Луша с Маринкой долго сидели молча, то что рассказал дед Аким обухом шарахнуло по их головам и они никак не могли прийти в себя. Первая очнулась Маринка. Она погладила Лушу по плечу, приласкалась котёнком, прильнула поплотнее
-Да и хорошо, сестричка. Теперь не потеряемся, вместе будем, родные же. Я все папаню (Маринка осеклась, грустно подперла щеку крошечной ладошкой, нахмурилась, но потом продолжила) деда Акима про жену его спрашивала. Так он правды мне не говорил, уверткой все, вокруг да около. А потом я поняла - ушла она от него. Ушла да пропала, куда - не ведомо, почему - одному Богу известно. Так мы и прожили с ним вдвоём, а теперь вон - семья целая. Ты, Андрюша, Марийка твоя.
-Она в наше село ушла, Марин. В домике поселилась тут, на краю улицы, тихо жила, одна. Травам меня учила, жалела, любила меня очень. А я ещё все думала, что ж она с мамой моей, Стешей, так мало общается, сторонится её. Не лезла, мало ли, что там между ними. А оно вон оно что...
-Знаешь, думаю она за тобой пошла. Деду меня доверила, за тобой сама присматривала. Бывает....
-Луша покачала головой, соглашаясь. Многие загадки вдруг стали разгадываться, жизнь её семьи стала открываться, как старинная книга и Луша поворачивала странички, сердце замирало от неизведанного до щемящей боли в груди. А сколько ещё будет этих страниц... Вон, Маша...
Маринка, как будто прочитала ее мысли, Луша уже поняла, как они близки с сестрой, как часто думают в унисон.
-Ты, кстати, замечала, какая твоя дочка интересная? Смотрит так... С ноготок, а взгляд взрослый, серьёзный, глянет, аж мурашки по спине. Прям баб Ежка в детстве.
Луша глянула на Маринку, кивнула. Она, действительно замечала что-то такое в Маше, дикое, незнакомое, необузданное. Даже не замечала, что там можно заметить в малышке полугодовалой, она это чувствовала. Чувствовала именно так, как сказала Маринка - вдруг окатит холодом от взгляда дочки, до озноба, до мурашек, а потом полоснет жаром, да так, что загорится кожа, как ошпаренная. И стоишь перед её чёрными глазками, как будто ты прозрачная, светишься насквозь, а она видит, что там у тебя внутри, мысли читает.
-Во-во. Слушай, Лукерьюшка. А вдруг она, Машка твоя, в мать нашу уродилась? Бывает же такое, внучка в бабку идёт? А дед? Он же все знает, должен понимать, наверное.
Луша подошла к окну, за которым метался ненастный весенний вечер, бешеный ветер срывал с берёз, начавшие оживать серёжки, синие тучи ложились тяжёлыми животами на ветви и пригибали их к стонущей земле.
-Пойду я, Марин. У Андрея терпение ангельское, какой бы ещё мужик с дитем сидел, пока жена по гостям шлындрает. Пора ему все рассказать, все он знать про меня должен. Пойду.
Луша с трудом открыла калитку, ураган уже был нешуточным, плотный воздух забивался в горло и перехватывал дыхание. Уже почти стемнело, набухшая от весенней влаги земля налипала на сапоги, идти было тяжело, вязли ноги. Луша прошла полдороги, как её догнал мужик - в чёрной куртке с натянутым по глаза капюшоном.
-Стой. Кто идёт?
Мужик испугал Лушу до смерти, но когда он заговорил, она вздохнула, узнав.
-Напугал, дурак, до печенок. Тьфу на тебя. Чего гоняешься за чужими жёнами, Коль? От я мужу скажу.
-Привет, Лукерья. Сто лет не видал тебя, все хорошеешь, девка. Поговорить бы надо, дело серьёзное, как ты?
-Давай, Коль, завтра. Я к тебе сама забегу, часика в два, а?
Колька смущенно сьежился, помотал головой.
-Не, мать. У меня Нинка теперь живёт, с сыном перешла, вместе мы. Давай у твоего старого дома, у плетня, там народ мало ходит, любопытных глаз меньше.
Колька натянул ещё ниже капюшон, сгорбился и пошёл по переулку, сопротивляясь нарастающей буре.
-Луш!!! Наконец - то. Уж заждался, да и ужинать пора. Где ты бродишь, у Акима была что ли?
Рассказ жены Андрей слушал внимательно, от начала до конца, не перебивал. И только раз, в том месте, где она рассказала, что Маринка думает про Машуню, он прервал рассказ Луши, остановил её.
-Слушай, Луш. А я думал она только на меня так смотрит. Внимательно, по-взрослому, сощурится этак, глазки умные, цепкие. А мне прям не по себе. Как будто она видит что внутри...
В три часа Луша проснулась, как от удара. От этого сна, из которого она никак не могла вырваться, падала в него, как в тёмный, глубокий омут, а потом летела на свет, боясь обжечься, даже сейчас, когда она проснулась кружилась голова. Во сне Луша увидела мать. Не свою, милую, ласковую, а ту - настоящую, о которой рассказал дед Аким. Акулина стояла на небольшом холме, с которого тонкая тропка спускалась вниз, к большому, брёвенчатому дому, обнесенному высоким, красивым, деревянным забором. Луша не понимала, как она так видит - и женщину с развевающимися, чёрными волосами, похожими на два вороных крыла и дом, да так все чётко, до деталей. Вплоть до каждого цветка одуванчика на пологих склонах холма, вплоть до каждой веточки отцветаюшей сирени до дворе богатого дома. Акулина (Луша сразу узнала её) медленно шла вниз, белое платье трепетало у ног, тонкая талия изгибалась изящно, хищные ноздри красивого носа чуть раздувались, на белую, нежную кожу лица, шеи и рук пробегающие облака бросали ажурные тени. Луша не могла двинуться, она просто приросла к поросшей густой травой земле, и лишь смотрела, не зная как поступить.
-Лукерья. Большая. Я так и думала, что мы встретимся. Здравствуй, девочка.
Мать подошла совсем близко, дотронулась прозрачной ладонью до Лушиной щеки, но прикосновения не было, щеку лишь чуть обожгло.
-Беленькая... Не моя... Папина... Ну, пусть...
Акулина наклонилась, взяла дочь за подбородок, поцеловала в лоб.
-Ты силу не мою взяла, отцовскую. Она, сила его, добрая, ангельская, чистая, что вода в горном ручье. Такой и ты проживёшь, люди тебя не все понимать будут, да тебе и не надо. Живи, как есть.
Мать повернулась, хотела уйти, но передумала, остановилась, грозно посмотрела на дочь, нахмурилась, от чего её прекрасное лицо вдруг стало хищным, страшным.
-Марью береги. В ней сила наша!!! Моя!!! Отцовская!!! Её сила - великая ценность, такие, как она рождаются не часто. Береги. На тебе это!!!
...
Уже серело за окнами, непогода прекратилась и снова сквозь рамы и, наверное, даже через стены в дом проникал аромат весны. Луше больше не спалось, она лежала на боку, спиной к мужу и с колотящимся сердцем рассматривала спящее личико дочки. Во сне у Маши то сурово сжимались, хмурились, то ласково распрямлялись тонкие, чёрные бровки, и тогда она улыбалась чему-то в своём детском сне. И вдруг, девочка вздрогнула, резко открыла чернющие глаза, и посмотрела на мать - взгляд во взгляд. Она не хныкала, не морщилась, просто смотрела, как будто чего-то ждала. Время замерло, сколько его прошло, Луша даже не поняла, и тут в окно постучали, сильно, резко, настойчиво.
-Луш. Дед помирает. Плохо. Наверное, все.
Луша с ужасом смотрела на Маринкино бледное, как смерть, лицо, было ощущение страшного повтора, жуткого, несправедливого, неизбежного.
-Он тебя просил позвать.... И Машу... Чтоб принесли...
Если пройти по голубой ссылке, то можно простимулировать 😉поддержать и поблагодарить автора
