Глава 33.
Прошло время с тех страшных и интересных событий. Берёзовка, да и вся округа, зажила своею обыкновенной жизнью. После того, как староста Парунин отрядил гонцов в Уезд, а разбойников местные мужики по очереди караулили в старом амбаре возле мельницы, спокойно стало в глухом этом краю.
Слухами полнилась округа, и вновь без боязни стали ездить по лесным дорогам и обозы, и путники. Вскоре прибыл и конвой с Уезда, разбойников заковали в кандалы и на подводах увезли. Среди них, опустив голову и страшась глядеть на людей, был и Макар.
По пути люди выходили поглядеть на бесстыжие разбойничьи лица, кричали проклятия, вспоминая им, сколько горя они принесли в этот тихий край.
Пахома тоже увезли, под особым охранением. Перед отъездом он балагурил и шутил, рассказывая хмурым охранникам своим смешные истории. Правда, сам он смеяться над своими россказнями не мог – его раны, и проведенное в сугробе у овина время не прошли для него даром. Позже, пришло в Берёзовку известие, что помер Пахом в остроге от чахотки, не дожив и до весны.
По округе долго еще ходили разные слухи про Афоньку Сирого и его лихую ватагу. Одни говорили, что часть шайки избежала пленения и до сих пор скрывается в дремучих лесах да на болотах. Другие сказывали, что перед пленением и гибелью своего главаря, разбойники сокрыли в лесах несметный клад, спрятав награбленное… Слухи эти рождали большое брожение умов у особенно податливых людей, некоторые, чуть дождавшись весеннего тепла, уходили на поиски с заступами в лес и на болота, еле пробираясь через жуткую топь. Старую мшару на черном болоте изрыли всю вдоль и поперек, но ничего стоящего так и не нашли.
Небогатая на события берёзовская жизнь той зимою отметилась еще одним событием, которое отец Евстафий окрестил не иначе как «чудом Божиим» - глухонемая девушка, жившая у бездетных стариков Касьяновых, обрела и речь, и слух. Бабушка Авдотья Касьянова очень тому, конечно, радовалась, но никак не могла привыкнуть, что названную её дочку зовут теперь не Елизаветой, а диковинным старинным именем – Лагода…
Ранняя в том году Пасха выдалась. Поля только-только освобождались от глубокого снежного покрова, воздух был напоен запахами талого снега, влажной земли и прелой под снегом прошлогодней травы.
Прохор вёл под уздцы гнедого и шёл по Берёзовке – он только что воротился, ездил с отцом в самую Вятку. Они остановились возле дома Гаврилы Парунина и Федот Кузьмич ушел в дом старосты, а Прохор остался на улице и ждал отца.
Снега темнели, уходили в землю, Прохор вдыхал весенний свежий воздух и приглаживал вороную гриву Гнедко.
- Проша, здравствуй! – раздался позади него ласковый девичий голос.
Парень обернулся – позади него стояла нарядная Глафира Мельникова. Прохор нахмурился и чуть слышно пробурчал приветствие, но девушка будто того и не заметила. После событий с разбойниками, Глаша долго не показывалась на улицах Берёзовки… Потому что и до сих пор многие жители Берёзовки, встречая красавицу, хмурились и отворачивали лицо в сторону, не отвечая на её приветствие. После же стала Глаша ходить по деревне с высоко поднятой головой, надменно глядя на прочих, будто так защищаясь от людской молвы…
А бабка Сазониха, как-то раз завидев Глафиру в новой душегрее возле колодца, громко и зло крикнула во весь свой не тихий голос:
- У, иуда! Как тебе на глаза людям показываться не совестно! Тьфу!
После, конечно, Глафириной матерью, Ефросиньей Семёновной, была учинена грандиозная побранка возле двора Сазонихи. Но всё так и оставалось – люди открыто выговаривали Глафире, доводя её до слёз, называли изменницей, да некоторые еще и плевали вслед.
Теперь вот она стояла перед Прохором, румянец разливался по её красивому лицу, во все глаза она глядела на так возмужавшего за последнее время парня.
- Что же, Проша, и не глядишь на меня? Или я и тебя чем обидела? Так ты не слушай, что про меня молва разносит! Ни в чем я не повинна, это всё Михайлиха распускает, да старухи, кому делать нечего!
Прохор молча гладил коня и не поворачивал лица. Глаша говорила, даже не зная, что стоит лицом к лицу с тем, кто сам воочию видел и её предательство, и её алчность…
- Скоро Светлая Седмица, - продолжала Глафира, - Ты на гулянья нынче придешь? Ты приходи, я тебя буду ждать… Слышишь?
Прохор резко обернулся к ней, не зная, как сказать то, что само рвалось наружу с его языка.
- Нет, недосуг мне на гулянки ходить. И ты Глаша меня не жди попусту.
- Так что же, Проша, когда мне сватов от тебя ждать? – Глаша будто вовсе и не слышала парня, подошла к нему ближе и положила свою руку на блестящую гриву Гнедко, рядом с рукою Прохора, и повернула к парню своё зардевшееся лицо.
- Сватов? – удивился Прохор и отступил от девушки, - Я тебе таковых обещаний не давал, Глаша. Что же ты с меня теперь спрашиваешь? А если уж и раньше я не намеревался к тебе свататься, то теперь уж и подавно…
Глафира побагровела от злости. Резко развернулась, и гордо подняв голову, красивой походкой пошла прочь. На самом деле она шла, не видя ничего перед собою от заславших глаза слёз.
Уж никак она не ждала такого отношения от Прохора! Ладно, старухи, прознавшие откуда-то про Афонькин кошель, хотя Михайлиха и божилась самой Глафире, что никому ничего не рассказывала ни про Афонькины посулы, ни про то, что Глаша ему сказала про таинственного лучника, ни про кошель с деньгами… Но Прохор, которого Глаша считала своим женихом, и уже давно представляла их пышную свадьбу… Как он мог так с нею поступить!
Добравшись до дома, Глафира разрыдалась в голос, чем напугала мать. Ефросинья кинулась к дочери, а та кричала что утопится в речке, как только лёд сойдет. За забором удивлённая соседка тётка Устинья слушала доносившиеся из избы Мельниковых крики и укоризненно качала головою.
Вечером Прохор сидел в раскрытом окне сеновала и глядел, как спускаются на деревню голубоватые весенние сумерки. Едва дождавшись первого весеннего тепла, перебрался он ночевать из душной избы на любимый свой сеновал.
- Проша, ночи еще стылые! Спал бы ты еще в избе, хоть бы до тепла обождал, - тревожилась матушка, - Хоть дедов тулуп старый возьми накрываться!
- Ничего, чай уж не смёрзнет, - усмехался отец и тайком подмигивал жене.
А когда Прохор вышел из избы, обнял муж Пелагею и зашептал:
- На вечорки он что ли бегает, али к зазнобе какой, не держи его. Пора ему уже поженихаться! А мы с тобою видать скоро сватов станем засылать… Знать бы еще, к кому!
Едва только опустился на деревню ночной сумрак, как Прохор тихо спустился с сеновала и неслышной тенью выскользнул со двора. Ноги несли его так быстро, что он и не заметил, как уже оказался у старого, полуразрушенного овина за околицей.
Походил кругом, будто высматривая кого-то, забрался на уцелевшее еще садило, и стал глядеть на простиравшееся под пригорком Василенково поле. Задумался о чем-то своём, улыбаясь каким-то приятным мыслям и светящей ему в лицо полной весенней луне.
Вздрогнул он от того, что к спине его приставили холодное остриё клинка, а над самым ухом раздался тихий шёпот:
- Снова сидишь, ничего кругом себя не слышишь! А коли это бы не я была?
- А кто? Разбойников давно всех споймали! – усмехнулся в ответ Прохор, - Да и кто еще сюда придет, кроме тебя?
Он обернулся и поглядел на стоявшую за ним Лагоду.
- Снова ты бабушку ослушалась? В мужское платье одеваешься, да ночами бродишь!
Девушка и вправду была одета в мужские штаны, заправленные в мягкие сапоги, и тёмную рубаху, что делало её незаметной в ночной темноте.
- Ладно тебе болтать! – строго сказала девушка, - Давай, доставай лук! Али тут с тобою мне всю ночь возиться!
Прохор достал из-под лежащей в углу старой рогожи лук с диковиною кибитью и вслед за Лагодой спустился с садила. За стеною старого овина, чуть поодаль, стояли два снопа старой соломы, в рост человека, Прохор сам их сладил.
Встав под стену, Прохор принял из руки девушки короткую стрелу, и натянул тугую тетиву.
- Ночью стрелять надобно не так, как при солнце. Это тебе не белок по-утру бить! - сказала ему Лагода, - Смотри, ты вот тут не эдак возьмись, а иначе стрела твоя высо́ко пойдет.
Она легко коснулась руки и плеча Прохора, и от её касаний всего его пробрала дрожь... Стрела полетела мимо соломенного тюфяка, куда- то в поле и парень сокрушённо вздохнул, а Лагода тихо рассмеялась.
- Надо мною смеешься, да? – притворно-сердито проворчал Прохор, - Обещалась меня выучить, а сама смеешься!
- А ты сам давай учись! А не на меня косись! Давай-давай, сади стрелу! Потом тебе же их по полю собирать!
Прохор вздохнул и принял новую стрелу из рук своего строгого и поставистого мастера…
От Автора:
Дорогие мои Читатели! Этот рассказ публикуется по две главы в день - в 7.00, и в 15.00 по времени города Екатеринбурга.
Прошу вас простить меня, главы стоят на отложенной публикации на указанное время, поэтому делать ссылки для перехода на каждую из глав я не успею, к сожалению. Как только будет свободная минутка- обязательно сделаю переход по ссылкам.
Проходите пожалуйста на Канал - там новые главы публикуются своевременно! Спасибо, за ваши 👍! Канал существует только благодаря вам!
Приятного чтения!
