в кабину пилотов открылась, и оттуда вышел бортовой техник капитан Вострецов. По лицу его было видно, что произошло нечто очень неприятное. За ним с понурым видом протиснулся бортмеханик Стельмах. Не обращая внимания на собравшихся пировать пассажиров, они быстро скрылись в грузовом отсеке.
Через некоторое время, Малышев и компания услышали ругань и крики Вострецова, перекрывающие шум двигателей, а затем и удары по чему-то мягкому. Потом все стихло и в пассажирской кабине снова появились борттехник и прапорщик Стельмах, который вытирал рукавом, разбитый в кровь нос.
Саша, что случилось? - с удивлением обратился Малышев к Вострецову,- В чем провинился твой боевой помощник?
Малышев и Вострецов - однокашники по авиационно-техническому училищу, были в приятельских отношениях, несмотря на принадлежность последнего к более привилегированному в авиации сословию "летно-подъемного состава", то есть к техническим специалистам, входящим в состав экипажей транспортных самолетов.
-Серега, дело плохо, - ответил Вострецов. - Этот придурок, - и он выразительно кивнул на шмыгающего носом Стельмаха, - Забыл убрать стремянку. Командиру передали с КДП, что у нас что-то сбоку висит. Хорошо, что они издали не рассмотрели все, как следует.
- Сесть то сможем? – озабоченно спросил Малышев.
- Сесть мы всегда успеем, - мрачно пошутил борттехник.- Беда в том, что стремянку в полете может сорвать воздушным потоком и бросить на винты. Хорошо если лопасти погнет, зафлюгируем винт и все. А если винт развалится? Побьет фюзеляж. Это ж ЧП! "Деду" до пенсии полгода осталось. Он же нас поубивает!
- Нужно сказать командиру, чтобы он держал высоту не более двух тысяч и минимальную скорость, - предложил Малышев.- А мы в это время откроем боковой люк и попытаемся стремянку втянуть вовнутрь.
- Не получится, - Вострецов безнадежно махнул рукой, - На скорости триста километров эта железка так зажата в узлах навески, что ее голыми руками с места не сорвешь.
- Тогда хоть закрепить её чем – то надо.
Малышев на секунду задумался, затем поднялся со своего места и решительно направился в грузовой отсек. На пороге он обернулся, рукой махнул Носкову и Удальцову и крикнул, заглушая мирный шум авиадвигателей: "За мной, браты!". К ним без приглашения присоединился Музыченко, чувствуя свою вину в случившемся и по молодости лет желающий поучаствовать в опасном предприятии.
Вострецов, выслушав Малышева, достал хранившиеся у него среди различных полезных вещей, необходимых при длительных командировках по чужим аэродромам, несколько длинных строп от старых тормозных парашютов. Ими вся команда надежно обвязалась вокруг пояса и закрепила противоположные концы за сиденья, расположенные на противоположной стороне грузовой кабины.
Общими усилиями открыли дверь грузовой кабины и с помощью тех же строп закрепили ее в открытом положении. Сквозь проем фюзеляжа виднелись проплывающие на уровне летящего самолета облака, внизу мелькала земля. Из-за небольшой высоты полета, казалось, что самолет движется с огромной скоростью и разглядеть, что-либо внизу было трудно - все сливалось в сплошную полосу серо-желтого цвета, характерного для прикаспийских степей.
Вострецов и Малышев осторожно подобрались с двух сторон к открытой двери грузовой кабины. Врывающиеся в кабину потоки воздуха били в лицо, поднимали годами накопившуюся пыль с пола самолета, приходилось крепко держаться за выступающие части фюзеляжа.
Носков и Удальцов страховали техников, придерживая их за ноги. Наконец при помощи все тех же строп от старых тормозных парашютов, которых, к счастью, у запасливого Вострецова оказалось великое множество, стремянка была надежно закреплена и растянутыми в разные стороны стопами.
Только приятели перевели дух, как из пассажирской кабины появился бортмеханик Стельмах. На четвереньках он подобрался поближе к Востецову и Малышеву, и, перекрикивая шум мотора и воздушного потока, начал сбивчиво рассказывать обоим:
"Дед" просил передать, что на этой высоте и скорости он сможет держать самолет десять минут. Но садиться со стремянкой нельзя. Во-первых, увидят на аэродроме, нам всем кранты, - и Стельмах выразительно жестом показал, как будто отрывают голову.
- А во-вторых, - продолжил Малышев, - При посадке самолет просядет, стремянка зацепится за бетонку, ее вырвет из креплений и бросит на винты.
Стельмах виновато уставился на Вострецова: Что будем делать, товарищ капитан, может, обойдется?
Обойдется! Ты бы такой умный был, когда эту стремянку на самолете забывал, - закричал тот, - Вот заставить тебя, ее на посадке руками держать, чтобы не оторвало, тогда бы понял раз и навсегда…
Вострецов не договорил и вопросительно посмотрел на Малышева. Тот сначала осмотрелся по сторонам, затем махнул Вострецову и они вдвоем подползли на четвереньках к висящему на балке в конце салона электрическому подъёмнику. Немного посовещавшись, они с помощью пульта управления перегнали его к открытому люку и выпустили тросы подъемника с крюками на концах на полную длину.
После этого вся команда, кто, удерживая страховочные стропы, а кто непосредственно крепя крюки к стремянке за бортом, суетилась возле открытого люка. Наконец дел было сделано, Вострецов с Малышевым отошли на безопасное расстояние, а остальные помощники скрылись в пассажирской кабине.
Давай! - махнул рукой Малышев. Вострецов на пульте нажал кнопку "Подъем". Заработал электромотор, два троса натянулись, и через несколько мгновений стремянка с грохотом влетела в кабину, едва не задев стоявших по разные стороны от открытого люка техников.
Дальше все было сделано очень быстро. Вострецов осмотрел стремянку и показал поднятый вверх большой палец правой руки. От усилий узлы навески алюминиевой конструкции даже не сломались, а только разогнулись, поэтому, к счастью, на обшивке самолета снаружи никаких повреждений не должно было быть.
Общими усилиями закрыли люк и разместились в пассажирском отсеке. Вострецов зашел в кабину пилотов и, через несколько мгновений по нарастающему гулу двигателей всем стало ясно, что "Дед" ведет Ан-12 на заданную диспетчером высоту.
- Ну, браты, - сказал, отдышавшись и вытирая пот со лба Малышев, - теперь можно и по сто грамм. Наливай!
Музыченко принялся по новой наполнять стаканы, так как ранее налитые кто-то в суматохе столкнул со стола. В этот момент из пилотской кабины появился командир экипажа -"Дед" Долгих. В руках он держал две бутылки грузинского коньяка, которым экипажи транспортных самолетах обычно запасались, залетая на аэродром Марнеули.
-Спасибо, мужики, за помощь, - с чувством сказал он и поставил бутылки на стол. - Довезу вас всех до дому целыми и невредимыми. А этого урода Стельмаха чтоб больше я в экипаже не видел, - добавил он, оборачиваясь к сидевшему на выдвижном кресле борттехника Вострецову. - Списать его в эскадрилью, пусть на стоянке вкалывает, гайки крутит…
Вот это дело, - воскликнул, потирая руки Удальцов, - Не пито, не едено, а коньячок заработали. Музыченко, массандру слей в бачок ко мне, а в стакан наливай благородный напиток. Страна должна знать своих героев!
И он выразительно посмотрел на Малышева. Тот устало махнул рукой: ну что с вами делать! И подняв наполненный коньяком стакан, сказал: - Ну что, как положено, первый тост – за безопасность!
Техники по старому авиационному обычаю ударили донышками стаканов о стол и молча выпили. Самолет, набрав заданный эшелон, шел на родной аэродром…
Поужинать из-за погрузки не удалось, из закуски оставались только сухари, а в разреженной атмосфере на высоте несколько километров хмель брал особенно крепко. Когда около полуночи самолет приземлился на родном аэродроме, зарулив прямо к первой эскадрилье, многие уже так хорошо отметили отлет, что в темноте попрятались, чтобы не участвовать в разгрузке. Разъяренный Скворцов пытался разыскать отсутствующих, но потом махнул рукой и не стал тратить время. Тем не менее, всего час потребовался, чтобы полностью освободить самолет. Имущество всего полка выгрузили за шлагбаум прямо на стоянку под охрану ДСП.
Глубокой ночью Скворцов построил первую эскадрилью, однако из-за суматохи и темноты не смог выявить тех, кто уклонился от разгрузки. Теперь в строю стояли все - уже почти протрезвевшие, и проводить какие-то разборки, когда позади осталась неделя напряженного титанического труда, было настолько бессмысленно, что это стало понятно даже инженеру.
-С теми, кто злоупотребил спиртным и проигнорировал разгрузку борта разберемся утром, - для приличия пригрозил он. - Поступила вводная: завтра, точнее сегодня, несмотря на воскресенье, - полный рабочий день. Построение на стоянке в восемь ноль-ноль. Разойдись.
(продолжение следует)
