В прошлой публикации мы начали знакомить вас с воспоминаниями художественного руководителя МНДТ, заслуженного деятеля искусств России Вячеслава Васильевича Долгачёва о работе во МХАТе со звёздами советской театральной сцены Олегом Ефремовым, Иннокентием Смоктуновским и Станиславом Любшиным. О постановке спектакля "Возможная встреча" (1992) по пьесе Пауля Барца известно мало. Сохранилась, правда, телевизионная версия, но её видели немногие. Наш эксклюзивный материал - о репетициях и премьере "Возможной встречи" глазами её постановщика.
Радость встречи
Спектакль имел невероятный успех. Попасть на «Возможную встречу» я не мог помочь даже своим родственникам и друзьям. Участникам спектакля давали только два билета на каждое представление. Все мои зрители, желающие увидеть премьеру, выстроились в невидимую, но очень длинную «очередь»… одна из первых реплик пьесы «Грядёт звёздный час!» оказалась для нас пророческой.
Перед каждой «Возможной встречей» я традиционно обходил грим-уборные артистов. Дольше всего задерживался у Смоктуновского. Болтали о разных пустяках, бытовых новостях. А в это время он смотрел в зеркало и слегка касался лица рукой с гримом, наносил незначительные мазки… Болтали-болтали, и вдруг в какой-то момент ко мне поворачивался не Смоктуновский, а Иоганн Себастьян Бах. Это волшебное превращение происходило у меня на глазах, а я никогда не мог поймать тот момент, ту секунду, в которую актер окончательно становился персонажем. Взгляд, осанка, голос уже не принадлежали Иннокентию Михайловичу. Он вставал и направлялся по второму звонку на сцену, а я сопровождал Иоганна Себастьяна Баха на встречу с коллегой по цеху — Георгом Фридрихом Генделем.
Но за кулисами ждал вовсе не Гендель, а народный артист СССР Олег Николаевич Ефремов, и в каком-то странном виде — бархатном, расшитом золотом камзоле, белых чулках и панталонах до колен, да еще в нелепом для Ефремова златокудро-рыжем завитом парике. Он сидел, недовольный всем: своим видом, Смоктуновским (который, по всему было видно, готовился уже покорять публику); самим собой, пустившимся в эту авантюру.
Он нервно курил, что разрешалось за кулисами во МХАТе только Ефремову. «Олег Николаевич! Неужели вы волнуетесь? Публика вас любит, ждет встречи с вами, она в радостном предвкушении…» — «Ничего ты не понимаешь. Они ждут нашего провала, эта черная дыра (он кивал в сторону зрительного зала) хочет поглотить нас и уничтожить. Сорвать бы сейчас парик, удрать домой и никогда больше сюда не возвращаться!». Раздается третий звонок. Гаснет в зале свет. Дрожащей, неверной походкой Ефремов подходит к двери и, когда она открывается… на сцене уже придворный композитор Её Величества Королевы Английской — успешный, звонкий и упоенный славой лучшего композитора Европы! Все это происходило в одну секунду, едва великий артист переступал порог.
"Простите, простите..."
И начинался реальный поединок и двух величайших композиторов своего времени, и двух величайших актеров современности. Играли… нет, боролись они друг с другом — азартно, бесстрашно, не жалея себя. А в конце спектакля после шампанского, которым Бах и Гендель угощали зрителей, были очень долгие поклоны. И когда актеры вызывали меня, и я оказывался между двумя корифеями МХАТа, иногда я слышал, как Смоктуновский в поклоне, продолжая улыбаться зрителям, шептал: «Простите, простите, не все получилось».
… В последний раз в своей жизни Иннокентий Михайлович Смоктуновский вышел на театральную сцену, сцену МХАТа, в роли Иоганна Себастьяна Баха в спектакле «Возможная встреча».
