Я был самым молодым бойцом партизанского отряда, восемнадцатый год шёл. Из-за своей худобы и небольшого роста, люди, которые меня не знали, давали мне лет пятнадцать, а то и меньше. Наш командир отряда это использовал, моей задачей было, находясь на городском рынке, слушать, что говорят люди, смотреть, что делают полицаи и немцы. Благодаря мне удалась спасти жителей небольшого хутора, парочка пьяных полицаев обсуждала свою предстоящую поездку на этот хутор. Партизаны увели всех, каратели в гневе сожгли весь хутор! Этот город был важен для партизан, его жители помогали чем могли, доктор, который часто появлялся в отряде, был из города. Каких либо акций, партизаны вблизи города не проводили, это записывал себе как заслугу местный начальник комендатуры, вечно пьяный толстый немец. В очередной раз я пришёл в город с небольшим мешком детской одежды, на рынке я должен был её выменивать на хлеб, картошку.
Придя на рынок, я стал ходить среди немногочисленных продавцов и менял, предлагал свой товар хоть за краюху хлеба, все мне отказывали. Разложив кофты и сапожки на прилавке, я стал теребить пуговицу на своей куртке, изображая глубокое горе, а сам внимательно слушал, о чём говорят люди.
- Эй, пацан! Чем торгуешь? - услышал я над собой грубый голос, на какое-то мгновение он показался мне знакомым.
- Не торгую, меняюсь. Хлеба надо, сестрёнка болеет, голодно нам. Вот принёс, что есть, всё хорошее, - плаксивым голосом затараторил я.
- Обожди, сейчас посмотрят твой товар, а то, поди, вшивое всё?! - голос гортанно рассмеялся.
Мне опять показалось, что он мне знаком. Голову я не поднимал, не забывая периодически хлюпать носом.
- Что тут у тебя, чего махал? - рядом раздался женский голос.
- Вот, смотри, кажись, Настюшке в пору будет.
- Чистое хоть? Ладно, бабка постирает. Чего пацан хочет за свой товар?
- Хлеба, чего сейчас могут хотеть дети большевиков?!
- Ну, дай, чего уж.
Я видел как кофты и сапожки укладывают в большую сумку, на прилавок, прямо в оставшийся на нём грязный снег, упал кусок хлеба. То, что он не стукнул при падении, а упал тихо, говорило, что это не сухарь.
- Спасибо вам, люди добрые, спасибо! - я сильнее зашмыгал носом.
- Жри и живи, пока!
Стоявшие передо мною люди стали удаляться, я поднял голову и посмотрел им в след. От меня отходил рослый мужчина, широкие плечи, гордая осанка, на его рукаве была ненавистная белая повязка полицая. Рядом шла женщина в добротном пальто, в белой, как свежий снег шали. Видимо почувствовав мой взгляд, она обернулась, посмотрела на меня. От удивления я выронил из рук хлеб. Это была жена деда Михася из нашей деревни! Вот тебе и новость! Скользнув по моему лицу равнодушным взглядом, она отвернулась.
Весь оставшийся день я ходил по городу, прячась от полицаев и немцев. Полицаи, видя, что при их появлении люди прячутся, громко смеялись, упивались тем страхом, который они внушали. Да как было не прятаться, по городу ходили слухи, что среди них есть один, здоровый такой, если кто ему при встрече не понравится, бил того винтовочным шомполом, бил сильно. Мне везло, не встречались. На ночь, я залазил в старый клуб, там, под обвалившимся потолком, сохранился уголок, где лежал занавес, вот он-то и спасал меня от ночного холода, утром я уходил в лес.
Укутавшись в толстую материю, я раздумывал: как здесь оказалась жена Михася, а где дед? И про какую Настю они разговаривали, у жены Михася детей не было, мне ли не знать?! Незаметно для себя я задремал. Во сне, мне вспомнилось, как мы с отцом пошли на берег реки, заготовить ивовых прутьев для корзин. Практически к самому берегу примыкало старое болото, на нём ничего не росло, только тина, местные избегали это место. И вот, увязав вязанки прутьев, отец заметил деда Михася, тот выходил с болота.
- Ты чего там, дед, забыл?
- Петли ставил, ондатру словить надо.
- Там отродясь ничего не водилось, какие петли?
- Вот и я говорю, мёртвое болото, только жидов там топить! - после этих слов дед Михась рассмеялся.
Я вскочил, чуть не разбив голову об деревянную балку! Смех, тот же смех что и на рынке! Я не знал тогда, кто такие или что – жиды. Теперь-то я знал, что так называют немцы евреев. Отец после тех слов Михася нахмурился, всю обратную дорогу молчал. Значит это тот дед и есть! Он видимо нарочно горбился, отрастил бороду! Вот где враг был, а это и не знал никто! Мучаясь от страшных мыслей, я промаялся до утра.
Я лежал за кустами, проскочить железнодорожный переезд мне мешали немцы, в будке стрелочника был пост, здесь пересекались железная и автомобильная дорога. Вчера, когда я тут проходил, дежурили полицаи, а сегодня к ним добавились три немецких солдата на мотоцикле. Что-то случилось? Как же подобраться к ним, послушать бы, что говорят, неспроста это всё! Прикрываясь насыпью, ползком, я пробрался к самой будке. Боялся только одного, что кто-то может поехать со стороны города, тогда меня точно увидят и поднимут тревогу. На моё счастье машин или телег не было, уже за будкой, я встал в полный рост.
- Значит всё-таки завтра?
- Да, с утра.
- Я думал до тепла подождут!
- А чего, замёрз?
- Да нет, помнишь, как в Малиновичах было? Я потом весь день сапоги отмывал, снег кровью пропитался, всё на сапоги липло!
- Дурень ты, у меня соседские дети спать не лягут, пока не отмоют сапоги, что заставить некого?
- А я и не подумал про это!
- Хватит болтать, вон, немцы на нас уже косятся! – это был третий голос, жалко, что он остановил разговорившихся полицаев!
- Пускай косятся, не понимают ведь ничего. Да уж лучше здесь стоять, чем в городе.
- Опять тебе что-то не нравится!
- А чего хорошего, вопли баб да детей слушать?! Или ты думаешь при облаве они молчать будут?
В городе облава! Как же вовремя я ушёл!
- Я о другом думаю, с обеда дорога раскиснет, назад, если пешком, по слякоти придётся идти!
- Вот сапоги и отмоешь!
Полицаи в три голоса рассмеялись. Несколько минут стояла тишина, запахло махоркой, курили.
- Я слыхал, Михась жинку свою с собой берёт.
- Придумал чего, не для бабы та прогулка!
- А ты думаешь она добрая? Видал я, как она отходила прутом мальчонку, что забор им белил, на спине живого место не осталось, они с Михасем два сапога пара.
- Да, им пешком не идти, с комендантом в машине поедут, шнапс дорогой пить будут, напьётся наш начальник, и будет нас по деревне гонять!
- А что в той деревне? Вроде как она обычная, не сказать, что богатая!
- Михась говорил, что там ещё его ноги не было, вот визит нанести хочет. Хватит болтать, пойду, чайник поставлю на печь, продрог я что-то.
- Воды долей, я тоже хочу.
- Ладно!
- А я до ветру!
Я видел у себя под ногами жёлтый снег, значит, сюда они ходят! Делая большие прыжки, я быстро спустился к железнодорожной насыпи, сердце бешено стучало в груди. Теперь в отряд, надо торопиться!
После моего прихода и доклада командиру отряда, в партизанском лагере началась суета. Пока командиры думали над картой, рядовые бойцы чистили своё оружие, проверяли боеприпасы. Лагерь готовился к большой акции!
- Значит, всё-таки на Соколы пойдут, только там они ещё не наследили своими кровавыми сапогами, - командир вспомнил слова разведчика, принёсшего весть о походе полицаев, - сапоги им мыть не хочется! Надо так сделать, чтобы они утонули в своей крови!
- Разведку я на дорогу уже отправил, три группы, место для засады надо выбрать, – комиссар выдохнул табачный дым, - жаль, не знаем сколь их будет!
- Сколько будет – все наши! Поднимаете всех, больных, хромых, с кухни снимите, с дальних постов тоже людей отзовите. Нам нужна вся наша мощь, другого такого случая не будет. Живым бы взять эту гниду Михася, чтобы судить прилюдно, но сомневаюсь я в этом. Здесь каждый на него зуб имеет, хоть заприказывайся, шлёпнут его при возможности. Раздать все патроны, пулемётчикам в первую очередь, и гранаты, что в запасе лежат.
Ночью, по пути к дороге по которой должны поехать каратели, встретилась одна из групп разведчиков. Нашли они хорошее место для засады, "светились" от счастья по этому поводу. Отряд вышел к дороге, командир расставлял людей, указывал, где установить пулемёты, кому кидать гранаты. Я видел, как несколько человек даже облизывались, как будто не бой им предстоит, а вкусный обед, такое у людей было желание уничтожить врага и предателей. К утру все были на местах, удалось даже установить несколько мин, их берегли, но вот и их черёд пришёл. Кстати, мины были немецкие, наши сапёры их сняли, чуть ли не на виду у немцев. Всё было готово к встречи врага, достойной встречи!
Солнце только-только стало освещать верхушки сосен и берёз, как разведчики доложили, что приближается колонна, минут через десять будут у нас. Все приготовились, я уже, наверное, двадцатую соломинку сгрыз от волнения. Наконец послышался шум моторов, показались три мотоцикла, за ними грузовик. Грузовик был открытый, без тента, когда он приблизился, стало видно сидящих в нём полицаев, за ним ехала легковая машина, видимо там сидел Михась с женой и комендант гарнизона города. За легковушкой ехали ещё два грузовика, те были укрыты брезентом, сколько там и кого видно не было. Все ждали приближения колонны и сигнала к атаке. Я невольно улыбнулся, вспомнив, как один из полицаев переживал, что придётся идти пешком, повезло, на машине едут. Ведя стволом немецкого карабина, я наблюдал за легковой машиной, когда последний грузовик был как раз напротив меня, где-то в середине колонны раздался взрыв - это был сигнал к атаке. Я метнул свою гранату под грузовик и стал стрелять в брезент машины, раздались взрывы, грузовик подорвался на мине, началась такая стрельба, что отдельных выстрелов слышно не было, один сплошной гул. Наши пулемётчики старались на славу! Всегда экономя патроны, сейчас они отводили душу, поливая свинцом любой предмет на дороге! Несколько немецких солдат выпрыгнули из кузова, но не успели и шага сделать, как упали убитыми или ранеными, сопротивление нам все же оказали, яростно отстреливались именно полицаи. Они понимали что происходит, знали отношение к ним, никто из них сдаваться не собирался. Грузовик напротив меня горел, в нас уже не стреляли, здесь всё закончилось, я, пригибаясь, побежал в середину колонны, там всё ещё шёл бой. Несколько солдат и полицаев успели укрыться за горящими грузовиками, не желая вступать с ними в долгую перестрелку, партизаны бросили несколько гранат, всё стихло.
Отряд вышел из леса на дорогу, чёрный дым горящих машин закрыл взошедшее солнце. Все направились к легковому автомобилю, водитель которого хотел объехать первый грузовик, но застрял в снегу на обочине. За машиной, встав на одно колено, стоял Михась. В руке у него был пистолет, патроны в котором кончились, он рычал рыком дикого кабана, весь в крови, но по-прежнему грозен. Партизаны, обступив фигуру начальника полицаев города, молчали. Расталкивая плечами людей, к Михасю вышел партизан с ручным пулемётом в руках. Направив ствол своего оружия на предателя, он нажал на спусковой крючок и держал его так, пока не кончились патроны. Никто не попытался его остановить, все знали, что в Малиновичах у партизана погибла вся семья, их убил этот человек, лежащий на пропитанном, собственной кровью, снегу. Внезапно у машины открылась дверь, на землю выпала жена Михася, она была ранена.
Подползя на коленях к мужу, она обняла его бездыханное тело, а потом, подняв голову и оглядев партизан, принялась их поносить на чём свет стоял. Я различал польские, украинские и русские слова. Командир отряда, отвернувшись, отошёл, раздался выстрел, ругань прекратилась. Я даже не видел, кто выстрелил, да и какая разница! Собрав боеприпасы и оружие, отряд вышел в обратный путь.
