Биография
Фотограф родился 26 июля 1928 года в Париже, в семье Евгении и Бориса Эрвитцев. Его мама, дочь богатого московского купца, как большинство девушек из таких семей, в 17–18 лет отправилась путешествовать по миру. В дороге она встретила и полюбила студента-архитектора, Бориса Эрвитца, родом из Одессы. Пара поженилась в Триесте, потом вернулась в Россию, но ненадолго. После революции 1917 года Евгения все-таки убедила мужа, убежденного социалиста, уехать из страны навсегда. Некоторое время они жили в Риме, потом переехали в Париж, где родился их первый и единственный ребенок.
Папа, влюбленный в Италию и Рим, дал сыну не русское, а итальянское имя — Элио Романо. Молодая семья вновь переехала, теперь уже в Милан, где осела на долгие десять лет. Впрочем, ни о какой стабильности речи не шло — когда Элио было четыре, его родители расстались врагами. Но, напуганные расцветом фашизма в Италии, Эрвитцы снова на время сошлись вместе и опять переехали — сперва во Францию, а потом и в США. Они едва избежали оккупации — к берегам Нью-Йорка их корабль отправился 1 сентября 1939-го, а 3-го началась война. «Муссолини сделал меня американцем», — шутит Эрвитт.
До приезда в Америку Элио совершенно не знал английского (но свободно говорил на русском, итальянском и французском), так что в школе ему пришлось нелегко. Хотя к выпускному он уже хорошо владел языком, уроки его особо не интересовали, он частенько их прогуливал, чтобы сбегать в музей современного искусства — там выставлялись работы Пикассо и Магритта. Родители опять разошлись, и Элио (к этому моменту уже Эллиотт) большую часть времени проводил с отцом в Верхнем Вест-Сайде, районе Манхэттена, недалеко от того места, где живет сейчас.
Карьера Бориса в качестве коммивояжера не задалась; он решил переехать и попытать счастья в Калифорнии. Сын поехал вместе с ним. Некоторое время они колесили по маленьким городкам, а летом 41-го осели в Голливуде. Отец продолжил торговать часами, бродя от дома к дому, а Эллиотт поступил в местную старшую школу. Именно там он «случайно» увлекся фотографией.
Эксперименты с фотографией
Увлечение быстро переросло в любовь на всю жизнь. Подкопив немного денег, он купил первую настоящую камеру и отправился на улицу в поисках тем. Первыми его персонажами стали простые люди вокруг: соседи, пешеходы на улице, серферы на пляже. Вскоре он начал подрабатывать фотографией — снимал свадьбы, печатал снимки голливудских звезд, но вовсе не для того, чтобы иметь побольше карманных денег.
Эллиотту было 16, когда отец решил переехать в Новый Орлеан, но на сей раз сын решил за ним не следовать. Он жил в том же доме, который снял Борис, сам платил за аренду, сдавал комнаты постояльцам. «Тогда мы ели раз в день, — вспоминал друг Эрвитта, Юджин Острофф. — У нас был знакомый — владелец зоомагазина, он продавал конину. Когда у нас было достаточно денег, мы скидывались и покупали куски филе, пару бутылок вина и устраивали банкет».
В это же время Эрвитт начал экспериментировать с необычными способами проявки. «Как-то он решил опробовать новую технологию промывки, — рассказывал Острофф. — Опустил только что проявленную пленку в унитаз и стал смывать воду каждые 10 минут. Пока пленку не выдернуло и не унесло в канализацию».
В 49-м Эллиотт переехал в Нью-Йорк, убежденный, что его судьба — стать профессиональным фотографом. Там он познакомился с Валентино Сарра, который дал ему первые коммерческие заказы, и Робертом Капой, который помог молодому человеку установить нужные контакты. Благодаря Капе Эрвитт получил задание от Фонда Эндрю Меллона на одно из первых своих больших фотоэссе.
В начале Корейской войны фотографа призвали в армию в качестве зенитчика. «Половина из тех, кто пошел в противовоздушную артиллерию, не вернулась домой», — вспоминает Эрвитт. Но ему повезло — в том полку, куда его распределили, оказался перебор солдат, и Эллиотта отправили в качестве фотографа в подразделение, базировавшееся во Франции. Там он сделал целую серию снимков солдатской жизни в бараках, которую позже подаст на конкурс молодых фотографов, объявленный журналом Life.
Ярким контрастом с обычными военными фотографиями, где льется кровь и умирают люди, кадры Эрвитта изображали скучающих рядовых и офицеров, пытающихся убить время, пока ничего не происходит. Эта работа заняла второе место. Там же, во Франции, он взял ряд заказов от американских газет, несколько раз ездил в Испанию и Амстердам для собственных проектов. Так что карьера молодого Эллиотта пошла в гору.
Семья, друзья и политика
И не только карьера. В Вердене он познакомился с молодой голландкой Люсьен ван Кам, женился и завел первого ребенка, сына по имени Миша. Он тоже потом станет фотографом. Приехав в Нью-Йорк, молодая семья поселилась в дешевых комнатах в Верхнем Ист-Сайде. Здесь Эрвитт снял свои самые интимные фотографии: семейную коллекцию, которая до сих пор остается одной из лучших его работ. Вот жена играет с маленькой дочкой, рядом лежит кот. Вот она только что покормила малыша. Вот она что-то печет в духовке, одновременно приглядывая за стайкой своих детей. Капа обещал Эрвитту работу, как только тот вернется из армии, и слово сдержал. К 1954 году Эллиотт уже был членом фотоагентства Magnum, печатался в разных журналах и снимал знаменитостей. Благодаря Magnum он даже некоторое время работал фотографом на съемочной площадке — делал кадры для рекламы фильмов, таких как «В порту» и «Неприкаянные». Героями его работ были Мэрилин Монро, Кларк Гейбл, Хамфри Богарт, Грейс Келли, Марлен Дитрих, Вера Майлз. Работа заносила его в Никарагуа и Пакистан, Японию и Мексику.
Но окончательно закрепили его репутацию выдающегося фотографа ключевые задания, которые он в 50–60-е годы выполнял на родине своих родителей. В 59-м его отправили в Москву на съемку промышленной ярмарки. Так вышло, что он приехал в тот же день, когда должны были встретиться Ричард Никсон и Никита Хрущев, и сумел запечатлеть знаменитый «кухонный спор». На этом известном кадре Эллиотта американский вице-президент тычет пальцем в грудь первого секретаря КПСС. «Это был бред. В какой-то момент Никсон его просто достал; по-моему, я слышал, как Хрущев на русском послал его по матушке», — рассказывает Эрвитт.
Во второй раз фотограф попал в Москву, когда журнал Holiday отправил его освещать события, посвященные запуску первого спутника. Его фотографии с лекции в московском планетарии попали на обложку журнала New York Times. Время его поездки совпало с празднованием 7 Ноября. До тех пор ни одному западному журналисту не позволяли снимать парады, посвященные годовщине Октябрьской революции, но Эрвитт присоседился к группе телеоператоров, ухитрился вместе с ними пройти пять линий оцепления и снять шествие прямо от мавзолея.
В третий раз он был в Москве в 66-м, по заданию французского еженедельника Paris Match — освещал визит президента де Голля в Россию. Сделав все разрешенные постановочные кадры, он ушел к себе в номер, уже не надеясь снять что-нибудь интересное. Впрочем, тут же передумал, решил, что сдался слишком рано, и вернулся. Первые лица как раз ушли во внутреннюю комнату переговоров. Эрвитт пошел за ними и обнаружил группу политиков, в том числе де Голля, Брежнева и Косыгина, которые спокойно беседовали в неформальной обстановке. Он тут же принялся снимать, делая вид, что все так и было задумано. Вышло убедительно — никто не спросил, что он тут делает. Кадр этой беседы на высшем уровне попал на обложку Paris Match и облетел весь мир. Как говорит Эллиотт, в фотографии главное — оказаться в нужном месте в нужное время.
Продолжение следует К тому моменту Эрвитт уже начал склоняться к фотожурналистике — именно он сделал известное фото Жаклин Кеннеди на похоронах мужа-президента, где через черную вуаль видно ее убитое горем лицо.
Эллиотт также наладил длительные и продуктивные отношения с несколькими организациями, включая и Ирландский совет по туризму. Для него он сделал множество снимков, которые сформировали образ Ирландии за рубежом: извилистые дороги Коннемары, обнесенные камнями поля островов Аран, изрезанные линии побережья. В 62-м Эрвитт снимал Мартина Бубера в Тель-Авиве, в 64-м был в Венгрии, где фотографировал девушек в национальных костюмах и гусей, в том же году — на Кубе, где ему позировал Че Гевара. В 65-м он в Америке и в Италии, в 68-м — в Великобритании, России, Франции, в 70-м — в Японии.
Его личная жизнь в этот период была под стать работе — такая же бурная и полная событий. В 60-м он развелся с Люсьен, матерью четверых его детей. Три года спустя познакомился с Дианой Данн, женился на ней в 68-м и снова развелся к середине 70-х. В 77-м женился в третий раз, на юной уроженке Техаса, Сюзан Ринго. К середине 80-х и эти отношения закончились на очень враждебной ноте. «Все мои браки длились по семь лет», — пожимает плечами Эрвитт.
Мюррэй Сэйл, журналист и давний друг Эллиотта, считал, что все дело — в беспокойном стиле жизни Эрвитта и даже в самом его видении мира как фотографа. «Фотографы по определению интересуются поверхностью вещей — потому что только это и можно снять. А как называют людей, которые интересуются только поверхностью? Поверхностными». Впрочем, на четвертый раз ему наконец-то повезло — с нынешней женой, Пией Франкенберг, Эрвитт живет до сих пор.
Несмотря на все личные перипетии, карьера фотографа продолжала идти вверх. В 70–80-х он перешел от неподвижных картинок к движущимся — начал снимать документальные фильмы, включая такие ленты, как «Красота не знает боли» (1971), «Красная, белая и голубая трава» (1973) и «Стеклодувы Герата» (1977). В 90-е он снова вернулся фотографии, которой продолжает заниматься до сих пор: снимает, издает книги, проводит выставки.
В 2000-х в качестве очередной шутки Эрвитт придумал себе «альтер эго» — претенциозного французского фотографа Андрэ С. Солидора (чьи инициалы складываются в английское слово ass). Вычурные и показушные работы Солидора, призванные высмеять «бредовую неумеренность современной фотографии», даже составили книгу и выставлялись в лондонской галерее.
В 2021-м этому американскому фотографу с русскими корнями исполнится 93 года. В чем секрет его работоспособности и популярности? «Нет тут никакого большого секрета. Я абсолютно убежден: единственное, что нужно, — это продолжать снимать. На заказ, для себя — не важно. А будете сидеть дома — ничего и не будет».
